Вечные предметы - Тамара Яблонская

Геворкяна было жаль. Он устал от проблем. Принужденно провозгласил тост за успех следующих испытаний. После этого производственное заседание закончилось, и началась вечеринка.

Рядом с Гелей уселся инженер Данилов, темноволосый, с легкой проседью надо лбом, всегда казавшийся вдохновенным. Желая сгладить выходку Виктора, он мягко сказал:

– Посмотрите, как много в одном месте хороших людей. Это редко бывает. Особенно теперь, когда человек человеку гад.

От водки стало тепло и оживленно. Из-за чьей-то спины появилась гитара, и они вдруг сделались похожими на собравшихся вместе дальних родственников, которые всё знают друг о друге, но, несмотря на это, принимают каждого таким, каков он есть. Только Валентин был бы среди них всегда чужим. Потому что он из другого теста. У него даже биополе иное. Как у пришельца с неведомой планеты.

Вместо Валентина в середине вечера за столом появился улыбчивый Есипов в неизменной военной форме с расстегнутым воротом. Он принципиально не снимал ее никогда. Наверно, в ней спал.

Потом кто-то привел Лизу. От утреннего вида в ней не осталось ничего. Она была очень красива. Почти топ-модель. Ей уступили лучшее место. Лиза села, грустная, как раненая птица. Подстреленная во втором действии чайка. А может, совсем другая птица.

Есипов по-хозяйски засуетился, налил ей немного водки, потом встал, вытер пот на носу и предложил:

– Давайте выпьем за красоту!

– По-военному в точку, – засмеялся редко видящий женщин Сафронов и высоко поднял рюмку.

Лизка охотно пила. Вспомнив настойчивые просьбы Валентина, Геля попыталась окружить ее словами, загородить руками, но вмешался Есипов:

– Ну что вам до того, где она сегодня была? Давайте отдыхать от всех наших дел.

Лизка быстро пьянела и, не обращая ни на кого внимания, кокетничала и все громче смеялась. Она опять шла ко дну, и ей было приятно – опускаться все глубже и глубже. Назло заботливому брату, назло благодетельнице, сующей нос не в свои дела. Назло всему миру.

Геля растерянно смотрела в стол. Это было все равно, что спасать альпиниста, попавшего в беду, когда тот в шоке и не позволяет приблизиться к себе.

– Когда-то я был уверен, что можно жить, как в художественной литературе, – внезапно сказал вдохновенный Данилов. – Не малодушничать перед теми, кто сильней, не казаться лучше, чем есть. Эх, Геля! Если бы вы знали, как это испортило мне жизнь!

Данилов всегда казался исключительно удачливым. Такое у него было лицо. Если и был где-то человек, вызывающий удивление, то это он. Даже когда все летело в пропасть, он тихо наклонял голову и будничным тоном говорил: «Спокойно. Лучше поищем выход».

Темный, как головешка, Геворкян грустно витийствовал с тостами, пытаясь забыть неудачу с машиной. Это был им разожженный костер, его с трудом воплощаемая мечта. Он как заведенный шутил и приглашал угощаться, не давая себе думать о машине.

У всех вдруг проявились, всех стали мучить опасные болевые точки. У Геворкяна – буровая установка, у Данилова – испорченная жизнь. У Гели – чужая Лизка. Ныла, как головная боль.

Невольно перекрывая другие голоса, Сафронов объяснял, как надо бурить материковый, а как тундровый грунт. Не было на севере большего авторитета, и все притихли. Еще он рассказывал про Вайгач, Новую Землю и Шпицберген. Победно выкладывал приезжим тайны, из которых можно было налепить сотню научных работ. Как сказочный волшебник, щедро сыпал из рукава. Освещал нюансы. Но слушали его без эмоций, понимая, что ничего бурить уже не придется. Страна отвернулась от грунтов. Ей стало наплевать на мерзлоту.

Виктор внимал ушами, а кожей, клетками следил за Гелей, как она дышит, как все время поворачивается в сторону этой красотки и что-то пытается ей сказать.

Есипов с Лизой вышли и долго не возвращались. Высвободившись из-под даниловского внимания, Геля тоже скользнула за дверь.

В пустом коридоре Лиза терпеливо ожидала у окна. Поза говорила, что она готова ждать очень долго. Может быть, всегда. Не существовало в мире такого инструмента, которым можно было подкрутить, подрегулировать разболтанные, замечтавшиеся мозги. Чтобы все встало на свои места.

И Геля задала вопрос, уставившись, словно в мишень, в лоб. В чистый, открытый всем и каждому доверчивый лизкин лоб, под которым в очередной раз зрела драма гибели и любви.

– А вы не собираетесь обратно в Анадырь?

В серых, как тундра, глазах отразилось изумление.

– Откуда вы знаете?

– У вас ведь есть муж и сын. Они вас любят и ждут. А вы их на что променяли? Зачем вам все эти скоропостижные друзья? И вообще, вы знаете, что такое любовь?

– Хотите меня перевоспитывать? – независимо спросила Лизка и пошла прочь. Анадырь ее не волновал. Там свирепо мела пурга и заносила родные лица.

Вдохновенный Данилов сидел один, сосредоточенно думая о своем.

Кто-то включил телевизор, и на экране появилось лицо Валентина. С особым обаянием и особенным биополем. Геля даже вздрогнула от радости. И остальные вздрогнули. Ведь он был из странного, непонятного мира, где не интересовались буровыми установками и не различали материковый и тундровый грунты. Обращаясь к Геле, он мягким, проникновенным голосом просил: «Спасите ее. Только вы это можете. Вы близки по возрасту, может, и еще что-нибудь общее отыщется. Она вас послушает».

– Я не могу, – тяжело покачала головой Геля. Данилов удивленно смотрел на нее.

Валентин желал доброй ночи и спокойно улыбался зрителям с экрана, как будто знал, что в холодных пустых небесах все уже решено и подписано.

Геля как будто споткнулась. Такое случалось уже не раз, когда она воочию видела свое бессилие. А все потому, что в жизни нельзя суетиться. Можно только тихо поискать какой-нибудь выход, как это делал Данилов. Ведь выход бывает всегда. Об этом твердят мудрецы и трубят анекдоты.

После вечеринки ночь была долгой. Снилась вода, бесконечная, до горизонта.

Еще с закрытыми глазами она подумала: к чему снится море? Надо посмотреть в сонник. Второй мыслью было: рядом кто-то сидит.

На стуле возле кровати сидела Лиза и смотрела на взлетное поле за окном. За ним простиралась безбрежная розово-дымная тундра. Над тундрой, как елочная игрушка, висело нереально золотое солнце и куда-то звало.

– Не пугайтесь, – тихо сказала Лизка. – Я взяла билет.

– Какой еще билет?

– На завтра. В Анадырь.

Геля встала, набросила халат. Сон продолжался.

– А как же Есипов?

– Он улетел рано утром. А вас спрашивал армянин. И еще искал мой брат. Он боится, что вы тоже улетите… Сказал, не дай Бог.

Для одного утра событий было слишком много. Хотя бы статистически.

– Вам все равно?

В лизкином голосе прозвенел упрек. В комнате было