Ретт Батлер. Вычеркнутые годы - Татьяна Осипцова

Кучка рахитичных негритят застыла перед коляской, не сводя любопытных глаз со Скарлетт. Она отвернулась и глядела в сторону города до тех пор, пока не появились Барнато с Мором. Они подталкивали перед собой склонившего голову молодого негра. Скарлетт узнала в нем Джабу и с трудом удержалась, чтобы не выпрыгнуть из коляски навстречу.

Остановившись, готтентот со страхом покосился в сторону хозяйки, которая сверлила его яростным взглядом.

– Спросите его, где мистер Батлер, – приказала она Мору.

Голландец перевел вопрос. Джаба что-то пробормотал в ответ.

– Он говорит, что не знает, – перевел торговец и спросил у черного еще что-то на африкаансе.

Негр замотал головой, лепеча на местном голландском диалекте.

– Они не вернулись, – обернулся Мор к Скарлетт. – Они уходили в горы один день и второй день…

Он бросил Джабе торопливое замечание, на которое тот разразился длинной фразой. Мор внимательно вслушивался в ломаную речь чернокожего.

– Что он говорит? – не выдержала Скарлетт.

– Говорит, что они ходили в горы два дня, а он оставался. Потом горы содрогнулись. Он ждал две ночи, но тут появились къхара-кхой. Это одно из здешних племен.

Мор задал Джабе короткий вопрос. Тот ответил.

– Он из тьхири. А къхара-кхой с тьхири враждуют. Их было много, а он один. Поэтому он сбежал, – перевел Мор для Скарлетт.

– А что значит – горы содрогнулись? Землетрясение? – встревожилась Скарлетт.

– Скорее обвал, – высказал предположение Барни Барнато.

Сдерживая крик, Скарлетт прижала ладонь к губам.

– Не стоит впадать в панику раньше времени, миссис Батлер. Возможно, ваш муж и его управляющий не погибли, просто вернулись позже, чем этот трус покинул лагерь.

– Он должен привести меня туда, где пропал мой муж, – заявила Скарлетт.

Глава 15

Первое, что он ощутил, очнувшись, была боль. Будто с десяток собак вцепились в тело и терзали его. Голова, казалось, вот-вот лопнет от острой пульсирующей боли в затылке, там будто стучали молотками и ухали – ритмично, бесконечно. Он не сразу понял, что звук исходит снаружи. Барабанная дробь сопровождалась странным подвыванием, то удаляющимся, то приближающимся. Сил достало лишь слегка приоткрыть глаза. В нескольких шагах от него, поднимая желтую пыль, притоптывали фантастические фигуры в огромных страшных масках. Их разинутые пасти оскалились острыми зубами, лохматые грязно-белые бороды спускались до самой земли. Из-под них то и дело взлетали черные ноги, будто чудовища отталкивали ими невидимого врага.

С ужасом ребенка взирал он на дикий танец, не понимая, кто перед ним, где он. Затем перевел взгляд на чернокожего человека, стоявшего в двух шагах. Через плечо мужчины была перекинута леопардовая шкура, из копны курчавых черных волос торчало белое перо. Его лоснящееся, низколобое, с широким приплюснутым носом лицо украшали белые и красные полосы, синеватые вывернутые губы были надменно изогнуты.

Заметив, что раненый очнулся, вождь племени къхара-кхой кивнул старику в накидке из грубо выделанной шкуры антилопы.

Старик приблизился к лежащему на большом плоском камне человеку, наклонился к самому лицу, обнюхал, будто собака, и знаками приказал двум молодым мужчинам в набедренных повязках отнести несчастного под навес возле одной из круглых плетеных хижин. С двух сторон ухватившись за жердяные ручки примитивных носилок, они исполнили приказание.

Не в силах пошевелиться, раненый следил глазами, как старик развел огонь в выложенном из камней очаге и подкинул в него сырые пахучие ветки. Желтоватый дым вырвался из-под навеса и поплыл по краалю, устремляясь в темнеющую саванну.

Барабанная дробь, завывания и стук голых ступней по утоптанной земле все продолжались, а старик между тем принялся за дело.

Для начала он чуткими длинными пальцами ощупал пострадавшего с ног до головы. Когда осматривал распухшую, в многочисленных ссадинах и царапинах посиневшую ступню правой ноги, был особенно осторожен и следил за реакцией раненого. Тот не вскрикнул, лишь закусил губы от боли. На глубокую царапину, просматривавшуюся сквозь прореху в левой штанине, старик внимания не обратил, зато рваную рану на плече обследовал тщательно. Он надавил на ребра – при этом пострадавший застонал от боли – и приступил к осмотру самой серьезной раны, предварительно приказав своим помощникам перевернуть раненого на бок. Спекшиеся от крови волосы с налипшими на них камешками и песчинками мешали осмотру, и старик отдал короткое приказание юноше в набедренной повязке. Тот послушно налил в широкую глиняную миску воды из огромного, грубой лепки кувшина. Старик окунул в воду обрывок тряпки и осторожно стал промакивать рану. Ткань покраснела, но слипшиеся волосы не давали увидеть, насколько тяжело повреждение. Отбросив тряпку, он взял в руку острый нож с широким лезвием, другой рукой ухватил клок волос раненого и молниеносным движением срезал вместе с ним свежий струп. От боли несчастный взвыл и потерял сознание. А старик продолжал свое врачевание: он промыл рану отваром трав, ножом обрил раненому волосы на голове и им же выковыривал мелкие кусочки раздробленной кости черепа. Он приказал подручному окуривать место операции едким дымом целебных трав, а очистив рану окончательно, замазал ее белой глиной, чтобы мухи не отложили личинок.

Тем временем барабаны смолкли, ритуальные танцы закончились, и мужчины племени, сняв маски, разбрелись по круглым плетеным хижинам, где присоединились к своим женам и детям.

Бросив в чашку несколько щепоток разных трав, старик приготовил еще один отвар, влил напиток в рот едва дышащего чужеземца и, оставив его, направился к самой большой хижине крааля, вход в которую был занавешен шкурой зебры, а выше красовались мощные рога горного козла.

– Он умер? – спросил вошедшего шамана вождь.

– Нет, Чака, – изборожденное морщинами старческое лицо сморщилось еще больше в подобии улыбки. – Мы напугали смерть. Она ушла. Смелый человек будет жить.

Вождь кивнул, и белое перо, венчающее его голову, качнулось.

– Чужак смелый и сильный. Его нож намного короче того, которым я убил своего леопарда.

При этих словах Чака любовно огладил пятнистую шкуру, перекинутую через его правое плечо.

– Что будет, когда чужак очнется?

– Я отпущу его, Батча, – подумав немного, проговорил вождь. – Он герой. И мы сейчас не воюем с белыми.

– У него кости переломаны. На голове глубокая рана. Чужак поправится не скоро.

– У нас много буйволов, есть и зерно в запасе. Мы можем прокормить лишнего едока.

– Завтра я перенесу его в дом Гдитхи. Пусть она ухаживает за буром.

– Согласен. Гдитхи без мужа, и у нее всего двое детей.

Наутро раненого перенесли в хижину Гдитхи и устроили на ложе из соломы, прикрытом шкурой антилопы. Он все еще не пришел в сознание, а когда ближе к полудню очнулся, то увидел рядом с собой чернокожую женщину. Подобие юбки из клетчатой бумазейной ткани прикрывало ее обширные бедра, верхняя часть тела была обнажена, а шея украшена бусами из крупных ракушек и грубо обработанных цветных камней. Она наклонилась, качнув тяжелой грудью, и поднесла к губам страдальца глиняную плошку с водой. Он попытался приподняться, опираясь на локти, но от боли вновь рухнул на свое ложе. Тогда негритянка подняла ему голову и осторожно напоила. Затем положила руку поверх своей груди и, оскалив в улыбке белые зубы, проговорила:

– Гдитхи.

Раненый прикрыл глаза, понимая, что это ее имя, но своего не назвал.

Он не мог его вспомнить. Он не мог вспомнить ничего! Совсем ничего! Его больная голова была пуста, будто жизнь началась с той минуты, когда он открыл глаза и увидел беснующихся чудовищ.

Женщина произнесла еще несколько слов. Они звучали странно, будто птица то и дело щелкала клювом. Он хотел еще воды и попросил. Явно не понимая, женщина выпучила и без того круглые карие глаза с огромными белками. Тогда он коснулся пальцем сложенных трубочкой губ, показывая, будто пьет.

Гдитхи вновь приподняла ему голову, давая напиться.

Выздоровление шло медленно. Много дней раненый не мог даже присесть, боль в сломанных ребрах не давала вздохнуть в сидячем положении. Едва он приподнимал голову, она начинала кружиться. Плечо ныло, нога сильно болела, хотя опухоль начала спадать после притираний шамана Батчи, ежедневно навещавшего больного чужака.

Вождь тоже приходил, усаживался рядом и с важным видом вещал что-то на своем чудном языке.

Благодаря Гдитхи, которая ухаживала за ним и кормила, чужестранец уже понимал значение нескольких слов, но правильно повторить их ему не удавалось. И хозяйка хижины, и шаман, и вождь не раз спрашивали у выздоравливающего его имя. В ответ он только отрицательно качал головой.

– Думаю, чужак лишился памяти, когда упал с уступа в обнимку с леопардом, – рассуждал Батча. – Я слышал, что такое бывает. Рана на голове глубокая. Память вышла через дырку в кости. Всем известно: пока у ребенка череп не зарастет – он неразумный, без памяти живет.