Вечные предметы - Тамара Яблонская

сказала, просто сделала замечание, а та испуганно вздрогнула. Словно поймали на месте преступления.

– Понимаешь, я теперь мяса есть совсем не могу…

В детстве мать говорила: «Не будешь хорошо есть, не вырастешь. Посмотри на Иринку Колосову. Видела?». Поля всегда это помнила. Иринкина фигура напоминала страшный скелет в кабинете биологии. От ее вида скорей хотелось котлет.

– Не можешь, так отдай девчонкам, – резко сказала Поля. – Слопают и еще попросят!

И пошла себе к колодцу, независимая и дерзкая, даром что без одной кисти. А новенькая в бесформенном платьице из холодящего таджикского шелка удивленно наблюдала, как она идет: крепкой походкой с упором на пятки, устойчивая, уверенная. И все-то ей нипочем… А нипочем потому, что жизнь давно улетела в тартарары. С того момента, когда впервые после наркоза она увидела свою руку.

Из-за нелепой любви к животным приходилось постоянно объясняться с дядей в О. Шутка сказать, полон дом оказался подзаборных щенков да котят, ползавших под ногами и обмочивших все углы. Нелепым было и это платье, в котором, говорит, бежала, а когда-то носила его дома, потому привычное оно, дорогое и тому подобное. Но не в этом же климате да в тайге такое носить!

Смугло-золотистая, тоненькая, легкая. Даже сравнить не с кем. Конечно, интересная особа. Похожа на рыбку из аквариума. Или на ту птичку, что летом купили Иванову в Архангельске у моряков. Красивая была, яркая. Нездешняя. Испуганно летала по вагончику и скрежетала. Может быть, это было ее пением. Ребята сказали, что певчая. Иванов устал выковыривать помет изо всех углов, а сажать обратно в клетку жалел. Через месяц погибла, склевала что-то не то. А может, от тоски.

Новенькую привез из управления пузатый Байрамов собственной персоной. Отдуваясь после каждой фразы, объяснил: племянница, беженка. Пригрейте, мол. Почему не хотел держать у себя, непонятно. Может быть, из-за той самой преувеличенной любви к животным.

Потом уже приполз слух, что родителей у нее вырезали бандиты, а саму изнасиловали то ли втроем, то ли вшестером. Но то был только слух. Точно никто ничего не знал, а новенькая не рассказывала.

На работу ездили на мотовозе. Вокруг пестрящая оттенками тайга, нехолодный зеленый ветер. Подставишь потоку лицо, и будто летишь. Одна радость. Она же все ежилась, подняв воротник, куталась в тоненькую курточку, – это в середине лета.

Придумали игру: Поля начинала анекдот, а Кека продолжал, переделывая на свой лад, ясно какой. Но всем нравилось, от души смеялись. А тут Иванов, косясь, грубо оборвал: «Заткнитесь вы! Человек не привык».

Человек – это новенькая.

Глядя на нее, он вспоминал дочку, живущую на Украине. Худенькую чернявую былинку, которую суд, по обыкновению, оставил матери.

Утром Иванов смотрел на часы: дочка собирается в школу. Потом спохватывался: где север, где Украина. Другой временной пояс, другая точка на карте. Другая страна. Может, там уже и школы не работают.

Поля в ответ хохотала.

– Смотря к чему не привык! К работе, так точно, а к другому делу, я уж не знаю… У них же там гаремы!

На звук громко сказанных слов новенькая напряглась, как струна, а Иванов рявкнул:

– Ну и стерва ты, Полинка!

Поля захохотала еще громче.

Почему он жалел чужачку? Полю никто не жалел, даже в больнице. Родная мать не приехала ни разу. Она чувствовала себя еще молодой. У нее в это время бушевали страсти, кипела личная жизнь. Некогда было. К дочери – некогда… Хирург по-деловому смотрел на рану, а не на лицо. Только однажды взглянул в глаза и успокоил:

– В счастливой рубашке родилась. Могло кончиться гораздо хуже.

Тебе бы эту рубашку, подумала она.

У новенькой руки-ноги целы. Молода, найдет себе парня. Чего ее жалеть?

– Побольше цацкайся! От Байрамова премию получишь.

Мастер покосился на замкнутое восточное лицо, вздохнул и примиряющее сказал:

– Ты это… Сегодня копаем котлованы под высокие платформы. Может, дадим тебе кого…

– Нет-нет! – Как будто вспыхнуло пламя и лизнуло щеки. – Мне совсем не трудно, не думайте!

Байрамов работника привез никудышнего, к физическому труду не приспособлена. Слабая, ни мышц, ни костей. Одна душа. Ветер дунет, согнет, Наверно, у себя в Азии училась бы еще в школе.

А ведь надо закрывать наряды, да с умом, хорошенько при этом поломав голову. И не из-за Байрамова вовсе, а чтобы не насмешить и не обидеть бригаду. Они работают много, с остервенением, как ненормальные. Даже хочется иногда остановить, мол, не то время, ребята.

Вот почва идет тяжелая, неподатливая. Только Кека прохлаждается, не спешит копать. Твердую глину лопата упрямо не хочет брать. Большого ума тут не надо, Кека известный лентяй, а вот новенькая изо всех сил скребет и скребет по дну неглубокой ямки. Сползла косынка и волосы растрепались. Мышка-землеройка.

Помощь появилась неожиданно в виде незнакомца, замаячившего маленькой точкой в глубине дороги на шпалах. Он беззаботно насвистывал, и даже приблизившись, не перестал свистеть. Худощавый, даже чересчур, глаза юркие, как у белки. Вдруг поклонился:

– Бог в помощь, граждане.

Кое-кто нестройно поблагодарил, а в основном бригада безмолствовала, не в силах побороть растущее любопытство. Ведь люди здесь никогда не появляются из тайги. Разве что спрыгивают с проходящего поезда или дрезины.

Только Поля обрадовалась еще издали:

– Генка, ты, что ли? Из Шожмы убег? А говорили, оттуда не убежишь!

И народ вмиг расслабился и обмяк. Как будто признал своего. Поля шагнула к нему, ударила по плечу, а он – её, оба весело захохотали, и всем стало хорошо.

– А Урванцов за тобой не придет? Опять в каталажку не упекут? – шутливо поинтересовалась Поля, соблюдая некую уважительную дистанцию, как с дорогим гостем.

– Что ты, Полина? – новоприбывшего даже покоробило, – все по закону. Меня ж замели по ошибке…

Он неспешно, с достоинством пожал руку мастеру, кивнул еще кое-кому и обратил изумленный взор на новенькую.

– О, что за люди у вас! Не нашего поля ягода…

В перерыве новенькая сидела в одиночку на откосе. Смотрела в траву на жучков-паучков, резво спешащих по делам и уязвимых, достаточно крепко наступить сверху сапогом или заняться вблизи лесному пожару. Огонь ведь всегда рядом. Она чувствует, как то тише, то громче гудит в спину.

После перерыва шожминский пришелец задумчиво почесал бок, потом надел рукавицы и шагнул к ней со словами:

– Ладно, хватит играться.

С этого момента он копал, долбил, бегал за ломом, когда наткнулся на преграду, выбрасывал наверх каменистый грунт, – все сам, вроде даже и не замечая робких протестов. Во время короткого перекура поинтересовался:

– Тебя как зовут?

На следующий день как бы