Басни - Жан Лафонтен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И приходить в азарт Декарт?
Решился б разве он Сову мою отныне.
Приравнивать к часам, к бессмысленной машине?
Что именно внушило ей
Кормить Мышей,
Перекалечив их сначала?
Уж если разума и здесь не признавать,
То что же разумом считать?
Сова логично рассуждала:
"Зверюги схваченные рвутся убежать.
Так, значит, всех их съесть приходится тогда же,
Когда они попались мне.
Но это тяжело и невозможно даже,
Притом о черном думать дне
Не лишнее. Кормить их буду в заключеньи,
Заботясь, чтоб народ плененный не утек.
Но как?-Оставлю их без ног".
Ну, отыщите-ка подобное явленье,
Найдите что-нибудь логичней у людей!
Едва ли даже и бывает.
Такому же мышленью научает
Сам Аристотель нас со школою своей?
П. Порфиров.
Прим. Лафонтена: "Это не басня; как это ни удивительно и почти невероятно, но рассказанное здесь-действительное происшествие. Я, быть может, представил сову чересчур предусмотрительной, - я не претендую доказывать существование такого прогресса мысли в животных; но подобные преувеличения дозволительны в поэзии, особенно в принятом мною роде писания".
Эпилог
О муза светлая! У мирных берегов
Ты мне перелагала на язык богов
Все то, что твари Божии поют под небесами,
Что им подсказано шумящими лесами
И рокотом морей... Безмолвен был тот мир;
Но, пробужден тобой, наполнен звуком лир.
И может ли молчать что-либо во вселенной,
Когда в ней все имеет свой язык священный,
Красноречивее, звучней стихов моих?..
О, знаю я, что вял и слаб мой стих!
Но пусть он слаб, пускай и образы неверны,
Пусть очертанья их неясны и чрезмерны,
Я только путь открыл: другие пособят,
И вслед за мною путь широкий проторят!
Любимцы муз! К вам речь я ныне обращаю!
Вы довершите то, чего не довершаю:
Мне в вымыслах моих не суждено развить,
Что в ваше время вы, друзья, должны раскрыть.
Пока моей невинной музы глас звучал,
Людовик мощно всех в Европе побеждал
Великих замыслов великий был конец.
В них, только в них, друзья, для ваших
песнопений,
Злой Парке вопреки, ищите вдохновений,
Чтоб ими сплесть достойному венец!
Н. Позняков.
Одиннадцатой книгой заканчивалось второе собрание басен Лафонтена; только спустя пятнадцать лет (в 1694) вышла его двенадцатая и последняя книга. Заключительные слова эпилога имели основание в фактах: после победоносных войн Людовик XIV, за год до выхода в свет басен с этим эпилогом, предписал Европе мир в Нимвегене.
214. Спутники Улисса
(Les Compagnons d'Ulisse)
Герцогу Бургундскому
О принц, предмет забот богов бессмертных!
Вам
Хотел бы воскурить и я свой фимиам;
И если поздно я являюсь с этой данью,
Мне годы и труды послужат к оправданью.
Слабеет разум мой, в то время как у вас,
Как это видят все, растет он каждый час.
Он не шагает, он летит, расправив крылья...
Таков же тот герой, который передать
Все качества свои сумел вам; без усилья
В искусстве Марса всех он мог бы затмевать.
Будь только власть его, к победам над врагами
Он шел бы исполинскими шагами.
Чтоб сдерживать порыв его, есть некий бог:
То повелитель наш, который в месяц мог
Над Рейном торжество стране своей доставить.
В то время быстрота была нужна,
Теперь же безрассудной быть могла б она.
Но речи длинные приличней мне оставить:
Амуры, Радость, Смех выносят их едва;
При вашем же дворе все эти божества
Царят, хоть божества другие так же смело
Свой голос могут возвышать.
И Ум, и Здравый Смысл любое дело
У вас способны направлять.
Спросите ж их насчет события, где грекам,
По безрассудству их, подпасть
Пришлось под чар волшебных власть,
И стало зверем то, что было человеком.
Улисса спутники, успев за десять лет
Немало вынесть бед,
По воле ветра плыли,
Не зная, что их ждет, покамест, наконец,
Они на берег не вступили,
Где солнца дочери, Цирцеи, был дворец.
Она отведать им дала напиток сладкий,
Но в нем опасный скрыт был яд:
Сначала разума остатки
От них он отнял, говорят,
Потом случилось так, что их черты и лица
Вид приняли другой, по образу зверей!
Глядишь,-один уж лев, тот слон, а тот лисица;
Иной дивил громадностью своей,
Другой, наоборот,
Величиною был не более, чем крот.
Один Улисс избегнул превращенья:
Опасный яд он остерегся пить.
А так как с мудростью сумел соединить
Он вид, способный вызвать восхищенье,
И был притом еще герой,
То в ход волшебница пустила яд другой,
Хоть, впрочем, с прежним действовал он сходно.
Богиня может все открыть свободно,
Что прочие должны таить в тиши;
Она спешит излить пред ним порыв души.
Минутой пользуясь удобной,
Хитрец Улисс к богине держит речь
И просит в прежний вид товарищей облечь.
-Но, может быть, что милости подобной,
Так нимфа говорит, - никто не будет рад!
Не лучше ли узнать сперва их мненье?
Улисс им говорит: -Вам есть еще спасенье:
Утратить власть над вами может яд.
Друзья! людьми хотите ль стать вы снова?
На первый раз вам возвращают слово.
Лев, думая, что он рычит,
Кричит:
-Не так я глуп! И по каким причинам
Отрекся б я от вновь полученных даров,
Столь гибельных врагам когтей или зубов?
Теперь я всех сильней, в моем величьи львином
Я царь, - и стану вдруг Итаки гражданином!
Пожалуй, буду я опять солдат простой!..
Нет, убеждать меня-лишь труд напрасный.
Улисс бежит к Медведю: - Брат несчастный!
Что сталось с прежнею твоею красотой?
Что у тебя за вид ужасный!
-Ах! в этом-то и дело все?! - реветь
В ответ Улиссу стал Медведь
Что у меня за вид? Да вид вполне медвежий;
И нужно круглым быть невежей,
Чтоб утверждать, что больше красоты
Имеет внешность та, а не другая.
Как можешь по своей судить о нашей ты?
В глазах медведицы прекрасна и такая...
Тебе не нравлюсь я? Уйти отсюда прочь
Ты волен.
Живу я без забот, спокоен и доволен,
И быть всегда хочу таким же я точь-в-точь.
Царь греческий идет и к Волку с предложеньем,
И говорит, предчувствуя отказ:
- Товарищ! я узнал недавно со смущеньем,
Что юная пастушка сколько раз
Уж изливалась в жалобах пред эхом,
Твердя, что наступил конец ее утехам
С тех пор как устремил свой хищный глаз
Ты на ее овец и губишь их нещадно.
А прежде ты бы сам от гибели их спас...
Так жизнь твоя была честна тогда,
Что было на тебя глядеть отрадно.
Решись же этот лес покинуть навсегда,
Из Волка стань ты человеком мирным.
-Скорбишь ты,-молвил Волк,-что я как
хищный зверь,
Одним лишь дорожу - кусочком жирным.
А, проповедуя, ты сам каков? Поверь,
Вы сами всех овец пожрали бы наверно,
Которых гибель так печалит вас безмерно.
И если бы пришлось мне человеком быть,
Я разве меньшую являл бы кровожадность?
Ведь все вы жаждете друг друга задушить,
Друг к другу в вас видна лишь беспощадность,
А голос жалости давным-давно умолк,
И человек для человека - волк!
В обоих нас я вижу лютость ту же,
Так как же тут решить, какой разбойник хуже?
Нет! изменять свой вид я вовсе не хочу!
Улисс к другим зверям пошел с такой же речью,
Увещевал и малых, и больших;
Но не желал принять никто из них
Вновь оболочку человечью.
Свобода следовать влеченьям, воля, лес,
Иной они не ведали отрады.
Порыв к делам высоким в них исчез.
Не зная для страстей преграды,
Они мечтали быть свободными во всем.
И что ж? - был каждый сам своим рабом!
Принц! верьте, у меня желаньем было главным
Смешать для вас полезное с забавным.
План этот был прекрасен, спору нет,
Хоть трудно было выбрать мне предмет.
На спутниках Улисса я вниманье
Свое остановил. Подобных им, увы!
Рождает много свет. В возмездие им вы
Направьте против них свое негодованье.
Н. Юрьин.
Басня эта написана под влиянием Плутарха. -Людовик, герцог Бургундский, которому посвящена эта и следующая басни,-внук Людовика XIV, ученик Фенелона; родился в 1682 г., умер в 1712.
215. Кот и Воробей
(Le Chat et les deux Moineaux)
Родились Кот и Воробей,
Как будто по заказу,
На свет явившись сразу,
И с детства дружбою своей
Могли бы стать примером для людей:
Все общее у них - пенаты и забавы.
Воробушек, бывало, зоб надув,
Коту толкает в шею клюв,
А вора лапкою стряхает Кот лукавый,
И никогда его когтей
Не испытал наш Воробей.
Что Ваське вор? Его б он успокоил скоро;
Но дело в том,
Что добрым он хотел прослыть Котом
И всячески щадил плутишку-вора;
Сам скромен и умен, он все ему прощал,
Их игры никогда не обращались в ссоры.
