Ледяной лес - Чиын Ха

– Веришь, что снег растает, да? – усмехнулся Баэль.

Сидя рядом с ним и беззаботно болтая, я был готов разрыдаться от счастья, но сдерживался, опасаясь получить новую порцию насмешек. Увидев мои слезы, он бы снова назвал меня ребенком.

– А тебе вообще можно двигать рукой? Снежки ты бросал изо всей силы. Я прямо чувствовал твою ненависть.

– Можно или нельзя – мне уже все равно. Я ведь не могу играть.

– Не говори глупости. Как только рука заживет, сразу начнешь.

– Пока я буду восстанавливаться, он уже уедет.

Все слова испарились из моей головы, осталась лишь неприязнь к человеку, о котором говорил Баэль. Граф Киёль приехал в Эден ради конкурса. Как только праздник музыки закончится, он тут же вернется домой.

– Смогу ли я снова встретить его? Или другого такого ценителя? – глухо спросил Баэль.

В его голосе слышались сожаление и обезоруживающая искренность. Я сломался под их натиском и предложил единственное, что пришло мне в голову:

– Ты можешь поехать за ним.

Но ни во сне, ни наяву я не хотел, чтобы это случилось.

Баэль грустно улыбнулся:

– Могу. Я уже думал об этом.

Его признание ошеломило меня. Я пытался что-то сказать, но никак не мог подобрать слов. Видимо, замешательство отразилось на моем лице, потому что Баэль опять громко рассмеялся.

– Ты выглядишь как побитый щенок, которого бросил хозяин. – Затем добавил, внимательно рассматривая меня: – Не переживай, я не уеду. Не смогу оставить то, что мне дорого.

Повисла тишина, и в этот момент из Канон-холла донеслись звуки фортепиано, – красивая мелодия повторялась снова и снова.

– Что же, видимо, имя нового де Моцерто уже известно.

– …Извини, что не выполнил твою просьбу и не выиграл.

– Не извиняйся. Так даже лучше. Я смогу пережить победу любого. Но не твою.

Отчаяние и неприязнь смешались в моей душе, а Баэль, разглядывая крышу Канон-холла, спокойно продолжил:

– Они все мне безразличны. А ты – нет.

– Не понимаю…

– Я никогда ни у кого не просил прощения, не люблю все это. Вместо этого я подарю тебе…

Он поднялся и отошел на несколько шагов. Возле небольшого камня лежал футляр для скрипки. Быстро открыв его, Баэль достал Аврору. Она неизменно притягивала мое внимание, а сейчас, на фоне снежного пейзажа, пепельно-белая скрипка выглядела еще волшебнее.

– Сегодня ты услышишь ее, – сказал Баэль, прежде чем смычок коснулся струн.

Я кивнул в ответ, хотя не до конца понял, что он имел в виду.

Баэль закрыл глаза и заиграл. Нота одна за другой рождали чувственную мелодию, которая кружилась в воздухе над снежной пеленой. Из-за травмы Баэль не использовал виртуозную технику, но сдержанное и плавное исполнение нравилось мне куда больше. Я отчетливо слышал каждую ноту. Мелодия звучала настолько трагично и прекрасно, что я не сразу осознал – он играл детскую песенку.

– Вот это да! – воскликнул я.

Антонио был совершенно серьезен. Даже не верилось, что еще несколько минут назад он играл колыбельную.

– Тебе очень подходит эта мелодия.

– «Наш щенок»?

– Да. Вылитый ты, – засмеялся Баэль, убирая скрипку.

Я метнул еще один снежок, и в этот раз он угодил точно в цель. На лице Баэля появилось раздражение, и я отбежал на несколько шагов, опасаясь его возмездия. Но он даже не догадывался, что, убегая, я пытался скрыть от него довольную улыбку. Не хотел показывать, насколько был счастлив. Баэль наконец-то сыграл только для меня!

Вдруг на фоне пейзажа мой взгляд выхватил фигуру, приближающуюся к нам со стороны Канон-холла. Сначала я подумал, что это Тристан, но, приглядевшись, понял, что это кто-то другой, ростом намного ниже. Он выкрикнул какую-то фразу. Слов я не разобрал, но наконец-то понял, кто это: Дюпре, переписчик, работающий в театре.

– Интересно, зачем он идет к нам?

– Не знаю.

Баэль, сжав поврежденную руку, нахмурился. Вскоре рядом с нами появился запыхавшийся Дюпре.

– Я… фух… увидел вас издалека, решил подойти. Маэстро Баэль. – Он склонился в почтительном поклоне. – Господин Морфе.

Я тоже был удостоен поклона. Сейчас Дюпре не заикался, а говорил чисто, без единой запинки.

– Конкурс закончился.

Мое сердце сжалось от боли. Но молодой переписчик не выглядел расстроенным, наоборот, счастливо улыбался.

– Никто не получил титул де Моцерто, – сообщил он Баэлю.

Я пораженно уставился на Дюпре. Разве такое возможно? Со дня основания никогда еще конкурс не оставался без победителя. Это было своеобразной традицией Эдена. Де Моцерто – символ города музыки.

– Как же так? Неужели место победителя будет пустовать следующие три года?

Мой вопрос почему-то сильно рассмешил Дюпре. Покачав головой, он указал на Канон-холл.

– Судьи ждут вас.

Мы с Баэлем промолчали. Но вдруг юный гений, будто на что-то решившись, зашагал к зданию театра. Я остался наедине с Дюпре, и его внимательный взгляд заронил во мне легкую тревогу. Наверное, меня ждет выговор за позорный побег. Что ж, пришло время держать ответ за свой детский поступок.

Больше всего я боялся встречи с отцом, который так верил в меня. Но нужно было идти. На этот раз я не мог сбежать.

Титул де Моцерто и мы двое. Видимо, судьи что-то замышляли.

Я ускорил шаг, чтобы догнать Баэля.

Чем ближе мы подходили к Канон-холлу, тем отчетливее слышались возгласы. Похоже, люди выражали свое недовольство результатами конкурса. К счастью, у черного хода никого не было.

Дюпре привел нас в кабинет Ренара Канона. Первым зашел Баэль, я следом за ним, пытаясь успокоиться. Судьи уже были там. Кто-то сидел, другие стояли. Мы тут же оказались под прицелом их взглядов. Я разволновался даже сильнее, чем на сцене.

– Пожалуй, начнем обсуждение. – Граф Киёль встал, оперевшись на трость.

Обсуждение чего? Я вопросительно посмотрел на отца, но тот отвернулся, избегая моего взгляда. Мне было невыносимо больно видеть его разочарование.

Баэль внезапно спросил:

– А что, собственно, вы собираетесь решать? Может, для начала введете нас в курс дела?

Граф неловко улыбнулся:

– Мы провели голосование. Но так и не выбрали победителя.

Я ощутил странную смесь эмоций: сожаление и радость.

– Когда все закончилось, в зале долгое время стояла тишина, а потом публика требовательно захлопала – нам, судьям. Все стало ясно: зрители, так же как и мы, ждали одного-единственного человека – нового де Моцерто.

В комнате воцарилось молчание: ни я, ни Баэль не нашли что сказать.

Граф, постукивая тростью, продолжил:

– Поэтому мы хотим знать. Маэстро, когда вы снова сможете играть?

– Прошу прощения? – Баэль пребывал в полной растерянности.

Сердце билось у самого горла. Неужели они пойдут на этот беспрецедентный шаг?

Улыбка расцвела на лице графа.

– Мы решили повторно провести финал.

Другие судьи одобрительно закивали, подтверждая его слова.

Невероятно! Они готовы перенести такое масштабное мероприятие ради одного человека. Но мне не давала покоя одна мысль: почему граф Киёль говорит от лица всех судей, хотя здесь присутствует Климт Лист, который решает судьбы музыкантов Эдена вот уже тридцать лет?

– Если возможно, – голос Баэля дрожал, – дайте мне всего лишь неделю, и я продемонстрирую самую лучшую игру, на какую только способен.

Судьи выразили свое единогласное одобрение, но Антонио не отводил взгляда от графа. Киёль же не обращал на него никакого внимания. Иностранец улыбнулся мне и уточнил:

– Если наш маэстро будет выступать, то вы, Коя, точно не откажетесь от участия. Я прав?

Я смущенно кивнул. Он знал причину моего побега.

Довольный моим ответом, граф торжественно объявил:

– Будем с нетерпением ждать вашего выступления. Встретимся через неделю.

Улыбка не покидала лицо Баэля. Его неподдельная радость делала счастливым и меня, но настроение омрачали мысли о графе. С самой первой встречи я чувствовал сильную неприязнь к этому человеку. Ради него через неделю Антонио продемонстрирует самое лучшее исполнение в своей жизни. Интересно, каким оно будет? Он готов показать весь свой талант для одного-единственного человека. В глубине души я уже предвкушал, как прекрасно будет звучать его музыка.