Сын розовой медведицы - Виталий Чернов

- Наверно, все-таки толстая одежда меня спасла, - говорил он.

...Первый же день начавшихся обследований принес ожидаемые находки. Сперва обнаружили вверх по ключу перевернутый и вросший в землю казан. Потом нашли жалкие остатки сгоревшей юрты. История, рассказанная некогда Ибраем, подтверждалась. Значит, где-то в кустах должны были еще лежать останки Урумгая. Десять лет - все-таки срок порядочный, и за это время могло вообще не остаться никаких следов от разыгравшейся здесь трагедии.

На останки Урумгая наткнулась Дина.

- Федор Борисович! Николай! Скорее сюда! - закричала она.

Все побежали к ней. В тамарисковых кустах, на маленькой проплешине, лежали кости человеческого скелета. Федор Борисович предусмотрительно заявил:

- Давайте внимательно все осмотрим, ничего не трогая, - и первым опустился на колени.

Неожиданно Дина обратила внимание, что трава возле скелета примята: отчетливо были видны две круглые ямки.

- Федор Борисович, посмотрите, - сказала она, - будто сидел кто-то...

Федор Борисович и Николай стали разглядывать оставленный кем-то след, щупали руками углубления. Трава была довольно плотной, хотя и невысокой. Вскоре Федор Борисович обнаружил длинный черный волос, внимательно рассмотрел его. То был волос с головы человека. Он дал посмотреть на него остальным, потом спрятал находку в записную книжку.

- Вот еще, обратите внимание, - сказал затем, - эта малая берцовая почти скрыта землей. И вот эти. А теперь взгляните сюда. Они вынуты и снова положены, но уже не так. Кто это сделал? Зверь?

- Ну а кто же еще?

- Не знаю. Но на зверя мало похоже. Может быть, тот, кто оставил эти следы. Видите, как будто сидел человек. К тому же человеческий волос...

- Он мог принадлежать покойнику, - проговорила Дина.

Федор Борисович улыбнулся.

- Вы, Дина, не наблюдательны. Казахи обычно стригут или бреют головы. Здесь кто-то другой был... Пожалуйста, занесите-ка все это в дневник. Только не пропускайте никакой мелочи. М-да, вот, значит, где нашел свой конец отец Садыка. А все-таки эти ямки... Действительно, как будто кто-то сидел...

Так, в раздумьях, догадках день и прошел.

Вечером, сидя у костра, тихо переговаривались, подытоживая сделанное за день. Опять подшучивали над Кара-Мергеном, которого чуть не пробила насквозь ок-джилан.

- Меня меховая куртка спасла, - упрямо продолжал он отстаивать невероятные способности маленькой змейки. - Куртки не было бы - пробивала.

Федор Борисович снова пытался объяснить, что это всего лишь поверье и что на самом деле змея-стрела для человека не опасна.

- А вот фаланг и скорпионов следует опасаться, - говорил он уже более для Дины, чем для других. - Всякой нечисти здесь предостаточно. Надо быть осторожней. Лезут даже под кошму, хотя те же казахи считают, что скорпион и фаланга боятся запаха овечьей шерсти.

- А помнишь, Федор, - сказал Скочинский, - как однажды к нам под попону что-то штук пять фаланг забралось. А мы тогда тоже верили, что попона или кошма верная от них защита.

- Это они от дождя скрывались. Фаланги не любят воды...

В этот вечер было решено, что назавтра рано утром Федор Борисович и Кара-Мерген поднимутся в горы. Охотник покажет место, где убил медведя. Потом все вместе начнут планомерный поиск.

10

А Хуги в это время сидел на сосне. Он провел уже на ней полдня, но волки и не думали снимать осаду. Более того, к ним присоединилась Хитрая. Полеживая неподалеку, они будто бы не обращали на Хуги никакого внимания. Лишь изредка, когда он шевелился, выбирая удобную позу, кто-нибудь из них поднимал пристальные глаза, смотрел спокойно и даже со скукой, потом снова прикрывал веки. Волки, казалось безразличные ко всему, просто подремывали в близком соседстве от Хуги. На самом деле наблюдение их было неусыпным.

К вечеру Длинноногий ушел. По-видимому, к логову. Бесхвостый и Хитрая остались.

Наступила ночь. В горах стало прохладно, со снежных пиков потянуло ветром. Хуги поеживался. И особенно было нехорошо оттого, что ветер качал сосну и надо было все время держаться. В темноте волчьи глаза горели яркими фиолетовыми огоньками. Продрогнув на ветру, чувствуя онемение в теле, Хуги наконец не выдержал осады и, набрав в грудь воздуху, протяжно и громко закричал:

- Хо-у-у-ги-и!

Это был призыв о помощи. Он звал Полосатого Когтя, который уже не раз приходил ему на выручку.

Волки внизу забеспокоились. Крик настораживал их и пугал. Они отвечали рычанием. Бесхвостый даже подошел к сосне и, вскинувшись на нее передними лапами, заскреб по коре когтями.

Хуги закричал опять.

- Р-р-р-р, - заворчал Бесхвостый, словно хотел сказать: молчи, мол, все равно никуда не денешься.

Ветер подхватывал крик и, дробя его, уносил куда-то.

Накричавшись до хрипоты, Хуги замолк. Полосатый Коготь на помощь не приходил.

К полуночи ветер стих. Стало теплее. Хуги клонило ко сну. Он давно привык ко всяким лишениям, которые попросту были его привычным образом жизни. Но сидеть на сосне и знать, что внизу стерегут волчьи зубы, было все-таки делом непривычным. Понадежней опутав ногами ствол дерева, прижавшись к нему, мальчик прикрыл глаза и стал чутко подремывать. Он не думал, чем все может кончиться. Сидел и ждал удобного момента, чтобы можно было покинуть свое убежище и спастись бегством. Это был обычный инстинктивный страх загнанного зверька, который может умереть в своем укрытии, но не выйти. Смерти он не боялся, потому что не знал ее, а знал только боль и берег себя от возможной боли, которую могут причинить волки. И все же чувства были до крайности напряжены. Поняв, что Полосатый Коготь не придет (иначе он бы уже пришел), Хуги перестал на него надеяться.

Перед утром он подремал еще, а когда рассвело, встал на сук, с хрустом потянув тело.

Звери недовольно ворчали, тоже потягивались, поочередно распрямляя то одну, то другую задние ноги и всласть позевывая. Однако пост оставлять не думали.

С приходом утра страх у Хуги прошел совсем. Он успокоился, и мысли перекинулись на поиски пищи. Он сорвал шишку, но уже не бросил, а стал внимательно исследовать, нет ли в ней чего-нибудь съестного. Съестного, однако, не было, и он швырнул ее вниз. Потом отодрал пласт коры и нашел несколько личинок короеда. Это было вполне пригодно, хотя и горьковато на вкус.

Личинки лишь раздразнили аппетит, и Хуги опять стал нервничать. Снова в нем закипало зло на волков, которых так ненавидела Розовая Медведица. Нет, отныне он тоже будет преследовать их, пока не изгонит из своих владений. Так поступают все, даже пернатые хищники, зорко следя за тем, чтобы никто не посмел нарушить границы охотничьего участка. Так было всюду, так должно быть. Сильному уступали все, слабый бежал или становился добычей сильного. Живя с медведями, которым не было равных по силе, Хуги и сам постепенно утверждался в этом зверином мире как властелин.