Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

— Спасите нашу еду! Отставьте нам наш урожай! Закройте порт!

Первыми шли мы, женщины, чтобы показать солдатам, что не хотим насилия. А Майкл, Оуэн, мой отец и братья подгоняли ряды собравшихся из глубины толпы.

Когда портовые рабочие увидели, что окружены тысячами протестующих, они бросили мешки с зерном, говяжьи туши, бочонки с маслом и прекратили загонять на палубы овец и свиней. Корабли, которые должны были увезти наш урожай, остались незагруженными.

— Все, закрыто! — кричали рабочие нам.

И стоявшие плотной толпой люди радостно приветствовали их.

Но когда мы двинулись к зданию муниципалитета, чтобы встретиться с чиновниками, ожидавшими услышать наши требования, нас окружил отряд солдат, вооруженных ружьями. Я думала, что эти люди, Коннаутские Рейнджеры, католики из Голуэя, конечно же, не станут без причины атаковать своих тетей и двоюродных сестер. Но затем я увидела, как их конные офицеры направили лошадей прямо в гущу толпы. Эти могли не колеблясь отдать солдатам приказ стрелять.

Отец Рош, молодой викарий нашего прихода, обратился от нашего имени к старшему шерифу.

— Прекратите вывозить всю еду! — сказал он. Мы возбужденно зашумели. — Правительство обязано установить справедливые цены на продукты, лендлорды должны отложить сбор ренты, необходимо начать общественные работы, чтобы люди могли заработать денег!

Шериф поднял вверх обе руки и сказал нам, что будет создан специальный комитет, который рассмотрит наши требования.

Вдруг откуда-то спереди, перебивая шерифа, кто-то крикнул:

— Никаких комитетов — действовать!

Это был Патрик — наконец-то, — который напирал на шерифа и раскачивал толпу, принявшуюся скандировать:

— Действовать! Действовать!

Шериф выдвинул вперед вместо себя какого-то полного мужчину с красным лицом.

— Утихомирьтесь. Послушайте. Это большой начальник из самого Лондона, — крикнул отец Рош. — Приехал помочь нам. — Он посмотрел на Патрика. — Пожалуйста.

Патрик махнул рукой, и толпа постепенно затихла.

Человек из Лондона сказал, что правительство нашло способ спасти зараженную картошку. Было распечатано семьдесят тысяч циркуляров с инструкциями. Их раздадут нам солдаты.

Я мельком взглянула на один из них — напечатано по-английски. Очень немногие смогут прочесть их.

Чиновник сразу принялся читать нам эти инструкции:

— «Взять больную картошку, растереть ее, потом процедить через холщовую ткань и выложить на солнце, после чего запечь в печке при температуре сто восемьдесят градусов».

Полное безумие. Растереть жижу? Процедить через холщовую ткань? Печь? У кого есть такие вещи?

По толпе прокатился ропот.

— Мы лучше умрем сейчас, сражаясь за то, чтобы сохранить нашу еду, — крикнул Патрик в лицо высокому чиновнику, — чем будем умирать потом, от голода и лихорадки!

Толпа подхватила его крик:

— Умереть в борьбе! Умереть в борьбе! Умереть в борьбе!

Я заметила, что некоторые из присоединившихся к нам повязали на себя зеленые ленточки — это были суровые мужчины, пришедшие вместе с Патриком.

— Сражаться! Сражаться! Сражаться! — нараспев скандировали они.

Офицер отдал какую-то команду. Солдаты подняли свои ружья.

— Расходитесь по домам! — крикнул отец Рош по-ирландски. — Расходитесь по домам, пока не случилась беда!

Он бросился к офицеру, умоляя его дать людям уйти.

Но тут громко закричал Патрик:

— Не расходиться! Не отступать! Держаться против них!

Он вышел вперед священника и поднял над головой длинный посох, который золотом засиял на солнце. Он все-таки принес его — посох Греллана.

— Это священная реликвия, сохранившаяся со времен Святого Патрика! — Он помахал посохом в воздухе. — Наш могущественный боевой штандарт! Мы не можем отступить перед ними! Не можем дать обмануть нас!

Размахивая посохом из стороны в сторону, Патрик принялся выкрикивать:

— Отдайте нам наш урожай! Отдайте нам наш урожай!

И толпа подхватила его крик.

Солдаты шагнули вперед, и отец Рош закричал:

— Послушайте шерифа! Он все же будет говорить с вами!

— Даю вам слово! — прокричал шериф. — Расходитесь по домам! Расходитесь!

Но Патрик был уже рядом с ним.

— Возьмитесь за посох и дайте нам клятву, что представите наши требования, — сказал он. — Но если вы солжете, посох Греллана сожжет вам руку.

Шериф посмотрел на посох, потом на толпу.

— Я представляю здесь ее величество королеву Викторию! И не стану унижаться этим! Арестовать этого человека! — крикнул он приблизившимся солдатам.

Те окружили Патрика.

Но неожиданно сквозь всеобщий шум послышались высокие звуки волынки — первые ноты гимна «Мы снова нация».

В толпе раздались крики:

— Посмотрите! Там, наверху!

На городской стене рядом с муниципалитетом, высоко над нами, сидел Майкл. Взгляды всех, включая солдат, теперь были прикованы к волынщику.

Майкл продолжал играть, а толпа вдруг запела:

— Когда огонь юности горел в моей крови…

Я слышала, как шериф орал:

— Арестовать их всех! — Но солдаты остановились, смущенные этим тысячеголосым хором.

— А Ирландия, далекая провинция,

Станет нацией вновь!

На ступенях муниципалитета отец Рош умолял шерифа. Когда песня закончилась, он громко крикнул:

— Расходитесь по домам, и вас не арестуют! Идите же домой! Прямо сейчас!

И мы ушли.

*

— Я видела его, — сказала я Майклу, отыскав его у городских ворот. — Я видела Патрика. Он ушел.

Когда солдаты согнали нас на дорогу, идущую вдоль берега, начался дождь. Вся толпа медленно разошлась по своим таунлендам на холмах.

— Мы выстояли против них, — сказал Майкл. — Был поднят наш боевой штандарт. Мы не сдадимся.

— Мы не сдадимся, — повторила я, и мы с Майклом принялись карабкаться по скользкой тропе наверх, в Нокнукурух.

Глава 12

— Пэдди, Джеймси, быстро ложитесь и сделайте вид, что спите! — сказала я.

— Мама, но ведь сейчас день! — начал было упираться Пэдди.

— Делайте, что вам говорят. Немедленно.

Из окна я увидела, как на проселочную дорогу, ведущую к нам, сворачивает отряд из десятка солдат, которых ведет за собой Билли Даб. Со времени нашей демонстрации прошло уже две недели. Стоял холодный унылый день конца ноября — вряд ли они просто вышли подышать свежим воздухом.

— Открывайте! — крикнул Билли Даб, барабаня кулаком в дверь.

Я открыла, держа маленькую Бриджет на бедре.

— Доброе утро, — сказала я по-ирландски.

Они искали Патрика.

— Где твой муж? — тоже по-ирландски спросил у меня Билли Даб.

— В Голуэй Сити, — ответила я, — пытается устроиться на работу кузнецом. Но во всех кузницах и так слишком много работников…

— Прекратите болтать на этом тарабарском наречии! — приказал офицер, высокий узкоплечий молодой человек с теплым шарфом вокруг шеи.

Билли Даб тут же откликнулся.

— Она говорит, что ее мужа здесь нет, — перевел он для него.

— Врет, — возразил тот. — Врать для крестьян так же естественно, как дышать воздухом. Спроси у нее, где волынка. И скажи ей, что, если она не принесет ее сама, мы развалим всю эту халупу.

Боже мой! На самом деле они ищут Майкла.

— Они арестовывают всех волынщиков в округе, — сообщил мне Билли Даб. — И отбирают у них волынки.

Всех волынщиков. Но известно ли им, что Майкл — тот самый волынщик, который собирал людей, а потом еще и играл на демонстрации?

— Он заложил ее, — ответила я. — Заложил, и уже очень давно.

— Она говорит, что он ее заложил, — перевел ростовщик офицеру. — Похоже на правду. Эти люди сейчас ради еды закладывают все что угодно. Хотя лично я и шиллинга бы не дал за ирландскую волынку. Кому я мог бы ее продать? Это совсем не то, чем пользуются у вас, англичан, — настоящая волынка может быть только шотландской.

Должно быть, это уже новый полк, который заменил Коннаутских Рейнджеров, слишком мягко обошедшихся с нами на демонстрации; эти, вероятно, все до одного были протестантами.