Анкета. Общедоступный песенник - Алексей Слаповский

Поэтому я не верю в радение за народное благо, не верю в экологию и политику, я верю лишь в инстинкты собственности и самосохранения, которые одни лишь позволяют развиваться и двигаться обществу к промежуточному процветанию с последующим концом всего.

Но пока мы живы — мы живы.

Мы ходили на Кумысную поляну просто так. Детские такие походы тем и хороши, что не имеют цели. По пути Гафа рассказал, как однажды, в день какого-то праздника, он и его друзья набрели там на троих выпивающих мужиков.

Мужиков они, само собой, примочили, а вино и закуску выпили и съели сами. Примочить — это не то же самое, что замочить. Второе означает убийство, первое — всего лишь жестокое избиение. И еще Гафа рассказал, как он с друзьями наткнулся в кустах на парочку. Он подробно рассказал, как парочку обнаружили, но не спугнули, долго смотрели, что они там делают, — все это Гафа подробно описал, называя вещи своими именами, — а потом все тихонько разошлись кругом — и со всех сторон набросились, закричали, заулюлюкали, кидали палками и грязью, мужик с бабой с ума сошли, голые, как эти, мечутся, баба визжит, рассказывал со смехом Гафа. Мужчина, по словам Гафы, стал просить у парней прошения, чтобы они не били и не убивали его, и сам предложил им женщину, а сам убежал. И они, восемь человек, воспользовались женщиной, Гафа специально не пошел первым, потому что знает свои особенности и таланты. Женщина вошла во вкус, рассказывал Гафа, очень ей понравилось, а уж когда Гафа приступил к делу, она кричала и просила его, чтобы он был с ней, а больше чтобы никто не был, она его два часа не отпускала, все уже ушли, а она не отпускала, целую ночь потом не отпускала, потом нашла, где живет, ходила, дура, приставала, в морду дать пришлось, рассказывал Гафа.

Я верил и не верил. Тому, что он с друзьями примочил пьющих мужиков, этому я верил безоговорочно — потому что был равнодушен к этому приключению. А вот второму случаю не знал, верить или нет, потому что не только не был равнодушен, но, идя в сторонке, думал о том, что я, пожалуй, позволяю себе представить себя на месте одного из этих восьми — и мне хотелось, чтобы мы опять нашли какую-нибудь парочку. Но я боялся этого. Я знал, что когда дойдет до сути, я не смогу быть таким, какими были эти восемь, я, скорее всего, убегу.

Но мы не нашли ни пьющих мужиков, ни влюбленной парочки — и развалились на солнышке, на полянке, отдохнуть, покурить, кто курил — я тоже, но не затягиваясь, а изображая.

И тут из леса вышли два парня.

Два парня возраста Гафы. А нас было с Гафой шесть человек.

Эти парни были слегка пьяные и первым делом спросили выпить.

Гафа, знавший многих деловых ребят округи и всего города, этих не знал. Иначе бы они поздоровались. А тут он глянул на них — и отвернулся.

Выпить у нас не было, тогда парни стали приставать к нам.

— Какие у тебя ботиночки, — сказал один из них, с пузырем ветрянки на губе, сказал моему ровеснику Костику. — Разве можно в таких ботиночках по лесу ходить? Надо вот в каких ходить, — и он указал на свою обувку, представлявшую собой обрубки солдатских кирзовых сапог.

— Эх, жалко! — сказал он, — но я добрый! Сымай, меняться будем!

Костик стал снимать свои ботинки.

Гафа смотрел в землю, сидя согнувшись, и ковырял землю прутиком.

Парень с ветрянкой начал примерять ботинки Костика. Ботинки не лезли.

— Ты чего мне подсунул?! — рассердился он, швыряя ботинки в лицо Костику и напяливая опять свои обрубки. — Ты что, не видел, какой у меня размер, сволочь, ты чего мне подсунул? А? А?

Костик не мог ответить на его вопросы.

— Сань, они издеваются над нами! — обратил внимание друга парень с ветрянкой.

Саня смотрел на нас хмуро и тупо.

— Пришли на наше место и еще над нами издеваются! — закричал парень. — Вам кто разрешил? Кто вам разрешил? Кто вам разрешил, я спрашиваю? Кто вам разрешил?

Мы съежились. Мы боялись.

Мы посматривали на Гафу. А он все так же, опустив голову, колупал прутом землю.

— Чего молчим? — распалялся парень с ветрянкой. — Сейчас лично каждого спрашивать буду!

И он начал лично спрашивать каждого. Он подходил и задавал вопрос:

— Кто тебе разрешил? А?

Ответить на этот вопрос было невозможно, спрашиваемый молчал — и получал хлесткий удар по лицу.

Следующий.

— Кто разрешил? А?

По лицу.

Следующий.

— Кто разрешил? А?

По лицу…

Так он обошел всех, включая, конечно, меня. Гафу оставил напоследок.

— Ты! — отнесся он к нему особо. — Ты у них старший, что ли? Может, ты им разрешил?

Гафа встал.

— Ну, я, — сказал он.

Он сказал без вызова. Он был бледен. Было видно, что он боится. Но и еще что-то было в его взгляде. Он прямо смотрел на парня, но и молчаливый мрачный Саня был в поле его зрения.

— Ты? — изумился парень. — А кто ты такой?

— Гафа.

— Не слышал. А про Мосла ты слышал? Это я. Сережа Мосол. Слышал?

— Нет. Ты откуда?

— С Поливановки. Приходи, гостем будешь.

Он отвернулся от Гафы — как бы посчитав его ровней и показывая нам, соплякам, что у взрослых меж собой совсем другие отношения. Он отвернулся и сказал добрым голосом:

— Ладно, ребят, отдыхайте. В самом деле, приходите к нам. Мы вас не тронем. Это я так, я же шутя. Ведь не больно никому? А?

Мы молчали, пряча глаза.

Тут раздался звук.

Парень по кличке Мосол лежал на земле.

Гафа стоял над ним с толстой суковатой палкой.

Молчаливый Саня, увидев, какие случились неожиданности в этом, только что простом и ясном мире, моментально пустился бежать. Гафа бросился за ним, но не догнал. Вернулся.

Мосол лежал на земле, схватившись за голову, и ныл:

— Зачем дубиной-то? Зачем дубиной, ты мне череп проломил!

Гафа грубо ощупал голову парня, убедился, что пролома нет — и пинками заставил его подняться.

— Ребят, хорош, а? — ныл парень. — Ну, квиты, а?

— Еще нет, — сказал Гафа.

И он велел нам каждому подойти и дать Мослу по морде.

Я был третьим.

И я не отказался его бить. Я никого не ударял до этого — и никого не ударил потом. Но его стукнул кулаком, сильно — и с удовольствием. И именно после моего удара из носа парня пошла кровь.

— До первой крови! Закон! — тут же завыл он.

— До десятой! — ответил ему Гафа. — Пока все тебе не примочат, стой смирно. А то опять от меня словишь.

От него парень не хотел словить — и стоял смирно. После меня бить осталось двоим, и они били изо всех сил, раздразненные моим ударом.

Лицо парня все залилось кровью, это возбудило и Гафу, отбросив палку, он начал бить парня тяжело и мрачно, тот падал, Гафа его ногами, он полз, кувыркался, вскакивал, пытался бежать, Гафа догонял и валил, — но вот парень сквозь кусты рванулся — и покатился под откос, вниз.

И меня зрелище это не только не особенно трогало, как деликатно формулирует анкета, я чувствовал радость мщения, смешанную с облегчением от миновавшего унижения и страха.

Прошло некоторое время (покашливание, смешки, тяжелое дыхание Гафы) и вдруг откуда-то снизу:

— Убью, падлы!

Мы весело рассмеялись. Мы смеялись весело и гордо, чувствуя свое геройство и свое братство, мы с любовью и преданностью смотрели на Гафу, который спокойно вытирал о траву испачканные кровью руки.

— Тут ручей вон там, — сказал я, хорошо зная эти места. — Пойдем, покажу.

И Гафа пошел со мной.

Я помню, я вспомнил теперь — как я эти слова произнес. Угодничество, заискивание, рабское обожание, желание услужить — Господи, каких только оттенков подлости не было в моем голосе!

И мои последующие действия, вражда с Гафой — ведь это все правда — ничего или почти ничего не меняют. Одно не отменяет другое. Искупления — не бывает. Это не новой краской замазать старую. Как-то, будучи у Алексины с Качаевым и Засоновым и смотря невнимательно по телевизору выступление какого-то политика, демократичного теперь и коммунистичного в недавнем прошлом, выступление, в котором много места уделено было анализу былых ошибок, я, не удержавшись, сказал, что не верю в раскаяния. Сделанное — сделано. Сказанное — сказано.

Это не значит, конечно, что уж раз сделано одно нечто этакое, то можно и впредь безумствовать, коль скоро прощенья все равно нет, но…

Впору заново отвечать на анкету.

Но — для себя — и потом. Пока мне нужно ответить, исходя из цели, о которой я начал подзабывать — и напрасно. Долг, взывающая кровь отца и деда велит мне не сворачивать с пути.

79. БЫВАЛО, ЧТО ПО НЕСКОЛЬКУ ДНЕЙ ИЛИ ЦЕЛЫХ МЕСЯЦЕВ ВЫ НЕ МОГЛИ НИЧЕМ ЗАНЯТЬСЯ, ПОТОМУ ЧТО ТРУДНО БЫЛО ЗАСТАВИТЬ СЕБЯ ВКЛЮЧИТЬСЯ В РАБОТУ.

Неверно.

80. ВЫ ПОЧТИ ВСЕГДА О ЧЕМ-НИБУДЬ ТРЕВОЖИТЕСЬ.

Благородное беспокойство милиционера о благополучии Отчизны. Верно.

81. ВАМ ТРУДНЕЕ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ, ЧЕМ БОЛЬШИНСТВУ ДРУГИХ ЛЮДЕЙ.