И время остановилось - Кларисса Сабар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы проехали несколько километров, но перед Блуа кончился бензин, – сокрушенно сказала Соледад. – И дальше мы пошли пешком.
– У меня ножки болят, – захныкала маленькая Клаудия.
Видя, что их тарелки и кружки уже опустели, Мари наклонилась к детям.
– Я знаю, что уже поздно и вы наверняка хотите спать, но как насчет горячей ванны? – предложила она. – А потом вас будет ждать мягкая постелька.
Несмотря на усталость, Хорхе и Клаудия вскочили со стульев и прижались к молодой женщине. Томас благодарно улыбнулся ей.
– Спасибо, сеньора, это очень великодушно с вашей стороны.
Соледад хотела помочь, но Мари отказалась, настаивая, что той нужно отдохнуть.
– Остался еще карамельный пудинг, поешьте, а потом тоже подниметесь вымыться.
Леандр принес десерт. Аурелия машинально посмотрела на окровавленную рубашку Томаса. Перехватив ее взгляд, тот опустил голову, уткнувшись в свой бокал с вином.
– Недалеко от Орлеана нас обстреляли самолеты. Мы залегли в траву, пытаясь укрыться, а один старик встал и начал грозить им кулаком. Я попытался его образумить, но просвистела бомба и этого человека…
Ему не нужно было заканчивать фразу. Аурелия, Леандр и Жюльен поняли весь ужас пережитого им: разорванное тело старика, трава, залитая кровью.
– Чудо, что вы остались живы, – пробормотал белый как полотно Жюльен.
Гордо вскинув голову, Томас положил ладонь на округлившийся живот жены.
– Настоящее чудо – это малыш, который появится на свет через два месяца. Нет большей надежды, чем дети, ради них мы и должны бороться. Нацистам не победить.
Взволнованная силой его слов, Аурелия не смогла сдержать слезы, скатившейся по щеке. Жюльен улыбнулся ей, Леандр налил себе бокал вина и высоко поднял его, провозгласив:
– За надежду и чудеса!
В освещенной свечами кухне с задернутыми шторами эти слова прозвучали почти как обещание.
* * *
На следующее утро в городок хлынули сотни беженцев. Снова выглянуло солнце. Мари, Луи и Жюльен отправились в школу на велосипедах, а Леандр только что вернулся, отвезя Томаса с семейством в домик Пабло и Хосефы, когда на дороге показалась масса темных фигур. Раскрыв рот, Аурелия смотрела на вереницу целых семей, нагруженных всевозможными вещами: матрасами, птичьими клетками, портретами предков в золоченых рамах… Эти люди тащили с собой всю свою жизнь – кто в тачке, кто в ручной тележке. Лаяли собаки, плакали и кашляли дети. Лошади и машины встречались лишь изредка, несколько человек толкали велосипеды. Все выглядели изнуренными.
– Папа, мы должны хотя бы принести им воды! – всполошилась Аурелия. – Посмотри, они едва держатся на ногах.
– Нет, я запрещаю тебе пока выходить, – твердо возразил отец. – Если мы хоть что-то дадим одному, за ним последует сотня других, понимаешь? Я позвоню мэру, мы найдем выход.
– Не представляю, что сможет сделать Рабье, – презрительно фыркнула она. – Он сдается перед малейшей трудностью.
По правде говоря, девушка не простила мэру изгнания цирка из-за угроз Толстого Бебера. Что он за человек, если претендует на управление городом, избегая любых конфликтов? Однако, к ее величайшему удивлению, не прошло и десяти минут, как отец объявил, что Октав Рабье готов предоставить для помощи беженцам общественный зал собраний. Большинство из них не собирались здесь задерживаться, так что им вполне хватит этой возможности несколько часов передохнуть.
– Идем со мной, нужно объяснить им, как туда добраться.
Леандр и Аурелия вышли за калитку, где на них уставился десяток измученных жаждой людей. От них так несло, что девушка невольно чуть не сделала шаг назад. Ее отец сообщил им о решении мэра, что заставило их поспешно двинуться в сторону городка. Весть быстро разлетелась среди беженцев, которых на глазах становилось все больше из-за прибытия переполненного поезда. Был организован сбор молока на фермах, у пекаря запросили побольше хлеба. Не в силах сидеть сложа руки, Аурелия сопровождала отца, который благодаря своему «Бугатти» мог быстро доставлять собранные продукты. Часы на церковной колокольне как раз пробили полдень, когда они привезли последнюю партию груза, состоящую из сыра, хлеба, кофе и шоколада. Зайдя в зал, Аурелия поняла, что происходит нечто необычное. Общая суета немного поутихла, а на краю стола потрескивал радиоприемник. Почти все взгляды были прикованы к мэру, который нервно крутил ручки настройки. Обходя сидящих прямо на полу людей, которые перекусывали или отдыхали, Аурелия с отцом пробрались к столу.
– Что происходит, Октав? – спросил Леандр.
– Не знаю, – ответил мэр. – Через несколько минут будет выступать Петен.
Мужчина рядом с ними воскликнул:
– Уж кто-кто, а Маршал точно вышвырнет бошей вон!
– Святая правда! – подхватил кто-то. – Только такой герой, как он, и может нас спасти.
Аурелия перевела взгляд на отца, который озадаченно смотрел на приемник.
– Что ты об этом думаешь? – тихо спросила она.
По его глазам она поняла, что ничего хорошего он не думает. Однако он воздержался от того, чтобы поделиться с ней своими сомнениями.
– Не знаю, дорогая. Давай послушаем, что он скажет.
Прошло еще четверть часа, прежде чем из приемника наконец раздался голос: «К вам обращается маршал Петен…»
Все затихли. И Филипп Петен объявил французам, что по призыву президента республики он отныне берет на себя руководство правительством. Произнеся несколько прочувствованных слов в адрес сражающихся на фронте солдат и скитающихся по дорогам изгнанников, он дребезжащим тоном возвестил: «С тяжелым сердцем я говорю вам сегодня, что нужно прекратить сражение. Этой ночью я обратился к противнику с вопросом, готов ли он со мной, как солдат с солдатом, искать способы с честью положить конец военным действиям после стольких боев. В эти времена испытаний пусть все французы сплотятся вокруг правительства, которое я возглавляю, отбросив страх и руководствуясь только своей верой в судьбу их родины…»
Аурелия сдержала вскрик изумления. Правильно ли она поняла? Неужели Маршал и впрямь говорил о перемирии? Оглядевшись по сторонам, она увидела, что многие плачут. От облегчения или стыда – трудно было разобрать. Лишь когда мэр выключил радио, какая-то пожилая дама наконец нарушила повисшее в зале тяжелое молчание:
– Так что же… Война окончена, да?
– Да, но мы ее проиграли, – сокрушенно отозвался мужчина, по всей видимости ее муж, с выражением глубокой печали на лице.
Зал оживился так же быстро, как до этого замолк, слушая Петена. Каждый стремился вставить свое слово: одни радовались окончанию войны, полностью доверяя решениям Маршала, другие, составлявшие меньшинство, скептически высказывались о возможных последствиях. Аурелия вышла на улицу вслед за отцом и мэром. Их лица оставались замкнутыми и суровыми. Тысячи мыслей кружились у нее в голове в бешеном вихре. Образ Мадлен, громко возглашающей, что Франция должна присоединиться к Гитлеру, накладывался на слова Ариэль о том, что он делал с евреями. Перемирие на условиях, невыгодных для Франции. Что ждет их в будущем?
– Мать его! – в ярости бросил Леандр, подходя к своей машине. – Так продать нас врагу… Абсолютный позор!
– Эти ублюдки нас теперь выпотрошат по полной, – добавил мэр, все еще пребывая в шоке. – Как Петен мог так с нами поступить?
Однако спустя несколько дней это жгучее чувство пережитого предательства уступило место проблеску надежды – некий генерал де Голль выступил из Лондона в эфире BBC, призывая отвергнуть капитуляцию. Лишь несколько французских газет перепечатали текст этой речи, опубликованный наутро в The Times. Леандр зачитал его семье.
– «Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно погаснуть, и оно не погаснет. Завтра, как и сегодня, я буду говорить по радио из Лондона…» – закончил он.
Мари слушала, прикрыв рот рукой, с влажными глазами, а Аурелия вытирала катившиеся по щекам слезы. «Пламя французского сопротивления не должно погаснуть!» Значит, не все смирились с поражением! Как же приятно было это слышать, как хорошо плакать от радости после пораженческих речей Петена.
– Какой смелый человек! – пробормотал Жюльен.
Леандр взволнованно
