Почему распался СССР. Вспоминают руководители союзных республик - Аркадий Дубнов

– Да, до августа 1993 года. Было много проблем с реформированием экономики. Уже в декабре 1990 года мы начали отпускать цены, иначе не получилось бы выйти из сплошного дефицита повседневных товаров. До этого у населения были только талоны – почти на все. Пустые магазины. В связи с резким скачком цен нужно было решать вопрос компенсации. Мы отказались от индексации вкладов населения, как это происходило в России, посчитав, что это было бы губительным для бюджета страны и лишь увеличило бы инфляцию, и решили выплачивать фиксированные суммы пенсионерам и другим малообеспеченным слоям населения. Помню, что мы тогда подняли цену хлеба в 15 раз – с 22 копеек до 3–4 рублей. А цены на другие товары, например на бензин, полностью высвободили, поэтому они росли чуть ли не каждый час…

– Почему именно в 15 раз?

– Мы не смогли рассчитать точно, так как у нас не было данных о том, сколько денег на руках у населения, и рискнули. Ориентировались на то, какую компенсацию сможем выплатить малоимущим за удорожание хлеба. Когда подняли цены, увидели, что хлеб появился в магазинах и больше не пропадал.

С другой стороны, сразу отпустить цены на продовольствие, особенно на хлеб, полностью, как это сделал Гайдар, мы не решились, потому что это было бы слишком шоковым вариантом с непредсказуемыми последствиями. Я помню, как я однажды, кажется, осенью 1991 года рассказывал Ельцину – при разговоре присутствовали еще Гайдар и Бурбулис, – каким образом мы отпускали цены. Я сказал, что очень опасно пускать все на самотек и ждать, пока сойдутся спрос и предложение, потому что неизвестно, сколько времени это займет и на каком уровне все остановится. Если не предложить компенсационных механизмов, вы получите голодный бунт. Я математически обосновывал, что отпускать цены надо в две стадии: сперва фиксированно, а потом, если видим, что при фиксированной цене в магазине есть продукты, – окончательно, так как на второй стадии уже нет риска повторного большого скачка. Для классических экономистов вроде Егора Гайдара или Казимиры Прунскене, которая тогда была премьером Литвы, это выглядело любительщиной. Однако история показала, что я со своим подходом физика не ошибся.

– Советники из МВФ вам помогали?

– Я сам придумал, никто мне не подсказывал. Эти советники тогда нам вообще не годились – ни Валютный фонд, ни Всемирный банк. Что они могли сказать? У них не было опыта перехода из социализма в капитализм. Когда мы прошли очень болезненный первый этап с ценами, сразу начались демонстрации. Интерфронт собрал 20 тысяч человек, требуя отставки правительства. Я вышел к ним: «Дайте мне рассказать». Орут в ответ, мегафон мне не дают. Я говорю: «Ну, если вы захотите меня послушать, зайдите ко мне». И ушел. Отправили делегацию – про экономику ни слова, только угрозы: «Мы вас уберем силой, с армией». Но дальше этих угроз они не пошли. Население поняло, что такая реформа цен с фиксированной компенсацией хоть как-то оправдана.

Еще надо отметить, что в это время резких реформ мы пытались удержать связи с поставщиками и покупателями из регионов и городов России.

– Как вы это делали?

– Заключали бартерные договоры. Но, к сожалению, они работали очень короткое время. Тюмень, например, не готова была поставлять нам нефть за то, что мы возили продовольствие в Москву и Ленинград. Хотя мы договаривались с Анатолием Собчаком, говорили с Москвой, заключали договоры с мэром столицы Гавриилом Поповым. Но при рыночной экономике, которая начинала проявляться и в России, такие механизмы уже не могли работать долго.

После отпуска цен мы прошли самый шоковый этап – энергетический удар. Цены на топливо поднялись в 200 раз. У нас нет своего газа, поэтому пришлось, во-первых, взять большой кредит во Всемирном банке, чтобы заплатить «Газпрому». Во-вторых, мы приняли разные механизмы компенсации – например, талоны на отопление пенсионерам, по которым они могли бесплатно отапливать 20 квадратных метров жилья. Потом я позволил продавать топливо свободно – не было никакой монополии. В Риге люди торговали на улице, прямо с бензовозов.

То, что мы освободили цены, притягивало разных поставщиков. Сработал принцип капитализма: где выше цена, там больше предложение. Следующим шагом реформ была быстрая и резкая приватизация сферы торговли, несмотря на протесты государственных и муниципальных предприятий. Как я уже говорил, одновременно мы начали проводить земельную реформу: возвращали прежним владельцам землю, недвижимость, дома. Параллельно колхозы и совхозы переводили в паевые общества – это была переходная стадия приватизации. Промышленные предприятия приватизировали через долгосрочный найм с последующей выплатой, передавали государственную собственность трудовым коллективам.

Однако, несмотря на мои личные протесты в парламенте, нам, так же и как в России, не удалось избежать приватизационных ваучеров, или сертификатов, как их называли в Латвии. Это ускорило процесс приватизации квартир и дачных участков, но серьезно затормозило процесс реальных капитальных инвестиций в промышленные предприятия, приватизированные вначале за сертификаты.

Было очень тяжело. Помню, в феврале 1992 года вдруг полностью пропали поставки дизельного топлива из России. Мне принесли отчет: через 30 дней все в Латвии встанет, автобусы не будут ходить, больницы, школы и квартиры перестанут отапливаться. Я спрашиваю: «Почему? У нас же есть договор с Россией». Внятного ответа от своих министров я не получил. При этом на экспорт топливо продавали – транзит через нашу страну шел. Я не понимал: неужели опять начинается какое-то политическое давление? Ведь путч ГКЧП уже позади… Говорю своим: «Еду в Москву узнавать у Гайдара, в чем дело. Но пока все, что нам недопоставляют по договору…»

– Будем брать из транзита? Знакомая история.

– Да, сливаем из транзита порядка 4–6 %, что соответствует объемам по договору. При этом у нас нашлись умники, которых я потом лично уволил: директор одного припортового завода и руководитель с железной дороги. В среднем они сливали 4 %, но с друзей не брали ничего, а с не-друзей брали больше. Я приехал в Москву. «Егор Тимурович, что такое?» Он говорит: «Как так?! Не может быть!» Вызвал министра по энергетике. Тот приходит: «Ну, у нас там сложности…» Выяснилось, что нефтеперерабатывающие заводы хотели заработать очень много и сразу на Западе, поэтому гнали на экспорт в том числе и то, что причиталось нам. Тогда в России каждый действовал как мог. Но после нашей встречи все восстановилось.

– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

– А еще Гайдар мне тогда объяснил, почему берет экспортную пошлину (я до тех пор слышал только про импортную): «Если мы не будем брать экспортную пошлину с нефтепродуктов, газа, откуда тогда в России вообще будут деньги?»

– Ваша экономическая политика как-то отличалась от той, что была в Эстонии