Возраст третьей любви - Анна Берсенева

– Лицо мрачное у тебя, – сказала Оля, и Юра в который раз поразился ее чуткости ко всему, что касалось его: к смене его настроений, к его усталости и бодрости…

В ванной работала стиральная машина, которую сам он купил вскоре после появления Оли.

Пока не было Оли, Гринев отдавал свои вещи в стирку общежитской вахтерше тете Клаве, и это его вполне устраивало. Но Оля даже обиделась, когда он попытался было продолжить устоявшуюся традицию.

– Почему ты так хочешь, Юра? – спросила она чуть не плача. – Ты думаешь, я постираю хуже?

– Я об этом вообще не думаю, Оленька, – попытался он объяснить. – Зачем мне об этом думать? Тетя Клава отлично стирает, от добра добра не ищут.

– Но мне же будет стыдно мимо нее проходить! – воскликнула Оля. – Что же она будет обо мне думать?!

– По-моему, ничего не будет думать, – пожал он плечами. – Ну, стирай сама, если это для тебя так важно.

Юра тут же забыл бы об этом разговоре, если бы назавтра она не купила стиральную доску и оцинкованную выварку. Увидев, как Оля, согнувшись над ванной, трет его рубашку об эту доску, пока на кухне кипит в выварке белье, он просто остолбенел.

– Слушай, и ты думаешь, так и надо? – спросил он, глядя на ее разгоряченное паром лицо. – Каждый раз вот такое разводить?

– Правда, – расстроилась Оля. – Душно, пахнет нехорошо… Но я просто не успела, пока тебя не было…

Она даже не поняла, о чем он говорит.

– А если бы и успела? – поморщился Юра. – Глупо это, Оля, никому не нужный мазохизм. – Он вспомнил, что она наверняка не знает, что такое мазохизм, и пояснил: – Совершенно мне не нужно твое самоистязание.

Назавтра Гринев зашел в магазин бытовой техники, ткнул пальцем в первую попавшуюся японскую машину, которая показалась ему подходящей для маленькой ванной, заплатил за установку и перестал об этом думать.

Ему и так было достаточно смутного беспокойства совести, которое с самого начала присутствовало в его отношении к Оле. Не хватало еще увеличивать его из-за этой первобытной стирки!

– Сейчас будем кушать, – сказала Оля уже из кухни.

– Что-то не хочется пока. Наверное, правда устал, – из ванной откликнулся Юра. – Приду в себя немного, потом, ладно?

Все было ему не так в этот вечер: холодная вода не освежала тело, кухонные запахи не возбуждали аппетит. Все в нем было словно смещено, все внутри смутно ныло и зудело, как от болезни.

«Может, правда заболел? – тоскливо подумал он, садясь в продавленное кресло. – Даже не заболел, а обычная вялость весенняя, витамины надо попить».

Но его состояние трудно было считать вялостью – наоборот, какое-то нерадостное возбуждение.

«А в Москве еще утро, – снова некстати подумал Юра, глядя, как учительница на экране объясняет какие-то химические формулы. – Ева тоже сейчас урок ведет, наверное. Суббота же, почему школьную передачу показывают? «Утро красит нежным светом…» А это – с чего я вдруг? Давно им не звонил, надо прямо сейчас… Который час у них сейчас?.. Потом…»

Он прикрыл глаза, как будто задремал под ровный голос учительницы. Ничего он не устал – во всяком случае, не больше, чем обычно. Совсем другое…

Оля неслышно вошла в комнату, подошла к его креслу.

– Ты спишь, Юра? – спросила она. – Выключить телевизор, ляжешь?

– Мг-м… Нет, не сплю… – пробормотал он, притворяясь сонным. – Не выключай, я не буду ложиться.

Наверное, ужин готов, надо пойти поесть, пока не остыло, чтобы ей не пришлось разогревать. Но ему не хотелось сейчас ничего. Вернее, Юра сам не знал, чего ему хочется, – и не пошевелился.

Оля присела на ковер у его ног, положила голову ему на колено. Она часто так садилась, и первое время Юра чувствовал неловкость оттого, что женщина сидит, прижавшись к его ноге, как кошка. Он даже привстал из кресла, когда Оля села так впервые.

– Что ты, Оленька? – удивился он. – Хочешь в кресло сесть? Давай я на диван пересяду. Или на колени ко мне садись.

На колени к нему она тогда села с удовольствием – принялась гладить, целовать его виски. Но, догадавшись, что заслоняет ему экран, снова соскользнула на пол к его ногам.

– Мне так хорошо, Юра. – Она покачала головой, отстраняясь от его рук. – Ты сиди, сиди, не обращай внимания. Или тебе неудобно, когда я так сижу?

Ее «неудобно» значило ровно то, что значило: она спрашивала, не мешает ли ему – не загораживает ли телевизор, не давит ли на ногу. В этом смысле ему было удобно, а остальное ей объяснять – смысла не было.

И теперь она села точно так же, прижавшись щекой к его колену и гладя ладонями его лодыжки.

По телевизору уже звучала какая-то тихая мелодия, тихо работала в ванной машина, тихо дышала Оля. А тоскливое его, непонятное возбуждение все не унималось.

Юра почувствовал, как Олины руки на мгновенье замерли, как будто она ладонями прислушивалась к нему, потом скользнули по его ногам выше, коснулись колен. Оля повернулась к нему лицом, приподнялась. Теперь уже она оказалась между его коленями, сама сидя на пятках, как маленькая фарфоровая статуэтка. Он по-прежнему не открывал глаз и не видел всего этого, но чувствовал ее движения.

Оля придвинулась ближе, положила ладони между его ног, погладила нежно и осторожно, как будто спросила, можно ли. Юра не пошевелился – не ответил ей ни словом, ни движением. Она помедлила еще мгновенье, ожидая, потом расстегнула верхнюю медную пуговку на его джинсах. Джинсы были старые, домашние, пуговицы-болты легко выскальзывали из обтрепавшихся петель…

Юра совсем не хотел этого минуту назад, совершенно об этом не думал. И вдруг, от прикосновения ее пальцев, он почувствовал, что все его смутное, неопределенное напряжение словно опускается вниз, получает ясное направление – к ее рукам, ко всему ее податливому телу.

Он немного приоткрыл глаза. Оля уже расстегнула на нем джинсы, чуть стянула их, голову положила между его ног, лаская прикосновением щек, лба, мимолетно касаясь губами. Сквозь ресницы Юра увидел, как двигается ее голова, как начинают плавно двигаться плечи, все ее тело – медленно, все сильнее прижимаясь к его ногам, бедрам, которые уже напряглись, приподнялись навстречу ее движениям…

«Как просто, как хорошо!» – мелькнуло у Юры в голове.

Желание еще только разгоралось в нем, а он уже чувствовал, что его сегодняшнее напряжение нашло наконец выход, собравшись в одной точке тела; Оля словно вытянула из него напряжение одним своим прикосновением.

– Еще, милая моя… – хрипло попросил он, хотя ее и просить об этом было не нужно. – Еще поласкай меня так, девочка моя милая, мне хорошо…

Ее ни о чем не надо было просить, но ему хотелось услышать сейчас хоть какие-нибудь слова, самому их произнести. Ему так же нужны были слова, как прикосновение Олиных губ… Она прихватывала его тело зубами, страстно и возбуждающе, и он понимал теперь, что и раньше хотел этого от нее, но не решался ей сказать, а она, наверное, раньше не понимала…