Судьба - Николай Гаврилович Золотарёв-Якутский

Яковлев даже позеленел от злости:

— Ну, ты, вертихвостка! Ради батрака бросила отца с матерью! Ни одна порядочная женщина этого бы не сделала.

— Лучше батрак, чем грабитель, вроде вас, — ответила Майя. — У батрака чистая совесть и помыслы чистые. А у вас душа черная, как воронье крыло, и руки грязные…

Яковлев не дослушал. Он выскочил из юрты, сильно хлопнув дверью.

В юрте долгое время все молчали. Старуха Федосья неподвижно сидела с наклоненной головой, как будто к чему-то прислушиваясь. Майя как стояла у печки, так и продолжала стоять не шевелясь. Федор, испуганный гневом хозяина, застыл возле двери, глядя на Майю. Наконец он спросил у Майи:

— А зачем ему вдруг понадобились фальшивые векселя?

— Ты не слышал, хочет сжечь их, — ответила Майя и, сев на орон, добавила: — Я сказала ему, что буду жаловаться, он, видимо, испугался.

— А может, он и в самом деле собирался вернуть имущество и дом моего отца? — как бы думая вслух, сказал Федор.

— Если бы он хотел это сделать, вел бы себя по-другому, — сказала Майя и отвернулась. — Не верю я ему.

Старуха Федосья молча слушала их разговор. По ее сухим морщинисты щекам скатывались крупные слезы.

— Большую беду вы на себя накликали, дети, — сказала она. — Не нынче, так завтра он привезет господина урядника: отнимет у вас все бумаги…

«А меня посадят в острог», — мысленно докончил слова Федосьи Федор.

— Федор, нам нельзя здесь оставаться, — сказала Майя. — Надо бежать отсюда, пока не поздно.

Федосья повернула к Майе лицо и утвердительно закивала головой:

— Твоя жена права, Федор.

Кто-кто, а Федосья знала волчью натуру своего хозяина — она у него всю жизнь батрачит. Сколько на ее глазах по злой воле Яковлева погублено жизней, искалечено судеб — не счесть. У Яковлева был батрак, звали его Сордонг Иван. Ему пообещал хозяин за работу дать пуд семенного зерна. И верно: весной Яковлев дал ему пуд семян. Посеял Иван на своем клочке хозяйские семена и ждет всходов. Ждет неделю, вторую, третью, ждет месяц, да так и не дождался — ни одно зерно не пустило ростков. Семена-то, оказывается, хозяин дал ему тронутые заморозком. Иван схватил косу и к Яковлеву на пашню, взял и скосил его всходы! Что тут было!.. Примчался урядник, составили на Ивана бумагу — и в острог горемычного. Скошенные всходы еще пуще потом пошли в рост, стали густые, зеленые. А Иван из острога так и не вернулся, должно быть, умер там.

Федосья очень боялась, чтобы с Федором не сделали того же, что Иваном.

— А куда убежишь от него? — спросил Федор. — Он нас везде найдет.

Майя сидела молча, печально склонив голову. «А не хуже ли будет, если мы с Федором скроемся, а Яковлев потом найдет нас? — думала она. — Здесь на людях не так-то просто безнаказанно отнять бумаги, а на стороне, без свидетелей…»

— Ведь мы же не столбы, в землю вкопанные. — сказала Майя, — и не песты для ступы — куда захотел, туда и перенес. Мы — люди!..

— Да, люди, милые мои, люди! — воскликнула Федосья. — А людей-то негоже в землю закапывать вроде, деревьев. Вокруг-то ширь какая да благодать. Помню, когда еще была зрячей, часто ходила на Лену-матушку. Река-то наша без конца без края, с небом синим как будто сливается. И солнышко-то по утрам в летнюю пору выныривает из реки и вверх по небу поднимается. Поглядишь, бывало, совсем близко до солнышка, а на самом деле, говорят, далеко-далеко. И река-то нигде с небом не соединяется, течет себе одна в самый океан-море. Вот так и дорога: идет она через леса, поля, луга, и конца-края ей нет. Если поглядишь на нее с нашей елани, кажется, будто у леса ей конец. А подойдешь к лесу и видишь — пошла дорога дальше по просекам. И сколько бы ни шел — впереди будет дорога. Сидя в юрте, думаешь, что только и света, что в окне. А выйдешь за ворота — далеко, далеко видно, и глаза отыщут не одну, а много дорог. Дети, вам хозяин не даст теперь житья, вам лучше скрыться.

Майя наклонилась к Федору и прошептала.

— Старуха дело советует. Нам нужно бежать, и как можно скорее. Живя дома, я тоже думала, что только и света, что в окне. А поехала с тобой, не заботилась, куда приведет нас дорога. Оказывается, не туда мы приехали…

В юрту вошел Малаанай и сел возле Федора.

— Что ты, дурак, наделал, — сказал он. — Хозяин велел привезти урядника.

— Кого посылает за урядником? — спросил Федор.

— Меня. Сейчас седлаю лошадей и еду. К утру урядник будет здесь — Малаанай, видно, торопился, Потому засиживаться не настал.

Вскоре девушки батрачки и батраки вернулись в юрту. Молча поужинали и, сморенные дневной работой, легли спать. Никто ни о чем не расспрашивал Федора и Майю, понимая, что им и без того тяжело. Все уже знали, что хозяин послал за урядником.

Майя и Федор тоже легли на свод орон.

В эту ночь Федосья долго не могла сомкнуть глаз, ворочалась на своей жесткой постели, вздыхала, плакала. Ей жалко было Федора и Майю.

VIII

В полночь Федосья ощупью подошла к спящим Федору и Майе и разбудила их.

Майя поймала Федосьину руку и прижалась к ней щекой:

— Встаем…

Федор, громко посапывая, продолжал спать. Слишком много событий пережил он за день: драку, вспышку хозяйского гнева, испуг и после всего этого выпил.

Майя ерошила рукой жесткие волосы мужа и слегка толкала его.

Фадосья вернулась на свое место.

В юрте было тихо. Маланья во сне скрежетала зубами, что-то бормоча невнятное. Майя поняла только одно слово: «Досадно».

«Еще бы не досадно», — подумала Майя, невольно прислушиваясь к бормотанью Маланьки. На днях Маланья под большим секретом рассказала Майе, что Федорка ее изнасиловал и она забеременела. У нее начал было расти живот, и это заметила хозяйка.

— От какого кобеля ходишь брюхатая? — спросила она.

Маланья расплакалась.

— Чего молчишь? Или сама не знаешь от которого? Ну, признавайся.

И хотя у девушки ноги подкашивались от испуга, она призналась, что всему виной ее сын Федорка.

— Вот как… Быстро ты успела вокруг пальца его обвести. В невестки ко мне метешь? — Авдотья размахнулась черенком и ударила Маланью в живот.

Маланья несколько дней пролежала и родила мертвого ребенка.

«Надо бежать от этих извергов, как от чумы», — подумала Майя и затормошила Федора:

— Федор, вставай…

— А-а-а. — Он повернулся на другой бок.

Наконец Майя