Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

— Мы действительно любим хорошую походную музыку, верно, ребята? — бросил офицер своим солдатам.

Затем, глядя мне прямо в глаза, он вдруг запел:

— Греховная церковь всех нечестивцев

Канет в бездонную пропасть…

Он внимательно смотрел на меня, стараясь заметить малейшее изменение на моем лице, которое выдало бы, что я понимаю английский.

— Все вы, католики, — сатанинское отродье, — бесстрастным тоном добавил офицер. — И лучшее тому доказательство — ваше дьявольское колдовство, заклинания и золоченые жезлы.

Он имел в виду посох. Бриджет заплакала.

— А вот песня пободрее, чтобы повеселить малютку, — сказал один из солдат, вставая за офицером. Он запел, а остальные подхватили:

— О, Оранжисты[39], вспомните Короля Уильяма

И ваших отцов, присоединившихся к нему,

Чтобы бороться за славное возвращение

На зеленые берега Бойна!

Бриджет захлопала в ладоши.

— Прелестная малютка, — сказал молодой солдат. — Когда-нибудь она станет красивой девушкой и выйдет замуж за ольстерца.

Офицер же не сводил глаз с меня.

— В этих местах встречаются привлекательные женщины. Жаль только, что все они такие грязные, — заметил он.

— А вот в «Брайд Отеле» девочки очень даже чистые, — заверил его Билли Даб. — И есть парочка таких, которые вполне подошли бы такому офицеру, как вы. Я могу устроить это, сэр, по хорошей цене, да и о парнях ваших там есть кому побеспокоиться.

— Все, довольно об этом, — остановил его офицер. — Обыщите дом.

— Мама, мама! — вдруг закричал Пэдди. — Я весь горю! И Джеймси тоже! Принеси мне воды!

По-английски!

— Что ж, по крайней мере, хоть ваши дети знают что-то еще помимо вашего тарабарского наречия, — сказал офицер.

— Это лихорадка, — ответила я тоже по-английски. — У моих детей лихорадка.

Билли Даб и остальные солдаты тоже слышали, как Пэдди просил воды, и между ними уже звучало это страшное слово — «лихорадка».

— Ваша честь, — торопливо обратился к офицеру Билли Даб, — все-таки не хотелось бы рисковать добрым здравием вашего высочества. Теперь я припоминаю, что в прошлом году и вправду была заложена какая-то волынка, и, помнится, тогда сказали, что она как раз из этого таунленда, так что…

— Заткнись! Мы уходим — пока что.

И они ушли, распевая на ходу:

— И вскоре наше пламенное знамя

Сбросит вашу зеленую подстилку!

Вниз, вниз, лежать, круглоголовые[40]!

Пэдди и Джеймси подскочили ко мне.

— Правда мы молодцы, мама? — спросил Пэдди. — Это дядя Патрик научил нас: если в дом придут солдаты, мы должны притвориться, что умираем от лихорадки!

*

— Они знают, Майкл. Знают все — и про волынку, и про Патрика. Все!

Мои слова сплошным потоком лились на Майкла и Оуэна Маллоя, когда тем вечером они наконец вернулись из Голуэй Сити и мы втроем стояли перед нашим домишкой.

— Они только пугают, тер-ро-ри-зи-ру-ют, — сказал Оуэн. — Если бы они знали, что Патрик Келли как-то связан с вами, они бы уже забрали тебя, Онора.

— Меня?

— Чтобы получить от тебя информацию. Патрика разыскивают, за него объявлена награда, но у них нет его имени, а только описание его внешности и посоха.

— В нашем приходе около дюжины волынщиков, Онора. И никто из них не выдаст моего имени, — сказал Майкл.

— Ты слишком доверчив, Майкл, — ответила я.

— Опознать волынщика могут только те, кто был на демонстрации. Но кто же сейчас в этом признается? — попытался успокоить меня Оуэн.

— Надеюсь, вы правы, — согласилась я. — Урожай наш уехал. Sassenach взяли над нами верх. Какое им теперь дело до того, что мы там маршировали и пели? И все же я очень рада, что ты закопал волынку в сарае у Чемпионки. Сейчас лучше держать ее там.

Майкл кивнул.

— Вот, Онора, взгляни. — Он подтянул к себе какой-то мешок. — Тут сотня фунтов овсяной муки, толокна. Оуэн купил столько же. Торговцы смеялись над нами, рассуждая, что еда, которую мы покупаем, сделана из ирландского овса, перекупленного английской фирмой, свезенного на мельницу в Манчестере, а затем вернувшегося на ирландский рынок — с наценкой, которую мы платим за каждый из этих этапов!

— Когда уже мы сможем молоть собственный овес?! — воскликнула я. — Это просто безумие. Вы, должно быть, совсем вымотались, пока тащили сюда эти тяжеленные мешки, а тут еще я со своими тревогами. Доброй ночи, Оуэн.

— Будет лучше, Онора, если Оуэн все-таки войдет в дом. Мы должны тебе кое-что объяснить.

На этот раз дети не проснулись, как это обычно случалось, когда Майкл возвращался домой. Они приучались засыпать побыстрее, чтобы не чувствовать голода.

— Чаю из крапивы? — предложила я Оуэну, когда тот опустился на табурет.

— Пресвятая Дева, неужто мы уже и до этого докатились? — заохал он.

— Осталось еще по глоточку poitín, — добавил Майкл.

Он достал бутылку, и мы уселись у огня. Торфа было много. По крайней мере, будет тепло. Слава богу.

Оуэн сделал долгий глоток.

— Ах, так уже лучше. Нам нужно как-то сопротивляться им.

Майкл предложил бутылку мне. Я покачала головой.

— Лучше все-таки выпей капельку, — сказал он, и я послушно быстро хлебнула из бутылки. — Нам пришлось потратить на еду последние три золотые монеты, — сказал он.

— Что?!

— Цена росла прямо у нас на глазах, пока мы там стояли, — пояснил Оуэн.

— А так, учитывая картошку в закроме, у нас хватит еды, чтобы продержаться весь февраль, при условии, что есть будем раз в день, — сказал Майкл.

— Но если цены поднимаются уже…

— Существует все же «невидимая рука»[41], которая способна снизить цену на еду, — перебил меня Оуэн.

— О чем это вы толкуете?

Тогда Оуэн попытался объяснить, что им удалось узнать из разговоров с торговцами и его знакомыми из редакции газеты «Виндикейтор». Из-за того что картошки было собрано вдвое меньше необходимого, нам пришлось покупать другую еду. Этот спрос, по словам Оуэна, позволил продавцам продуктов поднять цены. Другие участники рынка, видя, что на этом можно заработать, неминуемо начнут подвозить сюда больше провизии, увеличивая предложение, — и цены в итоге должны будут снизиться. Эта «невидимая рука» рынка расставит все по местам.

— Но у ирландцев нет наличных денег, — возразила я. — Пара припрятанных на черный день монет — возможно, но у них нет заработной платы. Или они там думают, что у нас тут куча заводов, выстроившихся вдоль побережья, которые предлагают работу? И кто эти «торговцы», которые привезут дешевую провизию, — ростовщики? Или жулики?

— Ты сразу это раскусила, Онора, — заметил Оуэн. — «Невидимая рука» в Ирландии не сработает.

— Мы попытались объяснить все это оптовикам, — признался Майкл. — Ренту мы платим собранным урожаем. Едим картошку, которую сами же и выращиваем. А живые деньги ни в чем не участвуют.

— Прежде в тяжкие времена нас спасал наем на общественные работы, — продолжал Оуэн, — но сейчас правительство ведет себя настороженно. «Невидимая рука» не будет работать, если правительство будет ей мешать. Нельзя построить дорогу, которая даст выгоду одному лендлорду, потому что это поставит в невыгодное положение другого. Прокладывание рельсов даст одной компании преимущество перед другими. Та же проблема с осушением земель. Общественные проекты не должны оказывать помощь частным предпринимателям. Поэтому ничего по-настоящему полезного сделано быть не может.

Бред какой-то. Я спросила у Оуэна Маллоя, не является ли эта самая «невидимая рука» пустой болтовней, служащей оправданием для правительства, чтобы можно было бросить нас на произвол судьбы и оставить голодать.

Майкл рассказал мне об одном репортере, который показал им статью из английской газеты. В ней было сказано, что катастрофы вроде войн, чумы или пожаров посылает нам Господь, чтобы прореживать народонаселение, избавляясь от его излишков. А мор на картошку — это закон природы, который работает так, как и должен работать.

— Ирландия без ирландцев, — сказала я. — Совсем как предрекал Патрик Келли.