Джуна - Евгений Муляров

Разрешение на такой эксперимент, данное Академией наук, могло означать самые разные вещи. Собирались ли проверить американцев: продолжают они разрабатывать вопросы парапси­хологии и в каком аспекте? Или проверяли Джуну — пойдет она на контакт с иностранцами, как станет с ними сотрудничать? Да и задаром доставшаяся информация вещь отнюдь не лишняя.

На каждый вопрос получен полновесный ответ. Американцы изучают проблемы ясновиде­ния и дальновидения. Джуна ради науки соглас­на сотрудничать и с иностранцами. Требовались оргвыводы.

Заниматься с ней персонально в тогдашних смутных условиях было некогда. Не занимать­ся — нельзя. Поступили опять-таки умно и профессионально. Джуна, уволенная из институ­та и не нашедшая другой работы (а в том, чтобы поиски ее оказались напрасными, ей поспособст­вуют), становится частным лицом. А научных интересов — и это как бы подразумевается — у частного лица, если оно не занимается теоре­тическими проблемами, быть не может.

Эксперименты, проводимые с иностранцами на дому, легко пресечь, подобрав или благовид­ный предлог, или соответствующую статью зако­нодательства. Общественного статуса у Джуны в то время не было никакого, вступиться за нее некому. Да и кто вступится за человека, способ­ности которого причислены к «аномальным явле­ниям» и не доказаны научными методами?

Рассчитано превосходно.

Разгадка детской головоломки о том, кто остался на трубе

О царившей неразберихе в разных ведомст­вах, отразившейся, в свою очередь, и на поступках, и на системе мышления ком­петентных органов, говорит и такой факт. На то, чтобы упомянуть человека в негативном кон­тексте в газете, являющейся одним из основных печатных изданий страны, нужны особые сан­кции и распоряжения. Главный редактор тогдаш­ней «Литературной газеты» А. Б. Чаковский был человеком чрезвычайно осмотрительным, инициативы не проявлял, потому и управлял га­зетой долго и по-своему успешно.

Но хотя особое распоряжение существовало, одновременно в «Литературной России», посто­янном спутнике и «подчиненном» «Литератур­ной газеты», готовилась подборка стихотворений Джуны.

Во врезке, предваряющей публикацию, значи­лось, что Джуна работает старшим научным со­трудником Института радиотехники и электрони­ки Академии наук СССР. Подборка благополуч­но вышла 9 марта 1985 года, а ровно через 20 дней, 29 марта, Джуну уволили из института.

Почему Джуна, прежде писавшая стихи только в детстве, как пишут в детстве почти все, слагая неумелые слова и столь же неумелые строки и восхищаясь особым созвучием и ладом своих творений, вдруг снова почувствовала же­лание сочинять стихи, понять нетрудно.

Уже говорилось, что поэты и пророки имеют общее происхождение, различаются они общест­венным поведением. Но грань, разделяющая их, тонка. Случаются моменты (особенно когда тому способствуют жизненные обстоятельства), чув­ства накалены, и пророк изменяет своей привы­чке. Потрясенный, возмущенный или взволно­ванный, он хочет уже не сказать, а высказаться (то бишь высказать себя). Из-под его пера вы­ходят не рифмованные пророчества, как у Но­страдамуса, а лирические стихи, пронизанные страстью и болью. Медитация (размышление) уступает место суггестии (внушению).

Здесь, кстати, объяснение обычно не замеча­емого парадокса пушкинского «Пророка». Герой стихотворения пережил страшную боль, получив взамен великий дар всеведения.

...Моих ушей коснулся он,И их наполнил шум и звон:И внял я неба содроганье,И горний ангелов полет,И гад морских подводный ход,И дольней лозы прозябанье.И он к устам моим приник,И вырвал грешный мой язык,И празднословный и лукавый,И жало мудрыя змеиВ уста замершие моиВложил десницею кровавой.И он мне грудь рассек мечом,И сердце трепетное вынул,И угль, пылающий огнем,Во грудь отверстую водвинул...

Все точно в этом описании, все, кроме одно­го — концовки. Жечь глаголом сердца людей — дело не для пророка; по крайней мере, не для пророка современного. Впрочем, кто знает биографии того же Нострадамуса, Эдгара Кейси или Вольфа Мессинга, согласится, что концовка пушкинского стихотворения для описа­ния их деяний не подходит. Пророк вещает, убеждать — занятие оратора или поэта.

Сказанное справедливо и для стихов Джуны. Глубокое личное переживание несправедливости заставило ее снова слагать стихи. Сами же стихи ее (да и проза) аллегоричны, притчеобразны. В них надо вчитываться, их следует расшифровы­вать. В ее стихах на языке образов изложены догадки и прозрения, и потому они заведомо не должны баловать читателя сладким созвучием рифм, укачивать плавным размером. Стихи Джуны интеллектуальны.

Тогда же она в стихах искала выхода пере­полнявшим чувствам, искала спасения из безвы­ходности бытия.

А были и безвыходность, и безвыездность. Как и следовало предположить, за границу ее не выпускали. Иностранцы приглашали выступить с лекциями, рассказать подробно о методе лече­ния, который она разработала. Она радовалась любому предложению, собирала необходимые документы, но повторялось одно и то же. Собра­ны характеристики, справки, все мелкие и мель­чайшие бумажки, необходимые для выезда за границу. На самом последнем этапе Джуне не давали никакого ответа. Ни да ни нет. И это при том, что многие обещали содействие и по­мощь.

Не говорили, что является причиной регуляр­ных отказов. Лишь многозначительно намекали на какие-то высокие инстанции. Какие? Опять молчание.

Казалось, при ее связях, при том, что она ле­чила многих партийных деятелей высокого ранга, она могла бы добиться если не разрешения на поездку, то внятного ответа. Ответили лишь од­нажды, причем этот ответ выглядел как утончен­ное издевательство или шутка.

«Джуна — национальное достояние, — ска­зал ей знакомый чиновник, регулярно приезжав­ший на оздоровительные сеансы. — Нельзя рисковать. А если что случится?»