Можно ли обижать мальчиков? - "Yelis"

— Ты, главное, не волнуйся. — Валентина, обойдя стол, успокаивающе погладила голову своей сестры. — Всё будет хорошо. Вот увидишь.

— Я не сошла с ума, Валя, если ты на это намекаешь. — обняв сестру двумя руками проговорила Мария.

— Я понимаю, ты устала. — Валентина продолжила гладить сестру. — Может тебе отпуск взять на несколько недель. У тебя как раз должен накопиться на пару — другую месяцев. Сколько лет ты его не брала?

— Не знаю, не считала. А идея хорошая. Вот оформлю все документы на Славу, и вместе поедем на море. Ему будет полезен морской воздух.

Не ожидая услышать такой ответ на своё предложение, Валентина, покачав головой, спросила:

— Но почему он? Почему именно этот мальчик?

— Ты же помнишь моего Славку? — сестра сквозь слёзы посмотрела не неё снизу-вверх. — Последний год он был таким же лысым, худым и беспомощным, а я ничем не смогла ему помочь. Только оттянула и облегчила его уход.

Совладав с нахлынувшими воспоминаниями, Мария продолжила:

— А увидев этого мальчишку, когда его грязного, и такого же худого и лысого доставали из полицейского экипажа, когда его несли на руках в моё отделение, я почувствовала, что судьба даёт мне ещё один шанс. Именно мне! Понимаешь, Валя? А в операционной, когда у меня, несмотря на все мои умения и старания, дважды не получилось его завести, я мысленно взмолилась всем высшим силам, чтобы они помогли мне. Я тогда поклялась, сама не знаю кому — себе, Богу, всему миру, что если вытащу этого ребёнка, то никогда его не брошу, и буду помогать, всем, чем только смогу.

— И знаешь, — после паузы продолжила Мария, — мне кажется, что меня услышали и клятву мою приняли. Я об этом никому не говорила. Но и третья моя попытка была неудачная. А может мне так показалось. Не знаю. Но я секунд десять после неё не могла услышать его сердцебиение. А потом был первый удар. Через время второй, затем третий… Я чуть в обморок не упала прямо в операционной. Меня потом медсёстры под руки выводили оттуда. Вот так, Валя!

Выслушав этот монолог. Валентина только молча вздохнула, ещё крепче прижимая к себе сестру.

— Пусть будет так, как ты хочешь, Маша. — разрывая объятия после долгого молчания, произнесла Валентина, направляясь к двери. — Нужна будет помощь — обращайся. Всегда помогу. Ведь дороже тебя и Лизки у меня никого нет. Да и Слава мне тоже понравился. Пусть будет ещё один близкий мне человек. Если у тебя всё получится, тогда опять буду тётей Валей.

— Спасибо, Валюша. Я знала, что ты меня поймёшь и поддержишь. — поблагодарила Мария, идя вслед за сестрой. — Ты к себе в отделение? Пойдём, я тебя провожу. А заодно и проведаю нашего юного пациента. Как раз он должен уже поужинать.

В палату Мария заходила одна, так как Валентина ушла собираться домой. Слава уже спал, скорчив смешную мордочку и положив сложенные ладони под правую щеку. Смятая простыня, служившая из-за совсем не весенней дневной жары одеялом, лежала на полу. Подняв её и заботливо укрыв мальчика, женщина, погладила его по голове и тихонько, на цыпочках вышла из палаты.

Глава 6

Пензенская областная клиническая больница, палата терапевтического отделения. 7 мая. 07:10.

Спал я долго. Что снилось в первую половину ночи, я, как всегда, не запомнил. Осталось только ощущение чего-то приятного, связанного с родным домом, родителями, друзьями и одноклассниками.

А во второй половине ко мне пришёл ужас. Мечась в плену ночного кошмара, я стал участником странных и страшных событий, переживаемых мной раз за разом. Но проснуться, чтобы прервать круговорот этих видений, никак не получалось.

Непонятно как моё тело очутилось в невесомости во тьме и безмолвии пустого пространства, то ли удаляясь от земли, то ли наоборот, проваливаясь сквозь неё. Переливающийся всеми цветами радуги, словно мыльный пузырь, и такой же податливый кокон, в котором я оказался, словно бабочка в янтаре, летел куда-то с огромной скоростью. Не знаю, сколько длился этот полёт. Может часы, а может секунды. А потом что-то произошло.

Глаза сразу ослепли от возникших вдруг ярких вспышек электрических разрядов, опутавших мою прозрачную защитную оболочку. В уши, пока они поначалу ещё что-то слышали, ворвались панические женские крики. Непонятно почему, но кричали на французском языке. А так как в школе я изучал английский, то понять ничего не удалось. А потом я оглох от достигших меня громовых раскатов.

Оказавшись в полной темноте и тишине, я не видел и не слышал, как в какой-то миг защитный пузырь лопнул. Но зато хорошо прочувствовал этот момент на себе.

Первыми сгорели волосы на голове и руках. За ними воспламенилась одежда. После моё, уже голое, тело било током, хлестало струями невидимой воды, жгло огнём и замораживало холодом.

И оно непостижимым образом уменьшалось, словно я рос, но наоборот! Невидимая сила сжимала тисками голову, давила на рёбра, не давая возможности нормально дышать, укорачивала руки и ноги, сминая их, будто они были вылеплены из пластилина. Пытка, длившаяся, наверное, несколько мгновений, для меня растянулась в часы мучений. От постоянного крика я сорвал голос и мог уже только хрипеть.

Под конец, ничего не видя и не слыша, я, кувыркаясь, упал с неизвестной высоты то ли в воду, то ли в грязь, едва не захлебнувшись в ней. И с неимоверным облегчением потерял сознание.

Не знаю, сколько раз повторился этот сценарий. Но во время очередного витка, в нём произошли изменения. Неведомая стихия трясла меня за плечи, хлестала по щекам, кричала: «Слава, проснись! Слышишь? Это всего лишь сон. Очнись!» Странно, почему у стихии голос Валентины Николаевны? Я сплю, а вокруг просто кошмарный сон? Значит, нужно во чтобы то ни стало проснуться.

С неимоверным трудом разлепив слезящиеся глаза, я увидел склонившуюся надо мной встревоженную заведующую. Сухие губы и распухший шершавый язык прошептали:

— Доброе утро, Валентина Николаевна!

— Да какое же оно доброе? — воскликнула врач, пробуя рукой мой лоб. — Ты весь горишь! Температура, наверное, под сорок градусов, не меньше. Я сейчас за градусником сбегаю, ты только не засыпай.

Глаз, а вернее рука, у Валентины Николаевны оказалась, как алмаз. Принесённый термометр, если это был он, а не короткоствольный пистолет, нацеленный на мою голову, что-то возмущённо пропищал, подтвердив чувствительность верхних конечностей целительницы. Выяснив, что у меня ничего кроме головы не болит, а беспокоят только сильные слабость и жажда, заведующая, прослушав мои сердце и лёгкие, просмотрев глаза, язык и горло, прощупав и простучав всё, что только можно и нельзя, снова убежала.

Вернулась она в компании с неизвестной молоденькой медсестрой, которая выкачала из моей вены, как мне тогда показалось, не менее литра крови, и помогла сходить по-маленькому в какую-то баночку, так как сам я подняться почему-то не смог. Хорошо, что по большому ходить не заставляли. И так стыдно было перед двумя женщинами, даже несмотря на то, что я теперь малолетка.

Пришедшая на завтрак Марь Ванна попыталась накормить меня манной кашей, но в рот ничего не лезло, и я отвернул голову, сжав плотно губы. Аппетита не было совсем. Но такая добрая на вид старушка не отступила, а перешла к жестоким кулинарным пыткам. Зажав левой рукой мой нос, чему я не смог воспротивиться из-за накатившей слабости, правой впихнула ложку с кашей в мой открывшийся от изумления рот. Пришлось подчиниться и съесть всю тарелку, а потом ещё выпить стакан чая.

После завтрака ещё одна незнакомая медсестра принесла несколько таблеток, заставив их запить водой, и сделала укол в левую половину мой пятой опорной точки. После всех проведённых процедур я благополучно заснул и проспал уже без всяких сновидений до обеда.

Обед и ужин прошли по аналогичной схеме: осмотр, приём пищи, таблетки и уколы. Наученный неприятным опытом Марь Ванне я больше не сопротивлялся.