Жизнь Льва Шествоа (По переписке и воспоминаниям современиков) том 1 - Наталья Баранова-Шестова

Дней через десять в нашем кружке телефонная тревога: один звонит другому, третьему, тот опять первому… В трубку невнятно, спотыкающимся от волнения голосом Гершензон нам: «Вы слышали? Сережа Шестов… Да, верно ли?.. Кто сказал? Убит… А он — что?» Он — ничего. К нему телефона нет, да разве об этом позвонишь? Прислуга, открыв дверь в Плющихинском особняке, кому-то из друзей сказала: «Лев Исаакиевича дома нету». — Анна Елеазаровна? — и ее нету. Через день — опять — нету. Мы с сестрой, мучаясь, писали ему письмо. Не знаю, сколько времени прошло — в один солнечный, по-весеннему каплющий день — он сам. В привычной своей плоской барашковой шапочке, и лицо, давно ставшее дорогим — все то же. Не потому ли, что скорбь уж провела раз навсегда все борозды — глубже нельзя, горше нельзя… Несколько простых слов о Сереже — о себе ничего — а потом о другом, но, ах, с каких трудом ворочая ненужные камни идей.

Мы расстались в мае 17 года. До осенн. Накануне моего отъезда в Крым, я ехала с ним в трамвае. Мы говорили. Хлынувшая солдатская волна разделила нас. Меня столкнули. Он остался и издали, кивнув мне нз окна двинувшегося вагона, прокричал: «Мы договорим». Мы не договорили.

Когда я через пять лет попала в Москву, он уже давно был за границей. (Герцык, стр. 112–113).

***

В 1917 г. Шестов опубликовал большую работу о Гуссерле «Mementomori» в журнале «Вопросы философии и психологии» (сент./дек.). С сочинениями Гуссерля Шестов познакомился уже в 1908 г. Возможно, что интерес к Гуссерлю был ему навеян его другом Г.Г.Шпетом, горячим приверженцем Гуссерля. В начале 1926 г. работа Шестова о Гуссерле появилась по-французски в Париже и вызвала отклики во Франции и Германии (см. стр.333–337). В 1917 г.

также был опубликован 21 афоризм в разных журналах: 11 афоризмов в сборнике «Ветвь», 8 афоризмов в ежегоднике «Мысль и Слово» № 1, издаваемом под редакцией Г.Шпета, один афоризм в сборнике «Скифы» (август) и один афоризм в ежегоднике «Мысль и Слово» № 2. Этот сборник должен был появиться в 1918 г., но вышел гораздо позже (на нем пометка 1918–1921). Указанные работы — последние, опубликованные в России.

О своей писательской жизни в 1917 г. Шестов упоминает в письмах лишь вскользь. Он пишет из Москвы родным в Швейцарию:

Я стараюсь поменьше читать газеты и побольше работать. (12(25).9.1917).

Работа ндет неважно, хотя все-таки кой-что напнсал и напечатал. (7(20). 10.1917).

Стараюсь по возможности работать и печатать, пока печатать можно. (22.11.1917).

Я… реагирую на события и теперь плохо работаю. Но летом поработал и прошлой зимой тоже. Скоро пришлю вам оттиски новых работ. (1(14). 12.1917).

Жив и здоров, стараюсь — как можно — работать. (1(14). 12.1917).

Нам не удалось определить, о каких работах написаны эти строки.

21 афоризм, появившийся в 1917 г., вместе с 18 афоризмами, опубликованными в «Русской Мысли» в 1916 г. (см. стр.140), составляют 1-ю и 2-ю части новой книги «Potestasclavium» («Власть ключей» — том VII). Работы о Вяч. Иванове и о Гуссерле составляют 1-ю и 2-ю главы третьей части этой книги. В эту книгу также входят работы, написанные, вероятно, уже в Киеве: «О корнях вещей», законченная в октябре 1918 г. (3-я глава третьей книги) и «Тысяча и одна ночь (Вместо предисловия)», в конце которой помечено: «Киев, январь 1919». Две последние работы

в России не были напечатаны. Они были опубликованы в Париже в 1921 г. в журнале «Современные Записки» №№ 3 и 5. Книга «Власть ключей» вышла в Берлине в 1923 г. в издательстве «Скифы». Предисловие было, без сомнения, написано после других глав книги. Шестов соблюдал такой порядок в большинстве книг. Об этом он пишет в начале книги «Афины и Иерусалим»:

Предисловие всегда, по существу, есть послесловие. Книга долго писалась, совсем закончена, — предисловие пытается в сравнительно немногих словах выразить то, что направляло помыслы автора в течение ряда лет. (стр.7).

***

Февральскую революцию Шестов пережил в Москве. В энтузиазме первых дней казалось, что революция до конца останется «великой и бескровной», как ее в то время называли и как ее продолжают называть до сих пор, иногда иронически. По улицам Москвы ходили радостные толпы. Хотя Шестов и не разделял всеобщего энтузиазма, мало выходилиз дома и сидел грустный и задумчивый в своем кабинете, в его письмах того времени отражается праздничное настроение, царившее в России. События он описывает в шести письмах к родным, живущим в Швейцарии:

Вы уже, конечно, давно из газет знаете о происшедшем у нас перевороте. Описывать, что произошло, не приходится: сведения выйдут слишком запоздалые. Ведь и русские газеты приходят к вам. Слава Богу, все обошлось необычайно хорошо: нн кровопролития, ни грабежей. Даже в те дни, когда полиция совсем бездействовала, а милиции еще не было, порядок не нарушался. Сейчас все вошло в колею: сегодня трамваи пошли, рабочие стали на работу. А почта, телеграф и железные дороги все время правильно функционировали. Даст Бог, и дальше так будет и возможное наступление немцев на нашем фронте за-

станет страну вполне уже организованной. (Фане, Москва, 6(19).03.1917).

Мы все здесь думаем и разговариваем исключительно о грандиозных событиях, происшедших в России. Трудно себе представить тому, кто сам не видел, что здесь было. Особенно в Москве. Словно по приказанию свыше, все, как один человек, решили, что нужно изменить старый порядок. Решили и в одну неделю все сделали. Еще в Петрограде были кой-какие трения — в Москве же был один сплошной праздник. В Киеве еще проще: генерал Брусилов отдал приказ — и этим все было сделано. И так дальше — меньше, чем в одну неделю вся огромная страна со спокойствием, какое бывает только в торжественные и большие праздники, покинула старое н перешла к новому. В письме, конечно, всего не расскажешь, но в русских и во французских газетах ты, конечно, прочла все подробности. Сейчас жизнь вошла уже в обычную колею: ходят трамваи, работают фабрики, в гимназиях учатся, в высших учебных заведениях читаются лекции, выходят газеты — никто бы и не догадался, что еще на прошлой неделе произошло такое великое мировое событие. Бог даст, и война скоро окончится: последняя надежда немцев на влиятельную германофильскую партию в России пала. Может быть, в России н есть еще германофилы, но они либо арестованы, либо попрятались и опасности уже не представляют. (Матери, Москва, 7(20).03.1917).

У нас здесь образцовый порядок. В Москве, как и в Киеве, переворот произошел идеально спокойно. Теперь, с каждым днем, жизнь все больше и больше устраивается. В участках, вместо приставов, присяжные поверенные. За городовых по ночам дежурят дворники. В обществе тоже большая согласованность: крайние течения отступают на второй план и стушевываются. Правительство завоевало себе общее доверие. Бог даст, справимся со всеми трудностями, хотя их н не мало. (Фане, Москва, 15(28).03.1917).