Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

Мы промолчали.

К нам присоединился капитан Андерсон. Он начал убеждать, как сильно британское правительство печется о нас.

— Проблема с этой штукой в том, — сказал он, положив руку на один из мешков, — что она, если ее сразу не перемолоть, тут же начинает гнить. В Америке у них для этого используются стальные мельницы. Они гораздо мощнее наших. Теперь это зерно нужно разгрузить, высушить в печи в течение восьми часов и дать остыть несколько дней, чтобы подготовить к помолу. Вот, взгляните.

Он открыл верхний мешок, достал оттуда горсть муки грубого помола и извлек из нее несколько целых зерен.

— Вот так эта кукуруза выглядит в сыром виде, — сказал он, протягивая нам сморщенные шарики.

Капитан вручил их мне — они были тверды как камень.

— Я слышала, ее также называют «жупел Пиля», — сказала я.

Он рассмеялся.

— Вы, ирландцы, такие юмористы! — ответил он. — Мука будет мельче и ее будет легче готовить, если перемолоть ее дважды, но наше правительство решило, что в этом нет необходимости. Мистер Тревельян, человек из казначейства, который отвечает за это, говорит, что благотворительность не должна быть слишком уж качественной.

Капитан Андерсон снова засмеялся, но миссис Андерсон и мы с мамой от смущения опустили глаза. Капитан хотел, чтобы мы благодарили за их усилия, тогда как прямо здесь, в Голуэе, можно было смолоть наше собственное зерно.

— А вы сами это пробовали, капитан? — спросила я.

— Онора, — одернула меня мама.

Но я все равно хотела это выяснить.

— Так пробовали или нет?

— У меня не было такой возможности, — ответил он, — но я уверен, что мука будет вполне съедобна, если варить ее предписываемое время — два часа, по-моему. Почему бы мне не дать немного вам и вашей дочери, миссис Кили? В качестве своеобразного эксперимента, так сказать, — только не говорите никому. Нам не разрешено раздавать это зерно до тех пор, пока здесь не начнется настоящее бедствие.

— Но если вы все-таки раздадите часть зерна сейчас, у людей не будет соблазна съесть свою посадочную картошку, — возразила я.

— Да, но нас тревожат совсем другие их искушения, — заявил капитан Андерсон. — Мы же не хотим, чтобы кукурузная мука продавалась за виски, не так ли? Мы не можем дать лондонской прессе повод для нападок на правительство за помощь ирландскому народу. Береговая охрана должна очень осторожно выбирать линию поведения. В прошлом нас обвиняли в излишнем мягкосердечии.

*

Позже, уже дома, когда я начала яростно ругать капитана Андерсона, меня остановил отец. По крайней мере, этот человек уважал отцовское знание залива Голуэй, всегда спрашивал его совета относительно течений и приливов. А еда эта, конечно же, будет продана в любом случае.

— Эта кукуруза напоминает толченый камень. Люди не поймут, что им с ней делать, — сказала я.

— Мы это уже проходили много лет назад — люди тогда начали болеть, — вставила бабушка.

— Капитан Андерсон — приличный человек, — возразил отец.

Но мысли его были заняты совсем другим.

— Завтра мы выходим в море, Онора, — сказал он мне. — Зимние шторма миновали, и там будет рыба.

— Наконец-то у нас появится улов, который можно будет продать под Испанской аркой, — вздохнула мама.

— А через несколько недель уже и Майкл начнет садить картошку, — подхватил Джозеф.

*

Когда мы с детьми начали подниматься на холм в Нокнукурух, уже опустились сумерки. Карабкаться наверх сейчас было сложнее — все мы ослабли. Я чувствовала в животе движение новой жизни — пятый месяц беременности. Я остановилась, чтобы поудобнее усадить Бриджет у себя на бедре. Джеймси был рядом, а Пэдди остался сзади.

— Пойдем, Пэдди.

— Мне что-то нехорошо, мама.

— Я знаю, знаю. Это все от голода, но сегодня вечером я спущу с чердака несколько картофелин.

— Мне на самом деле очень плохо, мама. — Он остановился и согнулся пополам. — Все режет, мама. У меня в животе как будто ножи.

Он лег на землю и свернулся калачиком. Я опустила Бриджет.

— Присмотри за ней, Джеймси. Что такое, Пэдди, что случилось? — с тревогой спросила я, присев рядом.

— Я взял немножко, мама, совсем чуть-чуть.

— Немножко чего?

— Той штуки из мешка, который дали бабушке.

— Но кукуруза сырая, ее нельзя есть!

— Я же не знал. Так больно, мама! Все режет внутри!

— Попробуй-ка все вырвать, Пэдди.

Я сунула палец ему в рот. Он сделал несколько попыток срыгнуть, но ничего не вышло.

— Мама, мама, что случилось? — спросил Джеймси и заплакал.

— Как больно, — все повторял Пэдди. — Больно!

Я надавила пальцем на основание его языка. Все тело Пэдди напряглось, и наконец наружу вырвалась струя желтой жижи, в которой попадались кукурузные зерна вперемешку с кровью.

— Давай, все правильно, a stór, молодец. Вырви все это. Вырви.

Бриджет тоже заплакала — пронзительный крик, — а Джеймси начал рыдать. Слезы текли по его щекам ручьями.

— Кровь, мама, смотри! Кровь — из Пэдди течет кровь! — причитал он.

Наконец судорожные рвотные потуги Пэдди прекратились. Он несколько раз глубоко вздохнул.

— Можешь встать, Пэдди?

— Не могу, мама.

— Тогда обхвати меня за шею. Я понесу тебя на спине.

— Я не дотянусь, — сказал Пэдди.

Я опустилась совсем низко на землю, чтобы он мог взобраться мне на спину и ухватить меня за шею. Почувствовав на себе его вес, я очень медленно выпрямилась, для равновесия опираясь на Джеймси.

Мы двинулись вверх по склону холма. Пэдди вытянулся у меня на спине. Я споткнулась и упала, ударившись животом. На секунду я замерла, распластавшись на земле.

— Мама, мама, вставай, — заскулил Джеймси. — Ну вставай, пожалуйста.

Упершись руками, я поднялась. Почувствовал ли младенец такой удар? Я слишком исхудала, чтобы защитить его своей плотью.

Пэдди прижался ко мне.

— Держись, — сказала я ему, — держись.

Я уже могла видеть наш домик наверху.

— Майкл! — что было сил крикнула я. — Майкл!

— Иду, a stór! — крикнул он в ответ. — Уже иду, Онора!

Он быстро спустился к нам и сразу подхватил на руки Пэдди и Бриджет. В этот момент я, должно быть, потеряла сознание, потому что очнулась уже на соломенном тюфяке у огня.

— Я здесь, a stór. Я с тобой. Ты в безопасности — все хорошо.

Но со мной все было очень плохо. У меня начались схватки, а затем родился мой несчастный маленький ребеночек… Родился слишком, слишком рано.

*

Мама обнимала меня и шептала мне на ухо:

— Это все к лучшему, a stór. Он не мог бы остаться жить. А сейчас он уже на небесах.

Я всхлипывала, склонившись на ее плечо:

— Дай мне взглянуть на него, мама. Прошу тебя, дай мне на него взглянуть.

— Не нужно тебе этого делать, — сказала она, — не нужно.

— Мне это необходимо, мама, я должна это сделать, чтобы сказать ему, как мне жаль… Мне так жаль, что все так получилось.

Пришел Майкл, держа на руках неподвижное маленькое тельце. Мальчик.

— Помолись вместе со мной Святому Греллану, Майкл. Он когда-то оживил мертворожденного младенца. Помолись, Майкл.

— Наш сын уже на небесах, a stór, — ответил он.

Я коснулась сморщенного личика, крошечных ушек. Мама держала меня за плечи.

Я слышала, как Кати Маллой сказала Майклу:

— У источника Святого Джеймса есть cillín. Мы можем…

— Вы не можете! Не можете! Не хороните его на неосвященном кладбище, Майкл, только не там! Прошу тебя, только не там! Только не на неосвященной земле! Вместе с некрещенными детьми, чужеземцами и самоубийцами? Только не там!

— Мы должны это сделать, Онора, — сказала Кати Маллой. — Если Майкл попытается похоронить его на церковном кладбище, отец Джилли…

Я закрыла глаза.

— Пожалуйста, не нужно!

— Онора, — вмешалась мама, — он сейчас в любом случае у Господа, что бы там ни говорили священники. А ты должна заботиться о своих живых детях. Пусть Майкл похоронит твоего сына. Это все к лучшему.