Басни - Жан Лафонтен

187. Коршун и Соловей

(Le Milan et le Rossignol)

Однажды Коршун, вор известный,

Всех петухов и кур в селе перепугал.

Но ребятишек крик разбойника угнал

В дубраву. Как назло, там Соловей чудесный

В объятья хищнику попал.

Глашатай вешних дней просил себе пощады:

"Что толку съесть того, в ком лишь одни рулады?

Прослушай песенку мою,

Освободи меня скорее!

Тебе спою я о Терее

И о любви его спою..."

-А кто такой Терей? Знать, лакомое блюдо

Для нас, для коршунов?.. -О нет! то прежде был

Влюбленный царь: отсюда

Песнь страстная моя. Его безумный пыл

Мне чувство сладкое внушил

И трепет страсти безрассудной;

Потешу я тебя такою песнью чудной,

Что в восхищенье ты придешь:

Всем любо пение мое и неги дрожь

В любовном гимне...

Тут Коршун перебил:-Хорош!

Недурно сказано! Я голоден, а ты мне

Свой голосок суешь...

-Знай, я беседую нередко и с царями.

-Ну, если попадешь к царю в объятья, пой,

Морочь его тогда своими чудесами;

А коршунам рулад не надо, милый мой:

Ведь у голодного-то брюха

Нет уха!

П. Порфиров.

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24). -Относительно царя Терея см. прим. к б. 57. На русский язык басня была переведена отдаленно Сумароковым ("Коршун и Соловей") и Жуковским ("Сокол и Филомела").

188. Пастух и его Стадо

(Le Berger et son Troupeau)

Что ж это? Неужель таков уже обычай,

Что волку каждый раз из стада моего

Хотя одна овца достанется добычей!

Что за глупцы от волка одного

Их больше тысячи - спасти мне не сумели

Бедняжечку Робэн! по городу она

За мною бегала. На звук моей свирели

Мне откликалася. Послушна и умна,

Она меня блеянием встречала

И издали меня от прочих отличала.

Ах, бедная Робэн!"

Оплакав так ее,

Речь к Стаду стал держать пастух Гильо.

Овец, баранов, всех, до маленьких ягнят,

Он умолял волкам не поддаваться:

Их больше тысячи! И, если захотят,

Они с волками могут потягаться!

Тут все клялись во имя общей чести

От страха не бежать и всем держаться вместе.

- Мы волка задушить сумеем, господин,

За то, что погубил он милую Робэн!

Сказали все. - Клянемся головой!

Гильо поздравил их с решимостью такой.

Но только сумерки сгустились, вдруг смущенье:

Почудился всем волк. Кому и было лень,

Всяк бросился бежать в паническом смятеньи.

А это был не волк, а только тень.

Солдаты трусы -им сродни.

Как звери хищные, они

Готовы биться бы с врагами;

Но лишь опасность - и бaaoo

В смятеньи все. Напрасный труд

Их удержать примером иль словами.

А. Зарин.

Из сборника Абстемия. -Имя Робэна взято Лафонтеном у Рабле. Купец у него говорит Панургу: "Вас зовут Робэн-баран. Посмотрите на этого барана, его тоже зовут, как и вас, Робэном".

189. Две Крысы, Яйцо и Лиса

(Les deux Rats, le Renard et l'Oeuf)

(Г-же де ла Саблиер).

Ириса! петь хвалу всегда желал я вам,

Но вы певцов отвергли фимиам;

На смертных остальных вы непохожи в этом,

Желающих всегда хвалений быть предметом;

Красавицам, монархам, божествам

Влечение подобное пристойно,

И осуждать его здесь было б недостойно.

Напиток сладостный, волшебный нектар тот,

Который издавна певцами прославляем,

Каким земных богов мы часто опьяняем

(Охотно от него сам Громовержец пьет),

Ириса, похвалой зовется тот напиток.

Вы предпочли ему приятный разговор,

Предметов для него всегда у вас избыток,

Вам даже изредка любезен милый вздор

(Хотя последнему никто бы не дал веры);

Но свет в сужденьях близорук.

По мненью моему, и шутки, и химеры,

В беседе кстати все - от вздора до наук,

Все быть должно предметом разговора.

Дары свои так рассыпает Флора,

Но всякому цветку - его черед:

Из каждого пчела извлечь сумеет мед.

Позвольте же коснуться мне вопросов

Той философии, которая слывет

У нас новейшею. Нам говорит философ,

Две Крысы, Яйцо и Лиса

Что духа нет, есть только плоть одна,

И каждое животное - машина,

В которой действует известная пружина,

В движение приведена.

Не таковы ль часы с заводом,

Идущие всегда одним и тем же ходом?

Откройте же ее, взгляните в глубину,

Пружину вы увидите одну,

Она ближайшую спешит привесть в движенье,

Пока не зазвонит известный механизм.

Таков, по мненью их, животных организм.

Машиной каждой впечатленье

Воспринимается, и так же в свой черед

Она толчок a?oaei передает.

Но как же делается это?

Здесь приведу я смысл ответа.

Согласно этому ученью, лишены

Животные сознания и воли:

В них радость и печаль, любовь и чувство боли

Необходимостью одною рождены.

Так что ж они?-Часы!.. А что же мы такое?

О, мы - совсем другое.

Различие Декарт нам поясняет сам,

Декарт, которому наверно был бы храм

Языческим воздвигнут веком;

Меж разумом и человеком

Он - нечто среднее. Так, получеловек

И полуустрица - иной слуга вовек.

Вот каковы Декарта рассужденья:

"Один я одарен способностью мышленья.

Что занимает мысль мою

Один я это сознаю".

Известно вам, что если б размышляли

Животные, они едва ли

Могли бы в том отдать себе отчет.

Декарт же далее идет

И утверждает он, что действия животных

Зависят от одних влияний безотчетных,

Что рассуждать они не могут никогда.

Мы с вами этому поверим без труда;

И тем не менее, когда, травимый псами,

Напуганный людскими голосами

И звуками рогов, предвестников побед,

Маститый зверь, достигший лет преклонных,

Олень старается напрасно спутать след,

От ярости лiaoоa, погоней распаленных,

Он уклоняется, оленя юных лет

Подставив им взамен. И как его уловки,

Которыми продлить свои он хочет дни,

Как хитрости его, его обходы ловки!

Достойны участи счастливейшей они

И славного вождя. Но гончих разъяренных

Добычей он становится в борьбе,

Иных трофеев не стяжав себе.

Когда птенцов своих, едва лишь оперенных

И не умеющих летать,

В опасности их куропатка-мать

Увидит вдруг, искусно притворяясь,

Что пулею в крыло поражена,

Охотника и пса старается она

Отвлечь к себе. Когда же тот, кидаясь,

Готовится схватить ее, легко

Она взлетает высоко,

Над их смущением как будто издеваясь.

Близ севера есть дальняя страна.

Как в первобытные глухие времена,

Там люди все живут в невежестве глубоком;

Зато животные сооружают там

Над быстрою рекою иль потоком

Сооружения, подобные мостам.

Искусно строятся животными плотины:

Настилка из досок, затем из твердой глины.

Под предводительством главнейших мастеров

Работает артель бобров.

Известная во время оно.

Что перед этою - республика Платона?

Лишь только настает холодная зима,

Бобрами строятся удобные дома,

И по мостам они свершают переходы,

Меж тем как дикари переплывают воды.

Что лишены животные ума,

Я верить не могу и я скажу вам больше:

Герой, пред кем дрожит турецкая земля,

Мне сообщил рассказ, король великий Польши,

А лжи не может быть в устах у короля.

Король рассказывал, что на его границе

Из рода в род ведут войну зверьки,

Которые зовутся байбаки;

Они сродни приходятся лисице.

И столь искусная война

Едва ли меж людьми бывала ведена:

Разведчики, летучие отряды,

Шпионы, вылазки, засады,

Все ухищренья, без числа,

Науки, Стиксом порожденной,

Которая героям жизнь дала.

Дабы почтить хвалою заслужённой

Их подвиги, пусть Ахерон

Нам возвратит великого Гомера;

Пусть также и Декарт нам будет возвращен.

По поводу столь дивного примера,

Хочу я знать: что возразил бы он?

Пусть говорят: животных организмы

Лишь сложные природы механизмы,

Телесной памятью одной одарены,

И побуждения другого им не надо

Для действий, вроде тех, что мной приведены.

Им служит память местом склада:

Ища предмет знакомый в нем,

Они идут знакомым им путем,

И повторяется все в том же направленьи

Такое ж самое явленье;

Но мысли в них руководящей нет.

Мы действуем не так. Инстинкт или предмет

Не служит точкой нам исходной,

Мы побуждаемы лишь волею свободной.

Начало высшее во мне заключено

И существо мое ему подчинено;

Начало это, будучи духовным,

Отделено от тела, и оно

Является у нас властителем верховным

Всех действий. Но какая связь

Незримая, меж них установясь,

Его соединяет с телом,

Кто властен разрешить в определеньи смелом?

Владеет хорошо орудием рука;

Но в свой черед кому была она послушной?

И чьим велением несутся облака

И движутся миры стезею их воздушной?