Басни - Жан Лафонтен

Спустилась вниз... Что делать ей теперь?

Сыр только издали, а тут - пятно пустое.

Лисица в ужасе: увы! ни в щель, ни в дверь!

А голод пуще-вдвое, втрое...

И пригорюнился мой зверь.

А время все идет. Вот миновали сутки,

И видит Лисанька, что плохи с сыром шутки;

Прошли еще одни, настала снова ночь,

И Лисаньке пришло от голоду не в мочь

Хоть волком вой!.. И, легок на помине,

Волк подошел, и сверху смотрит вниз.

Тут к серому слова, как пташки, понеслись:

"Ты ждал ли, милый кум, столь щедрой

благостыни?

Тут нам с тобой, что червяку в мякине!

Садись-ка, друг, в бадью, садись!

Ты здесь найдешь такой кружочек сыру,

Что истинно на удивленье миру!..

Когда бы сам Юпитер занемог,

Для возбужденья аппетита

Закуски б лучшей он найти себе не мог.

Я ни гу-гу: все будет шито-крыто...

Ну, полезай скорей, не бойся ничего.

Сама же вдоволь я накушалась его".

Так речь вела Лиса,

И Волк обману поддался:

В бадью залез, она спустилась

Лиса на воле очутилась.

Читатель мой! Умерь свой смех:

Смеяться над бедою грех,

И вспомни, что нередко сами

Мы обольщаемся фальшивыми словами,

И в жизни лишь ища себе утех,

Нередко поддаемся прелестям соблазна;

Судьба ж играет нами разно

И много ставит нам помех.

Н. Позняков.

Из "Апологии Федра" Ренье (прим. к б. 149); тот же сюжет трактуется в Романе о Лисице.

211. Крестьянин с Дуная

(Le Paysan du Danube)

Нельзя людей по внешности судить,

Совет хороший, хоть не новый;

Пример Мышонка может послужить

Теперь моим речам основой.

Для подтверждения того ж могу я взять

Сократа-добряка, Эзопа и с Дуная

Простого Мужика. Тех двух должны вы знать.

А третьего, изображая,

Аврелий Марк так описал:

С густою бородой, с густыми волосами,

Медведя он напоминал;

С глазами вкось под хмурыми бровями,

С отвислыми и толстыми губами,

Одет он в козью шкуру был,

Имел суровый вид и дикий,

Но у себя на родине он слыл

За умницу. И в Рим великий

С Дуная послан был в сенат

От городов как депутат.

В то время не было на свете уголка,

Куда бы жадный Рим не выслал легионы

И где б его железная рука

Не диктовала бы законы.

И вот что произнес, от гнева весь пылая,

В Сенате депутат с Дуная:

"Сенат и римляне! взываю я к богам:

Пусть мне пошлют они свое благословенье,

Пусть в сердце вложат вдохновенье,

И силу придадут моим словам.

Бессмертные, они судьбами правят

И - горе тем, кого они оставят!

Мы за свои грехи подверглися напасти

И стонем все под игом римской власти.

Не доблестям обязан гордый Рим

Своим величием и славой:

Победный меч его кровавый

Бессмертными руководим;

То боги, за грехи карая, шлют нам беды,

Даруя римлянам победы.

Но бойтесь, римляне, возмездья час пробьет!

Смягчим сердца богов мы стоном и слезами,

И Небо сжалится над нами:

На нашу сторону победа перейдет.

Ужасен будет гнев богов,

И станут римляне рабами у рабов.

Чем лучше вы других, чтоб властвовать над нами?

Что право вам дает, чтоб миром управлять,

Чтоб ужасом войны все земли наполнять,

Свободных делая рабами?..

Мы жили в тишине, тревог и бед не зная;

В трудах спокойно жизнь текла,

Как волны светлые Дуная.

Но ваша жадность нас нашла!

Чему, когда вы покорили

Германцев, их вы научили?

Они храбры, ловки, сильны.

Ах, если бы у них была и жадность ваша,

Они бы всем владеть должны,

Была иной бы участь наша!..

В них нет жестокости, с которой власть свою

Над нами претор проявляет;

Нет жадности, с какой страну

Он грабежами истощает.

О Рим! вся роскошь ваших алтарей

Богам бессмертным оскорбленье.

Кругом лишь ужасы, мученья,

Проклятья, стоны, звон цепей.

В сердцах у римлян нет пощады!

И от богов не будет им награды!

Сенат и римляне! я вас пришел молить:

Возьмите прочь от нас людей, что вы прислали!

Их жадность мы не можем утолить,

Что можно взять, они от нас все взяли,

И больше требуют. Мы все истомлены,

Бросаем города, в горах спасенья ищем;

Как дикие живем, без крова и без пищи;

Дрожим за жизнь свою, за честь своей жены.

Возьмите их от нас! в минуту нетерпенья

Над ними грянет гром отмщенья...

Пороки и разврат они несут с собой,

Ленивы, скупы и лукавы.

Что будет с бедною моей страной,

Когда привьются в ней их нравы?!.

Придя к вам в Рим, я только увидал,

Как жадности и лжи у вас здесь много:

Коль мало ты судье здесь в приношенье дал,

Так к правде для тебя потеряна дорога.

Сенат и римляне! я знаю, речь моя

Вам не покажется по нраву...

Я кончил. И готов к тяжелой смерти я:

Ее я заслужил по праву!"

И он склонился ниц, готовый смерть принять.

Но в изумленьи все от резких слов правдивых,

И отклик он нашел средь судей справедливых:

Его велят поднять,

В награду делают патрицием, сменяют

Негодных преторов и, в посрамленье им,

Речь записать постановляют

Как образец ораторам другим.

Но речь лишь образцом осталась:

В сенате более такой не раздавалось.

А. Зарин.

Заимствована из сочинения испанского поэта Гвевара (Guevara), появившегося во французском переводе в 1575 г.; тот же сюжет в сочинении французского, писателя, переводчика Аристотелевой "Риторики" Франсуа Кассандра (( 1695) "Исторические параллели". В сочинениях Марка Аврелия нет ничего о крестьянине с берегов Дуная, Лафонтен принял за правду выдумку Гвевары.

212. Старик и трое Молодых

(Le Vieillard et trois jeune hommes)

Старик садить сбирался деревцо.

-Уж пусть бы строиться: да как садить в те лета,

Когда уж смотришь вон из света!

Так, Старику смеясь в лицо,

Три взрослых юноши соседних рассуждали.

Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,

То надобно, чтоб ты два века жил.

Неужли будешь ты второй Мафусаил?

Оставь, старинушка, свои работы:

Тебе ли затевать столь дальние расчеты?

Едва ли для тебя текущий верен час?

Такие замыслы простительны для нас:

Мы молоды, цветем и крепостью и силой,

А старику пора знакомиться с могилой.

-Друзья!-смиренно им ответствует Старик.

Издетства я к трудам привык;

А если оттого, что делать начинаю,

Не мне лишь одному я пользы ожидаю,

То, признаюсь,

За труд такой еще охотнее берусь.

Кто добр, не все лишь для себя трудится.

Сажая деревцо, и тем я веселюсь,

Что если от него сам тени не дождусь,

То внук мой некогда сей тенью насладится,

И это для меня уж плод.

Да можно ль и за то ручаться наперед,

Кто здесь из нас кого переживет?

Смерть смотрит ли на молодость, на силу,

Или на прелесть лиц?

Ах, в старости моей прекраснейших девиц

И крепких юношей я провожал в могилу!

Кто знает: может быть, что ваш и ближе час

И что сыра земля покроет прежде вас.

Как им сказал Старик, так после то и было.

Один из них в торги пошел на кораблях;

Надеждой счастие сперва ему польстило,

Но бурею корабль разбило,

Надежду и пловца - все море поглотило.

Другой в чужих землях,

Предавшися порока власти,

За роскошь, негу и за страсти

Здоровьем, а потом и жизнью заплатил.

А третий - в жаркий день холодного испил

И слег: его врачам искусным поручили,

А те его до смерти залечили.

Узнавши о кончине их,

Наш добрый Старичок оплакал всех троих.

И. Крылов.

Из сборника Абстемия (прим. к б. 24).

213. Мыши и Сова

(Les Souris et le Chat-huant)

Не надо говорить в беседе никогда:

"Послушайте меня: вот чудо, господа!"

Все ждут, - а чуда нет. Но вот повествованье

И впрямь диковинка. Прошу вниманья.

Чудесный, истинный, поверьте, случай мой,

Хоть может басенку напомнить он собой.

Срубили как-то в роще дальней

Сосну старинную, что сотни лет жила,

Угрюмый дом Совы - пророчицы печалей,

Которой Атропос предвиденье дала.

В пустом дупле сосны, средь прочих тварей

мирных,

Жила была семья безногих, но прежирных

Мышей:

Сова когда-то их в уродцев превратила,

А после зернышками хлебными кормила.

Сейчас увидите, что хитрая Сова

Была поистине разумна и права.

Охотилась она в былые годы;

Случилось ей Мышей поймать:

Мыши и Сова

Кто только выскочил, всех тотчас хвать-похвать,

И, чтоб не вырвались, лишила их свободы:

Им ноги всем оторвала.

Теперь их есть она могла,

Когда б ни пожелала.

Съесть сразу всех Мышей

Ведь вредно! Так Сова разумно рассуждала.

С предусмотрительностью мудрою своей

Шла, как и мы, она далеко:

И принялась она зверьков своих кормить,

Чтоб для себя их сохранить.

Ну, стал ли бы теперь упрямиться жестоко