Сыны Перуна - Сергей Жоголь

– Брат! Ты же брата моего убил! – не веря в происходящее, закричал младший из братьев.

Челига не торопясь поднял лежавший в стороне меч и, обнажив его, повернулся лицом к Учаю, который, в свою очередь, схватил топор и бросился на убийцу брата. Тот сумел уклониться от атаки и попытался достать противника мечом, но молодой мерянин тоже был не новичком в воинском деле. Он ловко увернулся, и оба недавних соратника, ставшие теперь врагами, принялись молча кружить по поляне, выискивая слабое место в обороне врага. Челига был удивлен прыти молодого бродяги, которого он по совету старшего брата взял на это дело. С Позем Челига не раз прокручивал свои темные дела, а вот Учая использовал первый раз. Так легко расправившись со его здоровяком-братцем, который отяжелел и стал слишком неповоротлив в последнее время, Челига почувствовал,

что сейчас ему может прийти конец – противник его слишком быстр.

– Может, договоримся? – тяжело дыша, спросил главарь перессорившегося воинства. – Тебя кто же так ловко биться научил?

– Не договоримся мы с тобой, собачий сын, – зло скрежеща зубами, произнес молодой мерянин. – Ты брата моего убил, – он дышал ровно и был все так же быстр, как и в начале схватки. – А биться меня нурманы учили, была у нас в деревне парочка залетная. А для нурмана топор – любимое оружие. Бог их Торя больно уж это оружие любит, – исказив имя скандинавского божества 37, произнес Учай, потрясая своим топором.

Челига продолжал пыхтеть и, опустив меч, словно совсем выдохся, указав в сторону Кнуда, произнес:

– Вон тоже нурман, только топора у него нет.

Простоватый Учай повернулся в сторону пленника, не поняв подвоха. Челига, усталость которого оказалась напускной в тот же миг прыгнул вперед и сделал длинный выпад. Меч его вошел в грудь врага по самую рукоять.

– Дурак. Махать топором – это только полдела, побеждать нужно еще и головой, – и провернув меч в ране, Челига с силой вырвал его из тела осевшего наземь врага.

Он был горд собой. Он сумел победить молодого и сильного противника использовав не только свою силу и опыт. Он был хитрее, поэтому до сих пор жив, а поверженный враг валяется у его ног. В этот момент что-то больно врезалось ему в спину. Как он мог забыть про оставленного без внимания кривича. Челига, повернувшись, опустился на колени и посмотрел на своего убийцу.

– Ты не понимаешь, кто стоит за мной, тебя теперь за это золото из-под земли достанут и в пыль сотрут.

– Ты бы поменьше людям слов гадких сказывал. А то кричишь вечно, да обидеть доброго человека норовишь, – Заруба со спокойным видом вытащил из тела Челиги свой простенький нож с костяной ручкой и широким кованым лезвием, который он мгновенье назад ловким броском метнул в спину своего подельника. – Хоть и платил ты нам, да не больно я любил тебя.

Заруба спокойно приподняв голову Челиги, полоснул его ножом по горлу, как будто свинью, а не человека резал.

– Этих, правда, я тоже не больно любил. Дурные они какие-то, бешеные, – имея в виду погибших братьев – мерян, продолжил свой монолог Заруба. – Так что мне их тоже не жаль. А золотишко мне самому теперь сгодится. А то, что кто-то искать меня станет, так ты же сам говорил, что про нас, наймитов своих, никому не сказывал, как и нам про того на кого сам батрачишь. Искать вот его будут, нурмана беглого, ведь он золото украл. Мне нурман этот плохого не сделал, так что пусть живет, да и вас когда найдут, на него подумают, а я тем временем далеко уж буду.

Сказав это, Заруба побрел к коням и через некоторое время, забрав коней и мешок с золотом, исчез для Кнуда и оставленных на поляне мертвецов навсегда.

– А ведь он прав, – выслушав прощальный монолог уехавшего кривича, подумал оставленный на поляне среди мертвецов нурман. – Страба найдет Челигу и нанятых им мерян. Не обнаружив при них денег, он подумает, что золото забрал Кнуд, и поэтому пошлет новых людей по его следу. Из этого следовало только одно – пока мертвецы не обнаружены и коварный боярин не нанял новых убийц, он – Страба – должен умереть.

Кнуд пополз к мертвецам в поисках чего-нибудь, что помогло бы ему избавиться от опостылевших тугих пут, стягивающих его руки.

Глава пятая

1

Его звали Горемысл. Тучный, невысокий коренной варяг из родовитых бодричей, он стоял перед Радмиром и смотрел на парня свысока. Рядом с разодетым в богатые одежды почтенным мужем стояла парочка слуг, облаченных в менее дорогие, но тоже вполне приличные наряды. Оба сопровождающих варяга были вооружены короткими мечами, кроме того у них на поясах висели дорогие кинжалы. У самого Горемысла на поясе висела длинная кривая сабля, изготовленная восточными мастерами, ножны и рукоять которой были отделаны драгоценными камнями и оторочены золотой насечкой.

«Не оружие, а украшенье бабское, – подумал Радмир, бросив взгляд на саблю окрикнувшего его варяга. – Как с таким воевать-то? Разве что враги от блеска тех каменьев зрение потеряют».

На шее престарелого красавца висела золотая цепь толщиной с большой палец, которую он то и дело теребил своей левой рукой. Правую грозный воин держал на рукояти своей драгоценной сабли. Радмиру Горемысл был немного знаком. Он не раз видел его при дворе юного княжича, и по словам более старых вояк, вроде Сбывоя, сей почтенный муж был когда-то неплохим воином. Но с годами этот богатырь отяжелел, обленился и чаще вел светские мудреные беседы да торговлю, пополнявшую его богатства и приумножавшую владения, полученные им еще от самого Рюрика.

Радмир отвесил собеседнику почтительный поклон.

– Чем обязан, боярин, что за дело у тебя ко мне?

– Да вот спросить тебя хочу, что ты тут, возле этих хором, крутишься? Какие у тебя тут дела могут быть?

– Не серчай, почтенный господин, дела те не мои, а княжьи. А делиться теми заботами, которые меня сюда привели, мне не велено. Кому надобно – о том поведаю, а тебе не могу.

Радмиру сразу не понравился этот напыщенный боярин, своим поведением и манерой общения напоминавший ненавистного Страбу.

– Совсем гридь княжья от рук отбилась. Не чтит мужей уважаемых да почтенных. Вот я возьму, да и княжичу нашему пожалуюсь, что грубишь ты да старшим почтения не кажешь.

– Воля твоя, боярин, жалуйся, только я тебе все одно ничего не скажу. Ты хоть и муж важный да знатный, а мне все равно не указ. Мне князь наш – голова, командиры и вожаки наши дружинные, перед ними и ответ держать.

– Ты смотри, какой наглец, ну я тебе припомню, – взбешенный ответом парня Горемысл топнул ногой. – Попомнишь меня еще, точно все Игорю расскажу, смотри у меня, а здесь, возле хором Свенельдовых, я тебя чтобы больше не видел, а то…

Радмир не дослушал последних слов знатного варяга, потому что мгновение назад вскочил в седло и уже вовсю мчался доложить Сбывою, что не смог выполнить его волю.

«Чего это пузан этот ко мне пристал, – думал Радмир, въезжая в ворота княжеского двора. – Всем им слова ни скажи, только поклоны бей да угождай во всем».

Сбывой, услышав отчет от своего гонца, повелел тому завтра с утра снова съездить к Свенельду и дожидаться там его возвращения. Про инцидент с Горемыслом молодой дружинник никому не сказал.

Весь оставшийся день и почти всю ночь юноша думал о прекрасной сестре свейского боярина.

2

Они сидели в просторной светлице, в которой со всех сторон были большие окна, на каждом из них красовались расписные резные ставенки. Посреди комнаты стоял широкий стол, накрытый шелковой красной скатертью, вокруг которого суетилась парочка боярских прислужников.

Оба, хозяин и гость, восседали на удобных дубовых стульях с высокими резными спинками. Посреди светлицы между столом и побеленной печной стенкой, служившей для обогрева помещения, лежала огромная медвежья шкура с оскаленной пастью. На столе стояли серебряные кубки с заморскими винами, мясо, дичь, сладкая выпечка и другая, очень редкая по тем временам снедь.