Сыны Перуна - Сергей Жоголь

– Как же так, а если худое случиться с тобой или люди лихие нападут? Вон братец-то твой всюду с охраной ходит, хоть и сам воин знатный. Не губи, родимая, дозволь людишек кликну.

– Не бойся ничего, а от татей разных да людей лихих меня вот он стеречь станет, – и задорно посмотрев на опешившего Радмира, спросила. – Ну что, герой, будешь меня охранять или как?

– Жизни не пожалею, боярышня. Не волнуйся, все для тебя сделаю.

После этих слов Асгерд ловко, по-мужски, запрыгнула в седло и, пришпорив свою лошадку, величаво выехала за ворота. Радмир молча последовал за ней.

– Надо же, охранник. Да от таких охранников тебя в первую очередь и надо остерегать, – недовольно пробурчал заботливый слуга. – Влетит нам от Свенельда, ох, влетит.

По улицам города они ехали молча, стараясь не привлекать внимания окружавшего их киевского люда. Выехав за город, Асгерд пустила свою лошадь в галоп, и Радмиру пришлось слегка пришпорить Щелкуна, чтобы не отстать от своей прекрасной спутницы.

Кони несли их вперед по проселочной дороге, слегка разбитой проходившими здесь ранее возами и телегами, на которых горожане и приезжие гости стольного града ежедневно возили свое имущество и товары. По обеим сторонам дороги колыхались под порывами ветра слегка пожелтевшие от солнца, но все еще окрашенные яркой зеленью высокие травы. Вдалеке виднелись засеянные поля, золотившиеся колосьями злаков. Небольшие еловые лесочки чередовались с шелестящими листвой осиновыми рощицами. Дорога уходила вдаль и упиралась в горизонт, над которым легкой пеленой нависали белые пушистые облака, плавно переходившие в голубую бескрайнюю ширь.

Асгерд остановила свою лошадку и посмотрела вверх. Высоко-высоко в небе, оглашая землю своим громким криком, летели журавли. Радмир тоже остановил коня.

– У нас на севере, в землях, где я родилась, нет такой красоты, – голос женщины непривычно дрожал. – Там, конечно, тоже очень красиво, и я любила свою родину, но здесь все другое. Тут нет холодного моря, посылающего на людей штормы и бури, в которых гибнут моряки и воины, нет фьордов, окруженных прибрежными скалами, над которыми кружат чайки и другие морские птицы. – Асгерд усмехнулась. – Ты не поверишь, только здесь я впервые увидела журавлей.

– Там, откуда я родом, много журавлей, – ответил юноша, не найдя никаких других слов.

– Только не думай, что я не тоскую по своей родине, просто глупо это – тосковать по тому, чего никогда не будет. Ведь теперь мой дом здесь, и назад я не вернусь никогда. А где твой дом? Расскажи.

– Наверное, мой дом тоже теперь здесь, поскольку там, откуда я родом, у меня не осталось никого: родители, друзья – все погибли.

– А любовь, была любовь?

– Не знаю, была ли это любовь, только нет ее больше.

Они оба слезли с коней и просто шли по ровному полю, касаясь руками высокой травы.

– А чем ты так рассердил Горемысла, он вчера пришел ко мне и все делал какието намеки, будто сватать меня собрался, а потом стал про тебя расспрашивать. Что за воин, зачем приезжал? – Асгерд рассмеялась.

– А ты что? Что ответила ему?

– Что я ему отвечу, все как есть, приезжал к брату по поручению княжьему.

– Да я не об этом, по поводу сватовства, что сказала? – в глазах юноши была тревога.

– Ах, ты об этом. Да зачем он мне, старый, толстый, да и род наш повыше его по положению будет.

Асгерд сразу заметила, что после последних ее слов молодой гридь весь напрягся.

– А ты, что ревнуешь?

Радмир еще сильнее напрягся и сжал кулаки. Его спутница не знала, что и сказать. Ей безусловно нравился этот молодой и красивый воин, но женщина понимала, что все это просто мечты, и это ее безгранично раздражало.

– Довольно. Нам пора возвращаться.

Обратно они ехали молча до тех самых пор, пока не въехали в распахнутые ворота Свенельдовых хором.

4

– Я же говорил тебе, чтобы тут носа своего не показывал! – толстый боярин весь позеленел от гнева. – Ты вчера мне надерзил и сегодня крутишься здесь, несмотря на мое повеление.

После этих слов Радмир тоже начал терять терпение. Горемысл встретил их в дверях боярского дома. Накануне утром он заявился к Асгерд с твердым намерением просватать молодую свейскую вдову, но услышав от прислуги, что та уехала за город с княжьим дружинником, пришел в ярость. Голова его еще гудела после вчерашней попойки, но уходить он не пожелал, увидев возвратившуюся с прогулки парочку, Горемысл был готов на все.

– Уймись, боярин, я же говорил тебе – не указ ты мне, – Радмир все больше и больше выходил из себя.

Теперь зная, что этот толстяк собирается сватать так приглянувшуюся ему женщину, юноша с трудом сдерживал свой гнев.

– Ты деревенщина, нищета безродная. Куда лезешь, на кого заришься?

– Сказано тебе, уймись, ты на моей земле, а командуешь, как будто у себя дома! – выкрикнула Асгерд, задетая наглостью своего новопровозглашенного жениха.

– Сама уймись, связалась с каким-то босяком, посмотрим, что братец твой скажет. А на моей стороне и Страба-боярин, и сам княжич будут! – истошно орал Горемысл.

– Тебе, собака, за босяка ответить придется и за то, что хозяйку дома оскорбил, – вконец вышел из себя Радмир.

– Что? Ты! Грозить мне! – при этих словах Горемысл выхватил свою дорогую саблю и бросился с ней на стоящего на краю крыльца Радмира.

Дело зашло слишком далеко. Молодой гридь действовал мгновенно. Он не стал прибегать к оружию, поскольку противник был слишком тяжел и медлителен. Юноша просто уклонился от удара, поднырнув под правую руку врага и отведя ее за локоть в сторону, с разворота ткнул правой ладонью противника в плечо. Этим все могло и закончиться, но Горемысл, потеряв равновесие, оступился и, кубарем слетев с высокого крыльца, всей своей массой грохнулся на землю.

– Не дышит, – подбежав к боярину, сообщил один из сопровождавших его слуг.

– Похоже шею свернул, – вставил слово прислужник Асгерд, наблюдавший всю эту сцену. – Худо дело, ох худо.

– Родичи убитого будут требовать княжьего суда над убийцей, – указав рукой на Радмира, произнес второй слуга Горемысла.

Асгерд стояла бледная как труп.

– Садись на своего коня, скачи в центр города, туда, где рынок. Где первый раз мы встретились с тобой, когда вы с нурманами ссору затеяли. Последний дом по левую руку на этой улице. Женщина откроет, скажешь, от меня. Она спрячет тебя. Я приду к тебе, скажу, что дальше делать. Князя в городе нет, защитить тебя некому, – Асгерд говорила шепотом, чтобы ее мог слышать только Радмир. – Езжай, не задавай вопросов, иначе не сносить тебе головы.

Радмир вскочил в седло и выехал со двора под осуждающие крики слуг погибшего боярина.

5

Радмир нашел дом, про который говорила Асгерд, без особого труда. Старая избенка, окруженная невысоким тыном, то там, то здесь покосившимся от старости, представляла собой обветшалое строение с пожухлой соломенной крышей восьми венцов в высоту, состоящее из двух клетей, соединенных сенями. Позади этого неприглядного домика стоял небольшой сарай, из которого раздавалось жалобное блеяние коз и кудахтанье кур. Сама изба, не имевшая трубы и отапливаемая по-чёрному, вся перекосилась, а осиновые венцы везде дали широкие трещины.

Юноша спешился, и, отворив калитку, вошел во двор. Он окликнул хозяев, но ему никто не ответил. Привязав коня под соломенным навесом, который примыкал к сараю, молодой гридь подошел к входу в избушку и громко постучал в дверь. Через несколько минут по какому-то шороху в доме понял, что жилище обитаемо. Внутри громыхнули какие-то горшки, по всей видимости, задетые хозяевами, и скрипучий старческий женский голос произнес:

– Кто там прётся на ночь глядя? Я гостей не жду.

– Меня прислала боярыня Асгерд, сказала, что тут мне смогут помочь.

После этих слов дверь слегка приоткрылась, и сквозь щель Радмир увидел старуху с седыми спутанными волосами, свисающими на лоб. Хозяйка долго рассматривала гостя подслеповатыми глазами.