Письма из заключения (1970–1972) - Илья Габай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На вопрос об элите предельно отвечает рациональная, но умная книга «Игра в бисер». Боюсь, что подмеченное тобой изменение лица «народа» и «элиты» захватывает область мод и образа развлечений, и только: первых они не отучили от неприязни к серьезным ценностям и стадности, вторых – от конформизма и духовного высокомерия. Впрочем, следует признать, что «народ» я знаю плохо: сказывается отсутствие корневых связей; вторых – тоже: кишка тонка – недостаточная образованность. В моем – межеумочном – положении находятся многие; может, отсюда так много брюзгливого внимания к этим вопросам.
Все эти рассуждения перед лицом твоих личных неприятностей – кажутся тебе досужими. Но что можно сделать, никто ведь не живет без «креста». Пошлость: но у тебя действительно хоть наука в запасе.
Желаю тебе бодрости и успехов.
Илья.
Галине Гладковой
25.5.71
Дорогая Галка!
Я постарался действовать по твоему рецепту: не отвечал в ожидании твоего письма. Оказалось, что черта с два дождешься, больше меня не проведешь. Мне, правду сказать, иной раз приходится затрачивать физическое усилие и внушения совести, чтобы сесть за письмо. Но что поделаешь? Пословицы и поговорки все ответили за меня: «Хочешь кататься…», «труд кормит…» и пр. Меня как раз не оставляет досада, что во многих письмах я пишу об одном и том же. Но что я могу поделать: книги я прочитываю новые не каждый день, а со всеми близкими хочется поговорить, посудачить.
Твои стихи о Новолесной[132] для меня – нить памяти. Слово-то хорошее и точное: «Лицейских». Как бы его вновь и ненасильственно обрести нам – дух лицейской беззаботности и любви к веселому слову? Очевидно, все-таки это уж невозможно, и нам следует принимать друг друга новыми – озабоченными и утомленными.
Сашка, твой мучитель, уже, наверное, большой и серьезный. Сохранил ли он приветливость и общительность своего грудного возраста?
Мне кажется, по твоим письмам, что тебе сейчас предельно необходим отдых. Лето прошлое ведь у тебя было страшноватое. Уедешь ли ты куда-нибудь в эти месяцы? А издательство – что издательство? Черт с ним, с издательством[133]. Пиши мне, подруга, не ожидая легкости, вдохновения и собственной веселости. Я что и не пойму, то, в общем-то, угадаю. А так, при бесписьмице, чего доброго при встрече и не поймешь друг друга – не приведи бог.
Крепко тебя целую и желаю покоя и просветов.
Твой Илья.
Марку Харитонову
23.5.71
Мой дорогой Марик!
Каждое из десяти примерно писем, которые я пишу сегодня, 23 мая с.г., начинается с извинения за задержку с ответом. Такая была задерганная неделя, что я позволил себе отдых. Больше постараюсь не позволять.
«Лунина» я прочитал, многим уже написал о глубоком впечатлении, которое книга произвела на меня. Странно даже, как это я тебе не написал об этом.
Меня наконец-то порадовала «ИЛ». Прежде всего, начало «Урока немецкого». Роман обещает быть интересным и, как большая часть того, что доходит до нас в переводе с «западнонемецкого», – совестливым и покаянным. Кстати, там же и статья о современной немецкой «новой волне». Я не знаю, насколько объективен анализ автора, но его пересказы и цитаты оставляют горькое чувство растраты сил. (Хотя и в пересказе – формальные возможности для произведения, в котором есть «о чем» говорить, – очень перспективные.) Наверно, у меня вкусы середины: в живописи это что-то на уровне присутствия «литературы», как у импрессионистов, в литературе – ну хотя бы Белль.
В последнем номере «Вопросов философии» доброжелательная статья о «новых левых». Но автор обходится без фактов, получается слишком академично и бесстрастно для явления, о котором мы так много говорили когда-то.
Я так и не прочел у Гессе последней – индийской – новеллы. Они меня, новеллы, разозлили своей ненужностью, литературным, так сказать, приложением к уже сказанному. Откровенная схема – вот что делает этого мудреца далековатым, по масштабам, от Т. Манна. Впрочем, его еще следует перечитывать. Романа Аксенова я читать не стал. Куда там – «Мефистофеля» никак не могу начать. Обойдусь без Аксенова, ладно уж, похожу в отсталых.
Необходимость написать кучу писем и обилие всяких дел по распорядку дня заставляют меня оборвать на полуслове. Поговорим ужо, даст бог, я надеюсь.
Крепко тебя обнимаю. Илья.
Георгию Борисовичу Федорову
7.6.71
Дорогой Георгий Борисович!
Недавно в «Литературной газете» выступил министр связи и пообещал наладить ямскую службу. Надеюсь, это благоприятно скажется на нашем с Вами общении и на моих интеллигентских нервишках. Там же изложен доклад Наровчатова, но, – скажу без лести – один мой корреспондент изложил его куда интереснее ‹…›
А «вседневность», которую Вы вспомнили, все-таки не сказываться не может, сказывается – на общем душевном состоянии. Работать надо, трудиться, как говаривали чеховские герои, но для работы, не имеющей ярко выраженного воспитательного значения, времени, можно сказать, что-то совсем не стало. Успеваешь только полистать журналы; может, от этой торопливости, желания непременно успеть все выглядит беднее, даже чем оно есть на самом деле. В последнем номере «Вопросов литературы» опубликована статья Т.Л. Мотылевой на тему для меня первостепенного интереса – «Достоевский и зарубежная литература». И все время злился на поверхностность и неглубинность исследования. Между прочим, автор – человек феноменальных знаний и культуры; наверно, она убедила себя, что глубже нельзя и сметь мыслить. Новое поколение критиков (некоторых) выгодно отличается от того, кого спугнули в свое время «сороковые-роковые». Читали ли Вы статью Лема о «Докторе Фаустусе»? Я читал только полемику о ней – зачастую невысокого качества, но все равно и в изложении позиция Лема выглядит странной. А что касается декабристов, то именно это: что им-то успех своего дела, кроме убытков, ничего не сулил, да еще, что их было только «сотня прапорщиков» и что «узок круг этих революционеров» (что, по-моему, трагичнее – и героичнее), наверно, и снимает всякий другой грех движения. Читаю сейчас Акутагаву. Лишний раз убедился, что все следует читать вовремя, иначе смещаются пропорции и снижается воздействие произведения. Как-то после ошеломившей меня притчи Кафки все остальные выглядели замученными и придуманными. В этом случае тоже. Кстати, о пропорциях. Я внимательно изучил соотношение ума, души и обаяния Софи Лорен, Джины Лоллобриджиды и др. Но пространственное видение никогда не было моей сильной стороной. Впрочем, я, как известно, ценил этих актрис не только за это ‹…›
С тем я с Вами и прощаюсь, дорогой Георгий Борисович, крепко Вас целую и низко кланяюсь всем Вашим и нашим.
Илья.
Елене Гиляровой
8.6.71
Здравствуй, Леночка!
‹…› Из материалов, имеющихся в моих номерах «Былого», я никак не мог понять, почему именно Суханову одному только и был утвержден Его Имп<ераторским> Величеством смертный приговор. Но и в тех скудных наметках, которые имеются, все равно он выглядит симпатично. У знакомых моего знакомого есть, кажется, все номера «Былого». Выйду на свободу, и если сохраню соответствующий душевный настрой, обязательно окунусь в эти материалы. Боюсь только, что это как-то незаметно станет всеобщим предметом интереса; в этих случаях, как правило, вырабатываются новые стандарты точек зрения, теряется острота восприятия и сочувствия.
Воспоминания Белого, о которых ты пишешь, я, видимо, читал. Они носят какое-то «серединное» название – «Меж двух… чего-то?» и там много сопоставлений себя с Блоком? А Гершензон, конечно же, умница; но у него, по-моему, извечная односторонность русских литераторов, даже когда они блестящи и оригинальны. Сопоставление со скромными именами лучших современных исследователей как-то подтверждает, что и после Гершензона люди думали и чувствовали. А «Молодая Россия» его, по-моему, скудновата: об Огареве и Печерине, Орлове и Галахове можно было бы рассказать помудрее, поконцептуальнее, так сказать.
Стихи твои прочитал с удовольствием. Только подумал: ну и веселье у нас! А по моим стопам – это уж уволь, голубчик. И так уж в последнее время – что ни письмо, то мартиролог. Проблема гвоздей не так уж остра, гвоздей, кажется, хватает. Гвоздевых дел и охотников, я думаю, тоже.
Живи хорошо и пиши мне почаще.
Твой Илья.
Марку Харитонову
11.6.71
Дорогой Марик!
Очень мало что могу рассказать тебе в этом письме. Какая-то сейчас напряженная полоса нехватки времени, и я тороплюсь тебе ответить, потому что до воскресенья еще далеко.
Юлик, как тебе известно, побывал в Красноярске, написал очень тепло о поездке туда. Я, разумеется, по известной тебе склонности к воспоминаниям, вспомнил период твоего жениховства и все эти доброй памяти времена. Странно, что вы с Юликом разминулись: я по твоему предыдущему письму понял так, что ты должен вот-вот посетить соседний со мной город ‹…›
