Король Шломо - Давид Малкин

– Правильно. Лучше горстка покоя, чем полные пригоршни ветра, – поддержал Шломо.

Все четверо засмеялись, отпили вина и принялись за лепёшки.

Отряд городской стражи с факелами прошёл к Овечьим воротам, чтобы закрыть их на ночь. Ерушалаимцы, устав за день, ложились спать рано. Со стороны базара доносились только редкие крики ослов и верблюдов. Худой и Молодой поднялись, пожелали остальным тёплой ночи и заковыляли в темноту города.

Шимон и Шломо остались одни.

– Нам неведомо, как отвести беду, – думая о предупреждении Рыжего, сказал нищий. – И откуда она придёт, неведомо. Да и что есть беда на самом деле, мы не знаем. Всё накопленное – ерунда, и потерянное – тоже. Люди не успевают нарадоваться жизни. Если человек всё равно умрёт, для чего ему всё? – продолжал он рассуждать. – Зачем мы каждый день делаем одно и то же, поколение за поколением?

– Но ведь и солнце каждый день восходит и каждый день заходит, – сказал король Шломо. – Зиму каждый год сменяет лето, и не надоедает им! Это Господь учит нас: «Принимай жизнь такой, какой Я её устроил».

Шимон кивал, глядя в землю.

Глава 34

Королю Шломо исполнилось пятьдесят восемь. Волосы его поредели, спина ссутулилась, он стал быстро уставать и почти прекратил свои блуждания за стенами Ерушалаима. Начинало подводить зрение, и Шломо всё чаще обращался за помощью к писцам, когда ему нужно было что-то прочесть или написать. Однако мысли короля Шломо сохраняли ясность: он, как и раньше, с удовольствием беседовал с гостями, поражая их глубиной наблюдений за жизнью и неожиданностью умозаключений.

Бывало, иноземные собеседники короля иврим уже после встречи спохватывались, что он говорил с ними на их языке, легко и правильно. Все привыкли к этому, как и к рассказам, что так же свободно, как на разных человеческих языках, король Шломо говорит на языке животных, птиц, растений и даже беседует с Храмом.

Люди верили этим рассказам и не удивлялись.

Каждое утро после возвращения короля из Храма писец Офер бен-Шиши читал ему поступившую в Ерушалаим почту. В зале Престола рядом с креслом короля Шломо стояли советники Завуд и Ахишар.

– Царь города Газа просит считать его союзником и посылает тебе в жёны дочь, – сказал писец, просмотрев первое послание. – Есть донесение о кознях нового фараона Египта.

– Пропусти. Что там дальше?

– Старейшина из Моава просит считать его союзником, посылает тебе в жёны свою дочь и…

– Пропусти. Дальше.

Офер бен-Шиши взял следующий текст, и король Шломо обратил внимание на то, что он нанесён не на папирус, а на такой дорогой материал, как мрамор.

– Прочти, – велел король Шломо.

На мраморной табличке оказалось послание, в котором правителям разных стран на Плодородной Радуге сообщалось о судьбе претендентов на царский трон Вавилона – о всех одно и то же: «Умер у себя во дворце, не будучи болен».

И опять: «Царь города… просит считать его союзником и присылает тебе в жёны свою дочь…»

Король Шломо не слушал. Нет, он не дремал. Он думал о том, что сегодня к числу его жён добавятся новые. Иногда он поднимался на гору Покоя и беседовал с этими женщинами, расспрашивал их, откуда они пришли, и при этом вспоминал поездку в порт Эцион-Гевер, запахи нагретых на солнце корабельных досок, пропитанных оранжевым кипарисовым маслом, перекличку кудрявых темнокожих матросов, перегнувшихся через борт судна, видел клети с пантерами, чьи глаза горели зелёным пламенем. Жёны говорили со Шломо о своих богах, называли их имена, которые он даже не пытался запомнить, рассказывали шёпотом их секреты. Боги были разные и служили им по-разному, но Шломо понял, что любая жертва приносится для того, чтобы задобрить бога, приглушить страх человека перед неизбежностью смерти, выпросить если не вечную молодость, то хотя бы жизнь без болезней и огорчений. Своих богов женщины держали в скорлупе кокосовых орехов или в ларцах из сандалового дерева, доставали их и показывали Шломо. «Какие у вас праздники, чему учат детей?», – расспрашивал он, и жёны охотно отвечали. Все они привезли с собой в Ерушалаим драгоценные безделушки: ароматные деревянные бусины, нанизанные особым образом и освящённые в капище, пальмовые листья со строчками древних заклинаний, которые жёны даже не умели прочитать, глиняные фигурки черепах, кошек и пузатых богинь, стеклянные флакончики с бальзамами и чудотворными зельями. Когда они рассказывали о своих странах – о пустынях и скалах, о лесах и садах, о домах-дворцах и домах-пещерах, о райских островах, по берегам которых раскачиваются пальмы и где живут кроткие смуглые люди, а божки в их руках пропитаны влагой тропических ливней и струями широких полноводных рек, – в комнату проникали запахи воды, благоухало корицей и сандаловым деревом. Женщин в Ерушалаим сопровождали служанки, лекари и писцы с бритыми головами и широкими белыми бородами.

Жёны Шломо учили его языкам и наречиям своих народов, рассказывали, как их жрецы толкуют расположение звёзд на небе и фазы луны, как предсказывают перемену погоды. Они пели и молились при нём и спрашивали, как это делают иврим. Он объяснял и показывал.

Все жёны были знатного происхождения и почти все, на вкус Шломо, совсем непривлекательными, он никогда не смог бы полюбить их, а к иным даже прикоснуться. Шломо был одинаково добр с ними со всеми, и они всегда радовались его приходу.

Он так задумался о своих жёнах, что даже вздрогнул, когда услышал голос Храма:

– Земля огромна, Шломо. Твои жёны рассказывают тебе, как много на земле богов. Всем им строят и будут строить святилища. Но Бог один, и никогда не будет другого дома Божьего, кроме того, что ты построил в Ерушалаиме.

– Тогда зачем нужны остальные боги и кумиры? – спросил Шломо.

– Все ответы на «зачем?» знает только Он. Зачем дереву так много листьев, зачем они зелёные, зачем солнце. Когда-нибудь мудрецы объяснят многие «почему?», но никогда не найдут ответа ни на одно «зачем?» Мы уже говорили с тобой об этом. Ты признался мне, что больше всего боишься услышать от ребёнка: «Папа, а зачем нужно жить?» – потому что сам не знаешь ответа.

– И ты тогда сказал мне, что на «зачем?» может ответить только Бог. Я помню.

Однажды первосвященник Азария пришёл в Дом леса ливанского очень взволнованный и сказал, что хочет поговорить с королём один на один. Шломо удивился: Азария всегда славился хладнокровием – но велел оставить их вдвоём.

– Во всём Ерушалаиме – ив Храме, и на базарах, да и по всей Эрец-Исраэль – говорят, что жёны склонили твоё сердце к чужим богам, – сбиваясь, заговорил первосвященник, как только закрылась дверь за последним слугой.

Король Шломо постарался сдержаться.

– Я ведь уже велел тебе не тревожиться из-за моих жён. Каждая из них оставила свой дом и родных, чтобы стать женой иудейского короля. И я разрешил, чтобы при моих жёнах были их повара, готовящие еду, к которой эти женщины привыкли, и чтобы построили капища богов, которым они поклонялись у себя на родине.

– Но в народе говорят, что жёны соблазнят тебя молиться в их капищах, – сказал первосвященник.

– Меня?! Соблазнят?! – Шломо рассмеялся. Но тут же лицо его сделалось серьёзным, он подошёл к Азарии, заглянул ему в глаза и спросил: – Уж не боится ли наш первосвященник, что иври может оставить своего всемогущего Бога ради языческих идолов?

Азария отрицательно покачал головой.

– Тогда чем тебе мешают капища моих жён?

Первосвященник молчал, обдумывая ответ.

– Король, – начал он. – Да продлится правление твоё на долгие годы! Ты – самый мудрый из людей, и ты не отступал от веры в нашего Бога. Но…

– Но что?

– Но есть ещё и народ иврим. Он боится, что из-за тебя Господь накажет всех, потому что святилища язычников стоят на обетованной Им земле. А наш Бог наказывает сурово!

Он замолчал.

– Можешь идти! – сказал король Шломо.

Слова первосвященника Азарии о наказании Господнем очень скоро начали сбываться. Каждый день в Ерушалаим стали приходить сообщения о том, что на сторону скрывающегося в Египте Яровама бен-Навата переходят старейшины племён иврим. На севере в этом году началась засуха, и народ там всё более открыто сочувствовал бунтовщикам. Вскоре советник Ахишар прочитал Шломо донесение о том, что Яровам бен-Нават выступил против короля Шломо во главе отряда из трёхсот колесниц.

Шломо слушал, глядя, как за стеной Дома леса ливанского кипит жизнь главного города всех ивримских племён, и думал, что он постарел, что раньше заговорщик Яровам бен-Нават не посмел бы вернуться в Эрец-Исраэль, а если бы посмел, его убили бы ещё на границе.

– Хочу тебя спросить о важном деле, король, – сказал советник Ахишар, наклонившись к уху короля Шломо.