Басни - Жан Лафонтен

Н. Юрьин.

Сюжет басни принадлежит, вероятно, самому Лафонтену. В ней, как и в предыдущей, намекается на распри голландцев с Людовиком XIV. Некоторое сходство с ней имеет басня Измайлова: "Кот и Крысы".

239. Дафнис и Алцимадура

(Daphnis et Alcimadure)

Подражание Феокриту

Г-же де ла Мезанжер

Прелестной матери пленительная дочь!

Вас тысячи сердец владычицей считают,

Не говоря о тех, что дружбу к вам питают,

И тех, что страсть свою не в силах превозмочь.

Хочу я уделить - признаюсь прямо

Здесь, во вступленьи, для обеих вас

Хотя немного фимиама,

Которым славится Парнас.

Я утонченности придать ему сумею:

Приготовлять его секретом я владею.

Итак, я вам скажу... Но можно ль все сказать?

Способность выбирать у места здесь была бы.

Увы! и голос мой, и лира стали слабы,

И мне приходится им отдых дать.

Лишь ваш изящный ум, да сердца нежность,

Да красоту души хвалить придется мне.

Все эти качества - лишь ваша принадлежность.

Да той, что славлю здесь я с вами наравне.

Но берегитесь, чтобы этим розам

Шипов не повредили острия.

К Амура вы прислушайтесь угрозам:

Он лучше научить сумеет вас, чем я.

Кто к голосу его бывает глух, тем худо

Приходится... Сейчас пойдет об этом речь.

Раз дева, красоты едва расцветшей чудо,

Решилась пренебречь

И властью, и могуществом Амура.

По имени Алцимадура,

Сурова и горда, она то средь дубрав,

То в роще зеленеющей, то в поле

Плясала и резвилася на воле,

И был законом ей лишь прихотливый нрав.

Красою равная прекраснейшим, при этом

Жестокостью она жестоких превзошла.

Когда в суровости мила она была,

То как пленить она могла б своим приветом!

К несчастью, вид ее огонь любви зажег

В Дафнисе. Был он юный пастушок,

И родом благородный, и прекрасный.

Но ждать ее любви был труд напрасный:

Ни слова нежного, ни взгляда он не мог

Добиться от красавицы холодной,

И, страстью утомясь бесплодной,

Найти отраду в смерти думал он.

Отчаяньем сражен,

К дверям он девы прибежал жестокой...

Увы! ему лишь пред зефирами излить

Пришлось все муки страсти одинокой,

И не пришел никто хотя бы дверь открыть

Жилища, где, его страданья презирая,

Подругам праздник дева молодая

Устроила, свою соединив красу

С красой цветов, в лугах растущих и в лесу.

"Мечтал я умереть,-сказал он,-пред тобою,

Но ненавистен стал мой вид для глаз твоих!

Как всех утех других,

Так и отрады этой горестной судьбою

Вкусить мне не дано.

Я поручил отцу, чтоб, по моей кончине,

Мое наследье он вручил тебе: оно

Тобою отвергалося доныне;

Пускай мои луга, мой пес и все стада

Твоими будут навсегда.

А из богатств моих остатка

Пускай мои друзья воздвигнут храм:

Твое изображенье будет там;

На алтаре в цветах не будет недостатка.

Мне памятник простой пусть иссекут,

И пусть стоит вблизи он с надписью такою:

"Дафнис в любви нашел лишь смерть.

Помедли тут,

О путник, и скажи, в слезах, с тоскою:

Погиб он, признавая лишь закон

Алцимадуры бессердечной..."

Тут, прерван Паркою, не кончил речи он,

Сражен навек печалью бесконечной.

И вот, ликуя, пышно убрана,

Явилася жестокая. Напрасно

Надеялись, что хоть слезу она

Прольет над участью его несчастной.

Цитеры сын еще был оскорблен сильней:

С подругами, его не опасаясь гнева,

Вкруг статуи его плясать решилась дева;

Бог на нее упал и тяжестью своей

Убил ее. И вот раздался голос с неба;

Подхвачен эхом он - и слышит целый свет:

"Пусть любит все теперь: бесчувственной уж нет".

Меж тем Дафниса тень, спустившись в мрак Эреба,

Вся содрогнулась вдруг, увидев деву там.

И слышал целый ад, как гордая просила

Прощенья у того, кого она убила.

Но не хотел теперь ее он слушать сам,

Как и Улисса речь Аякс в стране Плутона,

Иль вероломного любовника Дидона.

Н. Юрьин.

Подражание одной из идиллий Теокрита. Предполагают, что Лафонтен писал басню также под влиянием стихотворения "Амур-мститель" знаменитого французского, писавшего во вкусе древних, поэта Жана Антуана Баифа (1532-1589), сына известного в свое время дипломата и писателя, переводчика Софокла и Эврипида, Лазаря Баифа. Г-жа Мезанжер, которой посвящена басня-вторая дочь г-жи де Саблиер.

240. Третейский Судья, Брат милосердия

и Пустынник

(Le Juge, l'Hospitalier et le Solitaire)

Желая отыскать спасенья двери,

Три человека, все святые в равной мере

И духом преисполнены одним,

Избрали для сего три разные дороги.

А так как все пути приводят в Рим,

То каждый к цели, без тревоги,

Пустился по тропиночке своей.

Один смущался тем, что тяжбы меж людей

Имеют свойство

Плодить тревоги лишь и беспокойства

И тянутся притом года; а так как он

К богатств стяжанью не стремился с жаром,

То вызвался решать все споры даром.

Мы обрекли себя, с тех пор, как есть закон,

За все свои грехи на горькую судьбину

Тягаться нашей жизни половину...

Полжизни? Нет! Порой жизнь нашу целиком!

И Миротворец наш мечтал лишь об одном:

Как в людях истребить подобное влеченье.

Второй святой болящих исцеленье

Задачею избрал, - хвала ему и честь!

Способность облегчать чужих страданий бремя

Всем видам добрых дел готов я предпочесть.

Но те же, что и в наше время,

Больные были и тогда,

И ладить с ними трудно иногда

Бывало Брату милосердья.

Среди упреков он и жалоб вечных жил:

"Как много для других в нем рвенья и усердья!

Они его друзья, а нас он позабыл".

Но что все жалобы такие и укоры

В сравненьи с тем, что вынести пришлось

Тому, кто пожелал решать чужие споры!

Ах! к удовольствию сторон не удалось

Постановить ему решение ни разу:

Всегда чьему-нибудь казалось глазу,

Что был судья не прав

И в правосудия весах была погрешность.

Своих стараний видя безуспешность

И жалобы выслушивать устав,

Спешит в больницу он к товарищу.

Узнали Друзья тут, что один им был сужден удел,

И что отречься лучше им от дел,

Которым оба труд и время посвящали.

Излить свою печаль они приходят в лес.

Там, где средь голых скал бежал источник

чистый,

И где ни ветерок, ни солнца луч с небес

Не проникал под свод тенистый,

Им встретился товарищ третий их.

И просят у него они совета.

- Ищите, - он сказал, - его в себе самих:

Что нужно вам, от вас лишь можно ждать ответа.

Познать самих себя - вот в чем

Долг смертных пред Верховным Существом.

Познали ль вы себя средь суетного света?

Лишь в царстве тишины доступно это нам,

Иначе труд потратим мы напрасно.

Взмутите этот ключ, увидите ль вы там

То, что сейчас в нем отражалось ясно?

-Что видеть мы могли б тогда,

Как темным облаком затмилась бы от ила

Кристально чистая вода?

- Чтобы она опять ваш образ отразила,

Ей надо дать покой.

Мы созерцать себя должны в уединеньи.

Так говорил святой,

И послужил совет его им во спасенье.

Я не хочу сказать, что избегать должны

Мы должностей: ведь если мы больны,

Или судиться страстию объяты,

То нам и доктора нужны, и адвокаты.

Едва ли недостаток будет в них,

Пока к деньгам иль почестям стремленье

Жить будет в людях; но в заботах мелочных

У нас является самих себя забвенье.

Вы, чью заботливость встречаем мы везде,

О сильные земли! вас, средь тревог обычных,

Смущают тысячи случайностей различных:

В дни счастья гордые, дрожащие в беде,

Не видите себя, поверьте, никогда вы,

Да вы и никого не видите вокруг;

Когда ж об этом мысль порой придет вам

вдруг,

Вас тотчас прерывает льстец лукавый.

Я этим завершу свой труд. Таков урок,

Который я векам грядущим завещаю!

Царям и мудрецам его я предлагаю,

И чем бы лучше я закончить мог?

Н. Юрьин.

Басня написана под влиянием "Житий святых отцов пустыни" французского публициста Арно д'Андильи (1560-1619), сторонника Генриха IV, защитника парижского университета против иезуитов.