Мара - Руфь Уолкер

Когда выдавались свободные полчаса, Мара бегом бежала в зверинец, к старому ветеринару доктору Макколлу, который всегда с охотой отвечал на ее вопросы о животных. И каждый раз предупреждал ее, чтобы она была осторожна с его питомцами: «Это только на вид они такие милые, на самом же деле зверь есть зверь».

Мара не спорила с доктором, и все же ей не верилось, что эти умные слоны могут кого-то обидеть. Ее любимицей стала слониха Конни, и Мара приносила гурманке из столовой кусочки сахара и булочки. Иногда, когда никого не было поблизости, Мара гладила Конни по грубой коже, смотрела в ее маленькие задумчивые глаза и шептала ей на ухо разные ласковые слова. Мара готова была поклясться, что серая великанша понимает по-цыгански.

Именно доктор Макколл поведал Маре о цирковой иерархии.

Во главе стоял мистер Сэм. За ним следовали его управляющие, затем ответственные за перевозку, за рекламу, за билеты, за костюмы, главный дрессировщик и главный жокей. Все остальные были уже ниже рангом.

Некоторые профессии вообще не считались цирковыми — например, дирижер оркестра, начальник почты, повар и, наконец, профессия самого доктора Макколла. Сам же старый ветеринар свысока поглядывал на циркачей.

Артисты имели свою собственную иерархию. За наездниками следовали воздушные гимнасты, дрессировщики и канатоходцы. Синхронные гимнастки находились в самом конце этого списка, лишь на одну ступеньку выше кордебалета.

От места в иерархии зависело место за столом. Мара сама уже знала об этом: попав в гимнастическую группу, она смогла есть вместе с остальными артистами. К тому же багажный вагон, в котором жили гимнастки, был расположен ближе к кухне и умывальной, чем барак танцовщиц, и Мара понимала, что это не случайно. Продуман был даже порядок распределения спальных мест. Маре, как новенькой, приходилось спать на нижней крайней от двери полке, где было холоднее в ветренные ночи.

Клоуны — доктор Макколл, как и Джоко, называл их аномалами — не считались артистами, но они приносили цирку немалые деньги, а потому их уважали и они пользовались равными с артистами правами.

«Так-то оно так, — думала Мара, — а только все равно они едят на полчаса раньше, чем остальные».

Сами клоуны — она знала — были о своей профессии очень высокого мнения. «Со стороны, — говорил Джоко, — наше ремесло может показаться легким — подумаешь, бегать по арене в пестром костюме с размалеванным лицом! Но ведь клоун должен быть и умелым акробатом, и прекрасным танцором. Кто бы занимал зрителей в перерывах между номерами, пока меняют снаряды и оборудование, если не клоуны? — Он усмехнулся ей усмешкой, в которой всегда сквозила самоирония. — Конечно, есть клоуны… и есть Клоуны! Такие, как я — те, кто выходит каждый год на арену с новыми репризами, — называются „творческими клоунами“, или иногда августами. Не будь я таким скромным парнем, я бы даже сознался, что в некотором смысле принадлежу к сливкам клоунского общества».

Как-то раз Мара задержалась после первого репетиционного выступления их группы возле входа артистов, который все называли задней дверью. Сначала выступил дрессировщик со львами, затем выбежали клоуны и двадцать минут развлекали публику шутками — большей частью импровизированными.

Спрятавшись в складку занавеса, чтобы не попасться на глаза мистеру Сэму, Мара ждала выступления Джоко. Когда же он появился, ей пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Джоко в вечернем костюме, в котелке и с красной нарисованной широкой улыбкой на серьезном лице важно вышел на арену.

Не обращая внимания на шутливые замечания других клоунов, он поклонился и помахал рукой зрителям. Он напомнил Маре джокера, одну из карт в ее гадальной колоде. К нему крадучись подбирались сзади два клоуна. Публика громко кричала, предупреждая Джоко, но тот прикладывал ладонь к уху, делая вид, будто не слышит.

А затем с ним стали происходить разные «несчастья». Сначала толстый клоун в оранжевом парике спер у него котелок. Джоко тщетно искал его по всей арене, хотя зрители визжали, что он у толстяка. Потом он потерял галстук, пиджак, ремень, не замечая, что все это потихоньку снимают с него два клоуна.

Его смущение все усиливалось. У него была такая грустная физиономия, что Маре впору было скорее заплакать, чем рассмеяться. Но когда он вдобавок лишился еще и штанов и остался в одних трусах в крапинку, Мара начала хохотать как ненормальная.

Наконец наступило Первое мая, и труппа выехала из Орландо в Атланту.

Мара чувствовала себя очень неловко в одном фургоне с другими девушками. Это была ее первая гастрольная поездка, но в этом она, конечно же, никому не признавалась.

Но не только это волновало Мару. Ей предстояло выступать перед публикой, которая заплатила за представление деньги. Что, если она не понравится зрителям? На обратную дорогу во Флориду денег у нее не было.

Мара сомневалась, что кто-то всерьез пожалеет о ее исчезновении. Она успела заметить, что люди в цирке очень завистливы. Здесь всегда были рады устранению конкурентов. Она ведь тоже занимает чье-то место.

Ее провал никого не коснется, кроме нее самой. Ну, может быть, Джоко будет вспоминать о ней, но почему он должен скучать по какой-то девчонке, с которой столько проблем? Доктор Макколл, возможно, расстроится. Кланки наверняка скажет пару ласковых слов ей на прощание, но в конце концов Мара уйдет так же незаметно, как и пришла. Она одна, одна на всем белом свете. И все же она ни о чем не жалела.

Как новичок, Мара занимала самую нижнюю полку, прямо над колесами. Под их мерный стук она и заснула.

Первая пятидневная стоянка цирка была в Атланте, в городе, который считался «цирковым», то есть здесь можно было ожидать аншлага не только на вечерних представлениях, но и на дневных. Среди артистов чувствовалось возбуждение. Мара заметила это еще за завтраком. По старой привычке Мара ела жадно: она знала, что эта еда может стать сегодня последней, хотя опыт подсказывал ей, что не стоит особенно наворачивать перед выступлением.

После завтрака Мара тщательно вымылась, насколько позволяла ледяная вода, затем, надев костюм, приготовилась к шоу-параду, который должен был состояться в полдень.

Хотя остальные девушки ворчали по поводу предстоящего шоу, Мара ждала его с нетерпением. Она чувствовала себя прямо-таки принцессой в легком просвечивающем коротком платье, сверкающем золотыми и серебряными блестками.

На арену Мара выезжала на повозке, запряженной восемью лошадьми, вместе с другими девушками. Но она была почти уверена, что несколько улыбок в первых рядах были адресованы именно ей, и не оставила их без ответа.