Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Сергеевич Трофименков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рене, хотя его и слегка терроризирует госбезопасность, герой не «Молодой гвардии», а «Generation “П”».
Представить его в Москве – запросто. Вырос за границей. Большие люди, когда им представляют Рене, реагируют на его фамилию, как реагировали бы на «Ларраин»: «Сааведра? Как же, как же, знавал вашего отца». По вечерам играет с паровозиками сына. Дружит с бывшей женой, коммунисткой. Когда она заходит вечером, заботливо спрашивает: «Тебя сильно сегодня избили?»
Может снять про микроволновку – это сенсационная новинка, а может про кровавый режим. Втайне гордится рекламой прохладительного напитка Free: считает ее вызовом режиму, про который в душе все знает и понимает. Но оппозиции – и она сама это знает – с режимом, увы, не совладать.
Ролики про «нет» – пустая трата времени: все знают, что Пиночет вечен. Но Рене берется за них в том числе и по зову души, хотя ведь это же сам режим установил правила игры в референдум: кто-то должен заполнить оппозиционные 15 минут.
Тут-то все и начинается.
При всем бытовом реализме ровного повествования «Нет» – фантасмагория, как и первые фильмы трилогии. Сохраняя при этом верность реалиям 1988 года, реальность роликов неумолимо вытесняет с экрана реальность реальности. Одновременно эта новая реальность теряет связь со своим собственным смыслом. В наши дни «Добро» победит «Зло», только заговорив с ним на одном языке. Не на языке пропаганды, что, в общем, нормально, а на языке рекламы. Отличие между ними и в том, что реклама в смысле не нуждается, и в том, что в рекламе совершенно излишен – и даже вредит ей – образ врага, обязательный в пропаганде.
По всем человеческим и политическим законам оппозиция должна была бы начать свою кампанию именно так, как сгоряча и начала. То есть смонтировать и выбросить на экран, пока есть шанс, запрещенную правду: кадры с горящим президентским дворцом Ла Монеда, избитыми шеренгами с руками за головой, прикрытыми газеткой лицами убитых, валяющихся на улице.
Ну и кто будет это смотреть? Нужен позитив, хотя какой тут, к черту, возможен позитив? Но профи все могут. И вот уже танцуют трупы, и жена бросает в лицо домогающемуся ее мужу гордое «нет», и девушки из кордебалета подтверждают, что их, как и солистку, тошнит от «холодной улыбки» Пиночета.
В роликах про «да» тоже поют, но другие люди: мастера эстрады и, условно говоря, «кремлевских» концертов. Креатива конечно, маловато: фото Пиночета в младенчестве, девицы в народных костюмах встречают президента не хлебом-солью, конечно, но вроде того.
Начальник Рене отчитывается власти за оппозицию. Старик-министр таращится на футболку с радугой, символом оппозиционной коалиции. «Символ пидорасов?» «Ну почему же, господин министр, это, например, флаг мапуче». «Пидорасов-мапуче?» «Индейцев-мапуче». «Да вы, батенька, совсем спятили: с пидорасами-коммунистами дружите!»
Два маразма обречены встретиться. В ролике оппозиции старушке из-за либерализации экономики не на что купить чая. Власть разоблачает ложь несогласных: мы знаем, что эта старушка отнюдь не нищая, у нее три собственных бизнеса.
Нет этой старушки – не было и нет, нигде и никогда. Но реклама, поглотив политику, исключает возможность ответить власти: вы что, спятили, это же актриса, какие у нее бизнесы?
Правда, когда рекламная пауза закончится, реальность – с дубинками, водометами и слезоточивым газом – вступит в свои права. И этому можно было бы порадоваться, если б впереди не маячила победа Добра.
Нигде в Африке (nirgendwo in Afrika)
Германия, 2001, Каролина Линк
Воображение рисует трогательную картину. Режиссер приходит к продюсеру с предложением снять фильм про Кению. Ну нравятся ей африканские пейзажи, любит она зебр, антилоп и даже саранчу, которую так аппетитно поедают красивые чернокожие люди. Но продюсер зевает: денег не дам, зебр и на канале Discovery полно, смотреть на них в кино никто не пойдет. «О чем же тогда снимать?» – вопрошает в отчаянии режиссер. Циничный продюсер напоминает ей главные мировые хиты – «Список Шиндлера», «Жизнь прекрасна», «Пианист»: «Сними лучше о холокосте». Но отказываться от зверушек не хочется, и на свет появляется изумительный гибрид «В мире животных» с «Холокостом». Фильм о семье Вальтера, адвоката из Бреслау, успевшей убежать на край света – кенийскую ферму – за считанные месяцы до «хрустальной ночи» 1938 года, после которой ловушка для немецких евреев захлопнулась окончательно. В умелых и небезразличных руках эта экзотическая коллизия могла бы быть чудо как хороша.
Лучшее в фильме – ритм, затягивающий, в меру успокаивающий, но никогда не утомляющий. Смотреть «Нигде в Африке» не скучно: в нем есть воздух, пространство, запах горячей пыли. Беда в том, что холокост и экзотика соединены в нем чисто механически. Проходящие фоном новости из Европы – необязательное и навязчивое напоминание, почему герои оказались в Кении. Но то, чем они живут, то, что с ними происходит, не имеет никакого отношения к исторической трагедии. А быстро привыкшие к новому быту Вальтер (Мераб Нинидзе) и его жена, чья анемичность приближается к фригидности, похожи на кого угодно, только не на немецких евреев из хороших семей, чей мир в одночасье разлетелся вдребезги.
Если даже холокост режиссеру по большому счету безразличен, стоит ли удивляться, что и прочие события не прожиты, не сыграны, а просто обозначены? Эпизодические персонажи исчезают, так и не поняв, зачем забрели в фильм. Только-только Вальтер решает, что хватит отсиживаться в глуши, и вступает в британскую армию, как война заканчивается, и он возвращается на ферму, словно выходил на угол за газетой. Только-только намечается любовная линия между очарованной Африкой дочерью Вальтера и ее местным товарищем по играм, как мальчик испаряется из фильма. Только-только назревает конфликт между девочкой и родителями, решившимися вернуться в послевоенную Германию, как они уже сидят все
