Либеральный лексикон - Ирина Борисовна Левонтина

что апелляция к плюрализму стала заменять аргументацию. Вообще в этом отношении возникла некоторая неразбериха. Стало можно услышать высказывания типа: Я думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что, на мой взгляд… Оратор здесь так увлекся фигурами скромности, что у него получилось, будто у человечества существует некое общее мнение о том, каков его, говорящего, взгляд на вещи. Тут столкнулись две противоположные идеи: ссылка на общее мнение и ссылка на свое мнение. Обе призваны как-то обезопасить говорящего, облегчить ему презентацию собственных соображений и оценок, но вместе дают комический эффект. Причем интересно, что обе эти идеи по-своему амбивалентны.

Ссылаясь на общее мнение, человек, с одной стороны, вроде как присваивает себе право говорить за многих, выдавая собственное мнение за уже утвержденное и одобренное другими. Но, с другой стороны, он при этом прячется за спины других людей, делая вид, что он всего лишь транслирует чужое мнение, а значит, не особо за него и отвечает. Но и ссылка на свое мнение, с одной стороны, как-то снижает категоричность высказывания: ИМХО, мол, ручаться, конечно, не могу. С другой же – нескромно привлекает внимание к самому говорящему.

Разумеется, обе фигуры существуют в языке в разные эпохи. И всегда возможно их неловкое столкновение в одной фразе. Но именно для нашего времени такое нагромождение очень характерно. Дело в том, что совсем недавно основной полемической стратегией была ссылка на мнение коллектива. Аргумент: Это не только мое мнение – работал почти безотказно. С Перестройкой же первое, что было ухвачено, – это понятие плюрализма мнений. И теперь уже таким же универсальным ответом на любые возражения в споре стала фраза: Это мое мнение.

При этом замечательно, что многие воспринимают право иметь собственное мнение как право делать безответственные заявления. Разумеется, это совершенно естественно. Из любой либеральной идеи человек улавливает в первую очередь те возможности, которые она сулит. А ту ответственность, которая к ним прилагается, – это в лучшем случае потом. Даже в научной полемике люди часто реагируют на возражения возмущенной фразой: Но ведь могут же быть разные мнения!

Ситуация усугубляется тем, что на несформированность в России культуры разномыслия наложилась «западная» мода на постмодернизм. В результате мы наблюдаем сейчас, что свобода мнений – это либеральная ценность, которая чрезвычайно трудно приживается на российской почве.

Замечательный лингвист и просветитель академик А.А. Зализняк в последние годы жизни несколько раз высказывал такую мысль. Происходит подмена: идея, что любое мнение ценно, подменяется идеей, что все мнения ценны одинаково. Любой может решить, что вся наука всегда заблуждалась, придумать свою теорию чего угодно, а если с ним начать спорить, то он скажет, что это, мол, у вас тоталитарное мышление, а нужен плюрализм мнений. Приведем фрагмент его знаменитой речи, произнесенной на церемонии вручения ему Солженицынской премии в 2007 г.:

Мне хотелось бы высказаться в защиту двух простейших идей, которые прежде считались очевидными и даже просто банальными, а теперь звучат очень немодно:

1) Истина существует, и целью науки является ее поиск.

2) В любом обсуждаемом вопросе профессионал (если он действительно профессионал, а не просто носитель казенных титулов) в нормальном случае более прав, чем дилетант.

Им противостоят положения, ныне гораздо более модные:

1) Истины не существует, существует лишь множество мнений (или, говоря языком постмодернизма, множество текстов).

2) По любому вопросу ничье мнение не весит больше, чем мнение кого-то иного. Девочка-пятиклассница имеет мнение, что Дарвин неправ, и хороший тон состоит в том, чтобы подавать этот факт как серьезный вызов биологической науке.

Это поветрие – уже не чисто российское, оно ощущается и во всём западном мире. Но в России оно заметно усилено ситуацией постсоветского идеологического вакуума.

Источники этих ныне модных положений ясны:

действительно, существуют аспекты мироустройства, где истина скрыта и, быть может, недостижима;

действительно, бывают случаи, когда непрофессионал оказывается прав, а все профессионалы заблуждаются.

Капитальный сдвиг состоит в том, что эти ситуации воспринимаются не как редкие и исключительные, каковы они в действительности, а как всеобщие и обычные.

И огромной силы стимулом к их принятию и уверованию в них служит их психологическая выгодность. Если все мнения равноправны, то я могу сесть и немедленно отправить и мое мнение в Интернет, не затрудняя себя многолетним учением и трудоемким знакомством с тем, что уже знают по данному поводу те, кто посвятил этому долгие годы исследования.

Психологическая выгодность здесь не только для пишущего, но в не меньшей степени для значительной части читающих: сенсационное опровержение того, что еще вчера считалось общепринятой истиной, освобождает их от ощущения собственной недостаточной образованности, в один ход ставит их выше тех, кто корпел над изучением соответствующей традиционной премудрости, которая, как они теперь узнали, ничего не стоит.

От признания того, что не существует истины в некоем глубоком философском вопросе, совершается переход к тому, что не существует истины ни в чём, скажем, в том, что в 1914 году началась Первая мировая война. И вот мы уже читаем, например, что никогда не было Ивана Грозного или что Батый – это Иван Калита. И что много страшнее, прискорбно большое количество людей принимает подобные новости охотно.

А нынешние средства массовой информации, увы, оказываются первыми союзниками в распространении подобной дилетантской чепухи, потому что они говорят и пишут в первую очередь то, что должно производить впечатление на массового зрителя и слушателя и импонировать ему, – следовательно, самое броское и сенсационное, а отнюдь не самое серьезное и надежное. (http://elementy.ru/nauchno-populyarnaya_biblioteka/430463/430464)

В последнее десятилетие эта речь остается одним из «культовых» текстов, ее постоянно перепечатывают и цитируют. Это само по себе показатель того, насколько остра сейчас проблема абсолютизации «плюрализма мнений». Можно сказать, что доведенное до абсурда стремление к плюрализму ведет к обскурантизму и встречает сопротивление со стороны просветительства.

Как мы старались показать, слово плюрализм обладает прозрачной внутренней формой и в силу этого хорошо приспособлено для выражения идеи множественности в самых разных ее вариантах.

Что же касается возможности функционирования слова плюрализм как одного из ключевых элементов либерального словаря, такая перспектива сталкивается с рядом проблем. Мы продемонстрировали, что этому мешают два имеющихся у этого слова шлейфа.

Во-первых, в эмигрантском и диссидентском дискурсе, особенно в 80-е годы, слово плюрализм часто фигурировало как отсылка к той части «западной» системы ценностей, которая вызывала настороженность, – плюрализм ассоциировался с идейным и нравственным релятивизмом, равнодушием, отказом от отстаивания своих убеждений и веры. Этим слово плюрализм в какой-то степени