Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

– Вроде того, – пожал тот плечами.

– В общем, так, голубок, – жестко произнес поручик, обращаясь к Грицьку, – еще раз замечу тебя пьяным, спишу на берег безо всякой жалости. Понял?

– Да как не понять, – чуть ли не обрадованно произнес Грицько, мгновенно протрезвевший от ледяной воды. От мысли, куда мог завести такой поступок, его била дрожь.

– Иди грейся! – скомандовал поручик, списавший дрожь на холод морского купания.

Грицько скрылся в моторном отсеке, а мичман вернулся в рубку.

– Ты зачем его выгородил? – недоумевал сигнальщик. – Экая тварь! Решил человека угробить.

– Ну, угробить бы не угробил, у Митяя с собой воздушный аккумулятор Рукейроля, да и глубина тут малая, успели бы его вытащить. А за такое дело можно и в Сибирь загреметь.

– Не можно, а нужно! – возразил сигнальщик.

– Если доложить, начнутся разборки, допросы, объяснения. Да ну их к черту, жить не дадут. А этот дурак, надеюсь, угомонится.

Но дурак не угомонился и втихаря, за спиной поручика, подал рапорт. Через неделю приехал проверяющий из штаба отряда расследовать безобразное нарушение дисциплины.

– Что же это такое получается? – выговаривал поручику капитан первого ранга. – Один ваш подчиненный затеял драку, столкнул другого вашего подчиненного за борт, да еще грозился убить, если тот пожалуется, а вам об этом ничего не известно?!

– Я лично принимал участие в происшествии, практически сразу после его начала, – оправдывался поручик. – Немедленно провел опрос и пришел к выводу, что имела место случайность.

– Значит, плохо разобрались, – выговаривал капитан, – не вникли в обстоятельства дела, халатно отнеслись к своим обязанностям.

– Насколько я знаю водолаза Шапиро, он не мог так себя вести, – ответил поручик, с тоской понимая, что его мечта о присвоении звания штабс-капитана, видимо, никогда не превратится в реальность.

– А вот давайте вызовем пострадавшего Иващенко и этого Шапиро и устроим очную ставку.

Выслушав обвинение, Артем поначалу остолбенел, а затем разозлился.

– Хорошо, я не хотел подводить матроса Иващенко, но раз так, расскажу.

То и дело сбиваясь от волнения, он принялся рассказывать, видя, как вытягиваются лица поручика и капитана первого ранга.

– Врет он все, брешет жидяра! – перебил его Грицько. – Не верьте ему!

– Кто может подтвердить твои слова? – спросил капитан.

– Сигнальщик.

– Вернитесь каждый в свое расположение и не покидайте его до окончания следствия, – приказал капитан.

А поручик добавил:

– Разойтись по мазанкам и ни шагу за порог до следующего указания.

Через три часа Артема вызвали. Капитан строгим голосом объявил, что расследование завершено и водолазу Шапиро за нарушение дисциплины объявляется выговор.

– Но ведь сигнальщик, – начал было Артем, однако капитан решительно его перебил:

– Сигнальщик утверждает, что в момент происшествия стоял спиной к борту и ничего не видел. Следствие закончено, решение принято и обжалованию не подлежит. Тебя вызвали для того, чтобы ознакомить с выводами, спорить будешь у себя в мазанке с другими нижними чинами.

Поручик, видя гримасу недоумения на лице Артема, приложил палец к губам, Артем послушался его совета и больше не произнес ни слова. Вернувшись в мазанку, он до вечера на всякие лады обсуждал с Митяем случившееся, пытаясь понять, что же произошло.

– Выговор – это ерунда, – презрительно кривил губы Базыка. – Начхать и растереть. Но зачем они покрывают эту подлюку? И почему ты не дал мне начистить ему харю?

– Он и без этого обиду затаил, – отвечал Артем. – А если бы ты его отделал, напал бы ночью с ножом.

– Ничего-ничего, – ярился Митяй. – Завтра я его рассержу, да так, что он сам на меня бросится. И отведу душеньку!

– Не вздумай! Это будет всеми воспринято как месть. Под суд пойдешь.

– Хватит! – хлопнул рукой по столу Базыка. – Один раз я тебя послушался, и зря. Плохо ты понимаешь душу русского человека. Если бы я придавил с самого начала этого гаденыша, он бы до сих пор пикнуть боялся!

Но утром Грицько на катере не оказалось.

– Списан на берег, в железнодорожную службу, – коротко пояснил поручик. – Давайте, соколики, за работу, вчерашний день уже потеряли, сегодня надо наверстывать.

Когда поручик скрылся в рубке, Артем подошел вплотную к сигнальщику и, не говоря ни слова, посмотрел прямо в глаза. Тот покраснел, потом побледнел, потом опустил голову.

– Ты же мне сам говорил, что рапорт подать надо, что Иващенко место в Сибири, а потом вдруг все забыл, ничего не видел?

– Не серчай, – хрипло произнес сигнальщик. – Я каперангу все рассказал, как было. А он говорит, мне не нужны такие истории. Дело замнем. Ты ничего не видел и не слышал. Еврейчика мы накажем условно, для проформы. Так ему и передай, чтобы сидел тихо, и все будет хорошо.

День прошел, как обычно, а следующим утром на катере был новый сигнальщик. Прежнего перевели на другой корабль, он отбыл не попрощавшись, предпочтя невежливость стыду.

* * *

Самым холодным месяцем оказался октябрь. Плотные, почти без просвета среди облаков, пасмурные дни походили на бесконечные предвечерние сумерки. В начале ноября, против ожидания, немного развиднелось, подули теплые ветра. Теплые, разумеется, только по сравнению с морозным дыханием октября. Но стылая морось все же переносилась легче, чем ледяной, режущий щеки воздух.

После истории с Иващенко никаких событий с Артемом и Митяем не происходило. Работать никто не мешал, все просьбы выполнялись немедленно, поручик буквально из кожи лез, угождая водолазам. Каперанг перед отъездом прямо сказал: если строительство мола будет завершено существенно раньше срока, он может заказывать штабс-капитанские погоны.

– Хоть к ране прикладывай, – шутил Базыка про поручика.

Артем смеялся вместе с другом, и казалось, дурацкое происшествие с Грицько ушло в прошлое. Уйти-то ушло, но горечь от несправедливости осталась. Не помогала даже водка, хотя Артем с Митяем каждый вечер пили свою двойную чарку[5].

После дня, проведенного на пронизывающем ветру и в пробирающей до костей холодной воде у дна, водка согревала, успокаивала и располагала к душевной беседе.

Говорил в основном Митяй, вспоминал деревню, родственников, забавные случаи из детства. Митяю водка развязывала язык, а вот Артема толкала еще больше закрыться в себе. И без того немногословный, Артем после истории с выговором стал еще молчаливее. Весь день он почти не раскрывал рта, обмениваясь с поручиком, сигнальщиком и матросами лишь необходимыми для дела фразами. Говорил он в основном по вечерам, после двойной чарки.

Поначалу Артем пил, как пьют лекарство, зажмуриваясь и стараясь проглотить залпом. Постепенно водка стала ему нравиться, а спустя несколько недель он вошел во вкус и выпивал ее уже с нескрываемым удовольствием. Ему казалось, будто горечь незаслуженной обиды тонет в радостном возбуждении, обвивавшем его после