Вечные предметы - Тамара Яблонская

Привыкшая уходить последней, Нина обошла компьютеры, достала из холодильника похожее на деревяшку замороженное мясо, – Рында каждый день требовала мясное, – положила в сумку, потом тщательно красила губы и долго начесывала редкие волосы перед маленьким неудобным зеркалом, отгоняя прочь мысль о том, что дома ждет Рында, угрюмой и молчаливой горой возвышаясь у окна. И смотрит она каждый день только во двор, Ваську высматривая, что ли…

Нина вышла на улицу, автоматически села в подъехавший троллейбус. Людей было мало, и она выбрала место у окна. За окном поплыли знакомые каждым кирпичиком дома. На горизонте темнела плотная глухая масса, и трудно было угадать, троллейбус опередит черную тучу или все-таки раньше разразится дождь.

Дождь полил, когда переехали на другую сторону лениво текущей реки. На остановках набивалось все больше народу. На свободное сиденье рядом хлопнулся щеголевато одетый мужчина с черным «дипломатом» и мокрым черным зонтом. Ростом и хилой комплекцией он напомнил Ваську, но на этом сходство кончалось: безудержный Васька отбывал срок в злой, голодной зоне, а от этого веяло умной житейской сдержанностью и пахло духами, как от женщины. Нина резко отвернулась к окну, по которому дождь уже залил щедрыми потоками, словно это был май, а не начало осени.

Важно было успеть въехать на гору, перед ней во время дождя всегда раскидывалось море разливанное, лихой подарочек горожанам от строителей, напортачивших с ливневой канализацией.

Когда благополучно проскочили последнюю перед горой остановку, за окном поплыл ущербный городской лесок, сквозь мутное стекло казавшийся живительным, укромным и грибным. Но вдруг темное небо над ним преломилось надвое от слепящей вспышки, и совсем рядом оглушительно грохнуло, так что сосны дрогнули и начали медленно и плавно двигаться в обратную сторону.

Народ растерянно уставился в окна. Сомнений не было, сосны катились обратно. Повернувшись к другому окну, Нина увидела, что и там деревья движутся наоборот. Троллейбус ехал назад.

Почему-то никто не выражал никакого удивления, не возмущался. К кабине деловито протолкалась толстуха в красном пальто, – Нина вытянула шею: сейчас все объяснится, – но толстуха только купила у водителя билет и вернулась обратно.

Троллейбус тем временем беспрепятственно ехал в обратную сторону по непонятно изменившейся улице. Нина украдкой взглянула на соседа с «дипломатом», – он сидел невозмутимо, только глаза напряженно косили в сторону окна, значит, нервничал.

Промелькнул и остался позади безжизненный в последние годы молочный комбинат, во второй раз проехали виадук, впереди, то есть позади, показалась высотная гостиница, к которой быстро приближались. Дальше бросилось в глаза, что исчезли зазывные рекламные щиты и яркие вывески фирм и магазинов, от чего дома потускнели и сделались опрятнее и строже.

Удивленно вертя головой, Нина доехала до моста, а на другой стороне реки стало еще интересней.

Из парка гурьбой выходили пионеры в красных галстуках и с горном. Все пассажиры едва шеи не свернули, разглядывая это диво.

– Наверно, кино снимают, – предположил кто-то на заднем сиденье.

Показалась площадь, которую сегодня уже проезжали. С нее куда-то исчез памятник, а вместо него пестрела клумба с высокими оранжевыми цветами, на фоне которой фотографировалась парочка.

– Ничего не понимаю, – тихо пробормотал себе под нос мужчина с «дипломатом».

Нет, с Васькой у них не было ничего общего. Во-первых, у Васьки голос всегда хрипел. Этим-то голосом он и огласил однажды мягко, на ухо «золотую» идею: «Давай заберем к себе маму. А квартиру в Гатчине продадим». И Нина, дура стоеросовая, клюнула, несмотря на то, что хорошо рассмотрела Рынду еще на свадьбе. Но казалось, от вырученных денег худа не будет, наоборот, все изменится к лучшему, материальное благополучие, – относительное, конечно, здесь она не обманывалась, – принесет покой, не подозревала, что после многодневного пьяного веселья все закончится дикой дракой, судом, Васькиной отсидкой и собственным тоскливым заключением в однокомнатной квартире со свекровью, чужим, далеким человеком. К тому времени умер отец, и убежать было некуда.

– А во, остановку поменяли, – вырвала из грустных мыслей сидевшая впереди девочка с большими ушами.

Проезжая мимо церкви, Нина увидела Валерию, свою бывшую одноклассницу. В длинном платье, под руку с молодым человеком в черном костюме, она готовилась войти в церковь.

Вспомнилось, как Валерия хотела венчаться, а отец, узнав об этом, уверенно и грустно заключил: «Выкинут теперь Вальку из института».

Нина вспомнила, что потом так и случилось, испуганно вскочила и стала пробираться к выходу с единственной мыслью – успеть Валерию предупредить до того, как они войдут в церковь.

Она выпрыгнула из троллейбуса и побежала через дорогу, но молодой пары на месте уже не оказалось.

Это был какой-то бред, ведь Валерия венчалась двадцать пять лет назад.

Нина озадаченно остановилась, оглянулась в поисках телефона. Надо было позвонить Рынде. Единственная в этих краях телефонная будка находилась когда-то рядом с продовольственным магазином. Узкая улица выглядела совсем как в детстве. Дома вновь были заселены, выглядели довольно крепенько и даже уютно, несмотря на очевидную небогатость. Степенные старухи судачили у магазина. Стайка алкашей бесправно топталась в сторонке.

Нина зашла в телефонную будку, с недоумением уставилась на двухкопеечную монету, наполовину торчавшую из прорези автомата, меланхолически протолкнула ее внутрь и набрала номер.

Откликнулся низкий мужской голос.

– Вася?! – холодея, изумилась Нина.

– Вы не туда попали, – равнодушно ответил голос, и раздались гудки.

Нина опять набрала свой номер и у того же голоса попросила Марию Карповну. Если это не Васька, то уж Рында должна быть на месте.

– Девушка, – напрягся голос, – вы не туда звоните.

– Как не туда? Это?..

Голос подтвердил и опроверг одновременно.

Из автомата, звякнув, выкатилась неиспользованная монета. Машинально сунув ее в карман, Нина пошла в гору, мимо дома, где жила Валерия, мимо своей школы. По дороге попадались учителя, приветливо кивали в ответ.

Во дворе смолисто пахло свежей щепой и опилками. Отец у сарая колол на зиму дрова. Нина подскочила.

– Ну зачем ты сам? Я сейчас помогу, только переоденусь.

Она забежала в дом, бросила сумку, с трудом нашла старую куртку и брюки. Выходя, пошарила в почтовом ящике. Из него выпали «Известия» и конверт, надписанный незнакомой рукой. На месте обратного адреса красовались витиеватые загогулины: «Ленинградская обл., Гатчина. Рындин В.». Вспомнился прошлый год, экскурсия в Ленинград и веселый симпатичный попутчик, попросивший адрес. Шли дожди, холод заставлял ежиться и брать у проводника по второму одеялу, а рассказы и шутки случайного собеседника невольно возвращали к жизни.

Не распечатывая, Нина разорвала письмо поперек, смяла в комок и бросила в мусорное ведро.

– Пришла все-таки, – пряча радость, обернулся и закашлялся отец. У него была астма, и он быстро уставал.