То было давно… - Константин Алексеевич Коровин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Какие это ягоды? – спросил меня приятель-охотник, гофмейстер. – Их едят?
– Э… нет, – сказал Герасим. – Ежели съешь – тут и помрешь. В минуту. Это волчьи ягоды.
– Какой вздор, – сказал гофмейстер.
– Нет, уж это верно, – засмеялся Герасим.
– Никогда не слыхал. Тогда бы эти кусты все вырубили. Наконец, я бы где-нибудь об этом прочел – писали бы.
– Ведь у нас все ребятишки знают. Никто не съест.
– Чушь, – сказал Павел Александрович. Сорвал ягоду, стал есть при всех и плюнул. – Какая гадость. – Оттого не едят, что противно. Ну вот, – продолжал он, – первое октября, Покров. Да-с. Всё изволило улететь – дупеля, бекасы, турухтан, вальдшнепы, утки. Болота пустые. На что же охотиться у тебя? – смотря на меня, говорит как бы с упреком.
– Утки-то еще есть, – сказал Герасим, – только трудно взять. Они скучились сторожкой, не подпустят. Ежели только на перелете вечером…
– Что ж ты, Павел, смотришь? Вытаращил глаза на меня, будто я виноват, что дичь улетела и охотиться не на что. А осталось мало – белые и серые куропатки, тетерева, глухари, зайцы, лисицы, волки, лоси, выдры, росомахи, выхухоль, бобры, куницы, барсуки, турицы рогатые, медведицы косматые, олени благородные и неблагородные, кабаны, вепри…
– Ну постой, постой, что за вздор всегда ты мелешь! – рассердился гофмейстер.
– Нисколько не вздор, – говорю.
– Это какие же, позвольте вас спросить, турицы рогатые? – прищурившись, спросил меня Василий Сергеевич.
– Вот спроси у Герасима.
– Турицей лось зовется, – сказал Герасим. – А вот я видал – молодым был – в Полесье, далече отсюда, за Переславским озером, двух диких коз. Редко увидать можно, а есть. А под Ивановом бобры были. Мне отец сказывал. Извели. Они ведь в гнездах жили над водой. Там и не пройдешь. Болотино такое Берендеево. Туда никто и не ходит. А ежели кто пойдет, то не вернется… А если б вепрей не было, то не называлось бы Вепрево озеро. Так и зовется – Вепрь.
– Ну что… – говорю я Павлу, – слышал? Будь ты настоящий охотник, ты бы нашел, а то тебе бы всё вот дупельков около дома в болоте стрелять.
– Какой вздор! – сказал гофмейстер.
И мы из сада возвратились домой.
В большой комнате деревенского дома на столе шумел самовар. Тетенька Афросинья приготовила пирожки, оладьи, грузди, маринованные грибки, жареного тетерева, гуся с капустой – для гостей.
За чаем приятели были в раздумье – куда идти на охоту?
– Да ведь вот под Остеевом, – сказал Герасим, – медведина пудов на восемнадцать ходит. Третьего дня мельник Никон Осипов на телеге в Заозерье ехал с Санькой, с внуком своим, видели они – краем леса шел. Остановился вдали и смотрит на них. Вот испугались да стали безменом об колесо стучать – он на случай с собой железный безмен берет, – а медведь поглядел да в лес и ушел. А я, говорит, домой-то гоню лошадь, да про себя всё «Господи, Владыко живота моего» твержу. Нать-ко, ведь восемнадцать пудов медведина.
– А что, вы его вешали, что ли? – сказал сердито Василий Сергеевич.
– Вешали… ведь это видать.
– Какой вздор! – сказал гофмейстер.
– Почему же это ты нам ничего не написал, – сказал Павел Александрович, – я бы взял штуцер и разрывные пули.
– Я хотел, – говорю я, – но, согласитесь, такой чертила этот медведь. Во-первых, обязательно сожрет моего друга Василия Сергеевича, его высокопревосходительство, а в тебе все кости переломает – не бери штуцера.
– Какой вздор этот Константин всегда несет. Уши вянут…
– Позвольте вас спросить, почему это он непременно меня сожрет?
– Как – почему? Потому, что ты самый опасный, самый храбрый и роста большого. Он по себе и выбирает. Обязательно тебя сожрет… – говорил я приятелю Васе.
– Ну, довольно, – сказал гофмейстер. – Шутки в сторону. Прекрасный серый денек, что же мы предпримем?
– Ну, что скажешь, Герасим? – спрашиваю.
– Чего ж? Чучелов расставили за моховым болотом, к горке в лесу, а я тетеревей погоню. С утра бы лучше. Ну и теперь можно. Зимой табуны большие, а теперь еще не скучились.
В лесу, у горки, Герасим вырубил длинные деревца, осинник, обрубил ветки, надел на верхний конец шеста чучело тетерки и поставил рядом с сосенкой. Вышло так, что тетерев как будто сидит на верхушке сосны. Потом подальше поставил другой шест с чучелом тетерки, потом третий, четвертый и к каждой сосенке, где были шесты, поставил нас по очереди. Надев большие рукавицы, сказал:
– Теперь я уйду и погоню на вас, а вы глядите в оба. Полетят ведь на вас. Ловчитесь не пропуделять, а то он прямо сядет к чучеле на сосну.
Мы стояли и посматривали. Вдали, на горе, послышалось, как Герасим хлопал рукавицами и посвистывал. Надо мной пролетел тетерев.
Вдруг невдалеке раздался выстрел: раз, два, потом дальше еще. Всё смолкло.
Послышались шаги Герасима. Подходя ко мне, он крикнул:
– Ну, видали?! Хорошо погнал? Только табун мал. Всего десяток.
– Ау! – кричали охотники.
Мы пошли с Герасимом. Павел Александрович держал за ноги убитого черныша.
– Какой вздор! – сказал гофмейстер, когда мы подошли. – Представьте, какая гадость. Прилетел и сел рядом с чучелом. Сидит наверху. Я отошел от сосны и стреляю, но какой из них чучело – неизвестно. Он улетает, а чучело вот тут лежит…
Действительно, у сосны лежало чучело тетерки, и из него высыпались опилки.
– Надо же как-нибудь отмечать, выкрасить хвост белым или что-нибудь… Нельзя же так.
– Это не шутки, – негодовал гофмейстер. – Вот и на току то же вышло – чучело, нужно метить. Согласитесь, не различишь, кто чучело, кто нет…
– А где же Василий Сергеевич? – спросили охотники.
– Василий Сергеевич! – кричали мы.
Никакого ответа. Пошли, где он стоял, его не было. Чучело валялось на земле, около лежал большой шест. «Что такое», – думали мы и опять кричали. Никакого ответа.
Пошли домой. Выходя из-под горки на тропинку, около мохового болота, увидали далеко Василия Сергеевича, бегущего по дороге к дому.
– Постой, постой! – кричали мы.
Он всё бежал, потом остановился, увидев нас. Когда мы подошли, лицо у него было красное, желтые глаза смотрели в испуге. Рот дудкой. Посмотрев на меня, сказал:
– Благодарю вас покорно. Меня-то с краю поставили. Когда вы изволили стрелять, так слева от меня, к моховому болоту, как зарычит, да по болоту чисто лошадь, а мне не видно… Это, знаете ли, голубчик из Остеева был.
– Да что ты, Вася, – говорю я. – Это лошадь была… Тут же нет медведей.
– Кто знает, –
