Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

- Ну что вы, - добродушно отмахнулся Птах.

- Благодарю. Вот, к примеру, взять моего брата. Он был известным спортсменом, а после травмы - тренером, директором каких-то комплексов, устроителем соревнований - в общем, личность вполне известная, хотя и несколько скандальная в силу своего неуправляемого характера. Я могу допустить, что по роду коммерческой деятельности Богуслав вполне мог оказаться распорядителем некоторых фондов. И поэтому... - Платон задумался. Птах воспользовался паузой:

- И поэтому вы предполагаете, что наше ведомство, не добравшись законными путями до черного нала некоторых его фондов, сейчас устраивает небольшую шумиху с обысками в офисах, налетами бойцов спецподразделений на спортивные комплексы, распускает грязные слухи об известном борце, чтобы прибрать к рукам немалые деньги, так?

- Приблизительно так, - пожал плечами Платон. - Потому что трудно, знаете ли, представить бандитов, которые после смерти казначея будут дожидаться, пока его старшему сыну исполнится двадцать один год и он с банковскими счетами сядет с ними за стол переговоров.

- Естественно, они не станут этого дожидаться! - воскликнул Птах. - Даже вы это поняли!

- Не станут?..

- Конечно. Они постараются сделать так, чтобы сыновья Омолова не дожили до указанного возраста.

- То есть как? - опешил Платон. - Вы предлагаете мне жить с племянниками, зная, что они обречены? Это смешно! Не проще ли выделить им охрану, арестовать, в конце концов, и посадить в тюрьму для спасения их жизни?

- За что посадить? - заинтересовался Птах.

- Не знаю... За пьяную обезьяну, например.

- В тюрьмах есть свои заказчики и исполнители. Можно, конечно, попробовать выстроить для братьев Омоловых изолированный противотанковый бункер и замуровать их там, но проще все же поселить их к дяде. Ваша квартира и загородный дом будут оснащены новейшими системами наблюдений, кроме того...

- Исключено! - топнул ногой Платон и пососал палец, слизывая каплю крови, выступившую на месте оторванной заусеницы. Вкус крови усилил накатившее отчаяние.

- У вас нет выбора, - сочувственно кивнул Птах. - Никакого.

- То есть как это? - сразу успокоился Платон, обнаружив в этом непоследовательном кошмаре вполне реальную угрозу.

- Представьте себе на минуту, что я могу принудить вас сделать все, что потребуется, шантажом.

- Шантажом?

- К примеру, - кивнул Птах. - Простым надежным способом.

Платон подумал и постарался осторожно озвучить свои доводы против этого средства принуждения.

- Я одинок, - начал он. - Одинокого человека трудно шантажировать. Нет близких, которым он боится причинить боль.

- Любого человека можно подвести под статью и посадить в тюрьму. Даже при небольшом сроке заключения информация о том, по какой статье он туда попал, может совершенно изменить положение вещей и отношение его к жизни. Согласны, Платон Матвеевич?

Омолов тяжело опустился на стул у двери.

- Нужно иметь веские доказательства, чтобы посадить человека, - тихо заметил он.

- Бросьте. Сами только что рассказывали, как мы преобразуем реальность себе на пользу. Я бы никогда не затронул подобную тему, не будь вы так настырны в своем противостоянии. Жаль.

- Вам - жаль? - Платон вскинул глаза на все еще сидящего на столе Птаха.

- Конечно. Я думал, мы договоримся по-дружески. Знаете что? Давайте вычеркнем из памяти последние десять минут нашего разговора. Я предложил вам поселить у себя на пару месяцев осиротевших племянников. Вам эта идея не очень понравилась, как и любому закоренелому холостяку, но, по-думав, вы согласились. И завтра встретите их рейс из Москвы. Ладушки?

Платон молчал.

- А может, и этого времени не потребуется, - задумался Птах. - Может, за пару недель этих юношей отравят, задавят, или они сами свернут себе шею. Трудные, неуправляемые подростки!.. - он мечтательно закатил глаза. Отделаетесь дополнительными похоронами, и все дела.

- То, что вы сказали, - отвратительно, - произнес Платон.

- Согласен, - кивнул Птах.

- Да не захотят они со мной жить! Взрослые мужики, богатые, самодовольные! Они с восьми лет кошек на деревьях вешали! Знаете, что им подарил брат на совершеннолетие старшего? По пистолету! И знаете, куда они с ними тут же пошли? В подвал - отстреливать крыс!

- А вот тут вы не правы. Они просто мечтают о встрече с вами. Сами увидите. Пошире расставьте ноги, чтобы не упасть, когда они от радости кинутся вам на шею.

Тщательно и неспешно одеваясь, словно исполняя ритуал, Платон старался не смотреть на себя в зеркало, но с галстуком не удержался - завис глазами на отражении золотой заколки в пальцах-сардельках и в который раз подивился огромности и удручающей несуразности своего тела. Оно занимало слишком много места, требовало постоянного ухода и было совершенно несообразно той нежной трепетности, с которой Платон постигал действительность. До сих пор жизнь продолжала его волновать и удивлять с той же настойчивостью, с какой подвергала в пятилетнем возрасте бессмысленным испытаниям на выживание, в двенадцатилетнем - стыду и лжи, в ранней молодости - обидам, а что такое зрелость, Платон не понимал до сих пор. Он по-прежнему боялся душой чужой нищеты, болезней привокзальных бродяжек, собачьей бездомности, а при виде мертвых тушек птиц или мелких животных на шоссе отводил глаза и бормотал про себя "...тьфу-тьфу-тьфу три раза, не моя зараза - ты будешь сто лет гнить, а я буду сто лет жить". Сразу же после такой скороговорки на Платона накатывала тоска от необходимости жить сто лет. Тоска в конце концов помогала ему преодолеть щемящее чувство боли за раздавленную колесами кошку или разбившуюся о лобовое стекло птицу "...тоска смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской - как удачно, с точки зрения Платона, подметил Хайдеггер - приоткрывается сущее в целом". Платон уходил в безразличие с потаенной надеждой на тайну - сущее в целом...

По дороге Платон целиком отдался подкравшейся тоске, а поскольку всегда водил машину очень осторожно - не больше семидесяти в час - и старался избежать любых, даже заманчиво азартных ситуаций на дороге, то даже погрузившись в состояние легкой дремоты и уныния, он доехал до аэропорта без проблем и приключений. Естественно, он приехал слишком рано. Оглядевшись, Платон поднялся по лестнице наверх в кафе, принюхался, отметив неплохой аромат кофе. Заказал двойной, потом подумал и перестраховался: купил еще два шарика мороженого и осторожно утопил их в горячей коричневой жидкости с пенным налетом. Попробовал и благодарственно кивнул через столик буфетчице, наблюдавшей за его действиями из-за стойки с напряженным вниманием. Можно было и не добавлять мороженого кофе отменный. Покончив с первой чашкой, Платон заказал вторую - уже без мороженого, потом спустился вниз, наслаждаясь послевкусием во рту - никогда не понимал людей, которые после любой, Даже изысканной трапезы первым делом бегут полоскать рот или травить вкусовые сосочки жевательной резинкой, - вышел из стеклянных дверей наружу и огляделся. Июль почти не чувствовался, небо имело столь любимый Платоном оттенок холодной морской воды - серое, с просинью, подсвечивающейся внезапными сполохами пробившегося солнца. Было прохладно, небольшой беспокойный ветерок то и дело менял направление и запах - от скошенных газонов на Платона пахнуло душком скошенной травы, а потом - сразу же - сладковатым запахом дорогих духов от женщины неподалеку.

- Рейс из Москвы задерживают, - негромко сказала женщина, не поворачивая головы.

Платон огляделся и не нашел никого поблизости, кто бы мог отреагировать на ее слова.

- На двадцать минут, - добавила она, покосившись в его сторону.

- Неужели?.. - растерялся Платон и шагнул в ее сторону.

- Здесь в кафе наверху варят неплохой кофе, - спокойно продолжила она беседу, опять уставившись в пространство перед собой.

- Неужели? - опять сказал Платон и тут же спохватился: - Ах да, я там был, хороший кофе.

- Во рту остается привкус табачной крошки, - невозмутимо отметила женщина.

Вблизи она оказалась старше, чем выглядела на расстоянии.

- Как вы узнали, что я жду самолет из Москвы? - спросил Платон, отметив странный цвет ее глаз - черные, с вишневым отливом, такие он видел только у лошадей.

- Это просто, - усмехнулась она. - Вы вошли в зал, осмотрели табло прибытия, потом взглянули на часы и пошли наверх в кафе.

- Да, но...

- Возьмете меня к себе домработницей? - перебила его женщина.

Странно, но Платон совершенно не удивился - то ли тоска еще не отпустила, то ли он отравился безразличием вчера в кабинете Коли Птаха.

- У вас теперь хлопот прибавится, - продолжала незнакомка, шагнув к Платону ближе, - считай - два взрослых мужика, им и приготовить надо, и убраться после них. Я много не запрошу, сговоримся.

- Сговоримся... - повторил Платон, потом очнулся и легонько стукнул себя ладонью по лбу. - Извините, я сразу не сообразил - вы из Конторы? Вас прислали по работе, да?