Антитело - Андрей Тепляков

— Если бы там кто-нибудь был, я бы сказала, что он тебя загипнотизировал. Но если там никого не было, то кто это сделал?

Они помолчали, переваривая сказанное, а потом знахарка неожиданно спросила:

— Скажи мне, когда смотришь на сестру, что ты ощущаешь?

— Ничего особенного, а что?

— В девочке что-то не так. Что не так?

— Ну, не знаю…

— Что в девочке не так?

— Да все так!

Неуловимо быстрым движением, знахарка снова схватила его за руку и наклонилась вперед.

— Что не так?

Глеб чуть подался ей на встречу, и их взгляды встретились.

— Она плохая!

Настя вздрогнула и схватилась за край стола. Анна отпустила его руку и облокотилась на спинку стула, скрипнувшего под ее тяжестью. Последнее слово Глеб буквально выкрикнул, и оно разрезало тишину комнаты, словно нож, оставшись в воздухе и ушах зловещим эхом. Упрямая ярость пропитала каждый звук, заставив самого Глеба испугаться.

— Почему ты так думаешь?

— Ничего такого я не думаю! Все это ваши фокусы! Теперь вы меня гипнотизируете что ли?

— Почему ты сказал, что она плохая?

— Не плохая она! Не плохая — нормальная!

Знахарка сцепила пальцы и обвела взглядом обоих подростков.

— Вот что я вам скажу, ребята.

Она вытащила из кармана юбки пачку сигарет, выудила из нее одну, сунула в зубы, прикурила и сощурилась.

— Что-то там в лесу способно воздействовать на голову, вроде гипноза. Глеб и девочка подверглись этому на поляне. А слушая то, что вы рассказали, я думаю, что и все на ферме попали под влияние.

— Под чье? — спросила Настя.

— Плохого места, — убежденно заявила знахарка, глубоко затянулась и загасила сигарету в маленькой керамической пепельнице.

— Гадостная привычка.

Глеб массировал пальцами лоб, стараясь понять, уложить в голове то, что услышал.

— Дядя в свое время нашел на поле кресты, — сказал он, наконец. — Они по кругу под землей шли. Вы не знаете, что там было раньше?

— Знаю. Село было. Кокошино. Но оно давно опустело.

— Из-за чего?

— Никто не знает.

— Может, надо вкопать кресты обратно? — предположил Глеб.

— А может ему в церковь сходить? — спросила Настя.

Знахарка пожала широкими плечами.

— Можно сходить. Хуже не будет. Вы только никому ничего не говорите. Особенно в церкви. Я не врач и толком сказать не могу, но только то, что творится на ферме, напоминает мне массовый гипноз. Или самогипноз. Вряд ли там черт поработал.

— А что же делать?

— Уезжайте — вот вам мой совет. Особенно тебя, Глеб, он касается. Ты настроен на сестру и настроен очень агрессивно. Ты можешь причинить вред девочке.

Глеб возмутился.

— Я никогда не причиню никакого вреда Аленке!

— Ты так думаешь.

— А можно с этим что-нибудь сделать? — спросила Настя. — С этим гипнозом?

— Можно попробовать себя заговорить. Уговорить, что все не так. Что все — только видения.

— А вы можете? — спросил Глеб.

— Нет. Тут врач нужен настоящий. Психиатр какой-нибудь. Я боюсь повредить.

— Так и знал, что дело закончится психиатром! — съязвил Глеб.

Он натянуто засмеялся, а знахарка осталась сидеть тихо, задумчиво разглядывая Настю.

Глеб встал.

— Ну ладно. Спасибо за все — нам пора.

— Будь осторожен. А еще лучше — уезжай!

— Я подумаю.

Глеб направился к выходу, а знахарка придержала Настю за руку.

— Зайди ко мне вечером, — шепнула она.

— Сколько ей лет? — спросил Глеб.

Они уже выбрались с заросшего участка и теперь медленно шли по дороге.

— Не знаю.

— Странная тетка.

— Сказать по правде, я ее немного не так себе представляла.

— А как?

— Ну, я думала, что она про порчу там будет говорить, сглазы… А она про гипноз.

— Я тоже об этом подумал, — поддержал ее Глеб. — Чувство такое, будто к врачу на прием угодил.

— Да!

— И вот поэтому ее слова звучали очень убедительно. В порчу и сглаз я бы не поверил.

— А я бы поверила, — Настя улыбнулась и тряхнула головой. — Я в такие вещи верю.

— Но, если гипноз, то кто? Вот чего я понять не могу. Некому получается.

— Мне очень не понравилось то, что она говорила про тебя и Аленку.

— Да. Мне тоже.

— Ты думаешь, она права?

— Я не знаю.

Настя остановилась.

— Обними меня, — попросила она.

Глеб обнял ее за талию, и она прижалась к нему. Они шли мимо заборов; солнце поднялось высоко и, пробиваясь сквозь густую листву деревьев, рассыпалось по земле яркими брызгами. Теплый ветер перебирал складки платья. Глеб чувствовал теплое тело, чувствовал, как оно вздрагивает в такт шагам.

Они шли молча, хотя у каждого было много, что сказать.

«Я хочу, чтобы все было так, как есть сейчас. Я хочу остановить время. Надолго. Насовсем».

— Ты домой? — спросила Настя.

— Да. Буду вкапывать кресты, как средневековый крестьянин.

— Ты серьезно говоришь?

— Абсолютно. В наших обстоятельствах, это вполне логичное решение.

Он усмехнулся.

— Не смейся над этим. Это вовсе не смешно.

— Ладно. Не буду.

— Когда еще приедешь?

— Как только смогу.

— Звони.

— Конечно.

Немного не дойдя до детской площадки, они остановились в тени большого клена. В этом месте улица делала изгиб, скрывая молодых людей от взглядов случайных прохожих. Глаза их встретились и губы соприкоснулись. Глеб поднял руки и положил ладони ей на шею, чувствуя, как пульсирует под кожей, теплой и гладкой, жилка. Настя запрокинула голову и закрыла глаза.

Ничего не нужно говорить и решать. Все уже решено.

Так бывает.

Поцелуй длился и длился, а когда они отступили друг от друга, мир стал иным. Он стал больше и ярче. И проще.

Глеб почувствовал, что тяжесть, поселившаяся в голове, где-то в районе лба, исчезла. Все вдруг показалось ему ясным, пропал мистический ужас, ощущение неосязаемой угрозы. Мир стал нормальным, и все вокруг стало нормальным, кроме маленького участка земли и фермы. Можно что-то решить и не ждать, когда случится непоправимое. Решение есть. Нужно было только сбросить груз страха и заглянуть в себя.

Настя смотрела на него блестящими глазами.

— Господи, мне как будто глаза протерли! Ты — чудо! — воскликнул Глеб.

— Я тоже почувствовала.

Она улыбнулась.

— Можно повторить.

И они повторили. И потом повторили еще раз. А полчаса спустя Глеб смотрел, как она идет к дому, и струится по телу синее платье.

Он был счастлив.

Возвращение на ферму напоминало погружение в глубокую воду. Ясная и четкая картина мира с каждым километром все больше размывалась, словно воздух выходил из проколотого колеса. И снова в голове появилось ощущение стены, вроде той, что окружала ферму. Глеб становился все мрачнее. Съезжая с шоссе в сторону леса, он уже знал, что свобода, которую он ощутил — не более, чем мираж — эйфория, вызванная поцелуем девушки. Простых решений не было, и не могло быть. Они обречены остаться.