Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

но беременные женщины считались здоровыми. Они начали неуклюже выбираться с нар, где, пытаясь согреться, лежали, прижавшись друг к другу, как человеческая гора.

– Raus! Raus! Быстрее, дамы, – крикнула ледяная красавица Ирма Грезе, заглядывая в блок 24. – Сегодня Рождество! У нас есть для вас подарок!

Никто не поверил. В Биркенау не было подарков. Ана выбралась из барака вслед за своими подопечными с таким же холодным страхом, как и ее скрюченные пальцы. Эстер подхватила ее под руку, и она попыталась улыбнуться. Но под холодным снегом улыбка быстро превратилась в гримасу.

– Как думаешь, что будет делать Бартек? – шепнула Эстер.

Так они играли в последнее время. Когда они говорили о доме – о дорогих людях, о том, что они едят, что делают, во что одеваются, – им удавалось немного отвлечься и сохранить какое-то подобие рассудка.

– Конечно, он готовит колачки! – мгновенно ответила Ана. Она представила только что вытащенное из печи печенье, поблескивающее ярким джемом.

– Он умеет готовить?

– Мало, но колачки умеет. Он всегда говорил, что это его вклад в Рождество. Он надевал мой фартук и готовил. О, Эстер, он был просто безнадежен! Готовил он страшно долго, и вся кухня потом была в муке и яйцах – стол, пол и даже его волосы!

Она почти рассмеялась, но ледяной ветер превратил подобие смеха в рыдание, и она крепче вцепилась в руку подруги.

– Вернемся ли мы когда-нибудь, Эстер?

– Конечно! Твой святой Николай приедет на санях и увезет нас отсюда!

Наоми встала рядом с нами.

– Фантастика! Я поставлю вино на плиту!

Она жизнерадостно улыбнулась Ане накрашенными губами. Ана подняла глаза к небу и возблагодарила Бога, что он послал ей этих двух замечательных молодых подруг, без которых она давно уже позволила бы Биркенау сломать ее. В марте ей будет пятьдесят восемь, и порой только сила воли заставляла ее бедное, измученное тело двигаться.

«Наше единственное оружие – остаться в живых», – напомнила она себе и затопала ногами, пытаясь согреться.

– Держи, – сказала Наоми, передавая ей что-то. – Счастливой Хануки.

Ана моргнула, вспомнив, что настал еврейский праздник света – страшная ирония судьбы во мраке Биркенау. Но Наоми сама была светом. Ана почувствовала под пальцами гладкость шелка и ахнула.

– Это комбинация, – шепнула Наоми. – Отличная вещь. Дома стоила бы целое состояние, но теперь почти бесполезная. Кружево вам ни к чему, но шелк отлично сохраняет тепло.

– Господь благослови тебя, Наоми, – доброта девушки согрела и обрадовала Ану. Так им и следует жить. Только так здесь можно выжить. Только…

– Внимание! – в ее мысли ворвался голос Ирмы Грезе. – Рождественский подарок!

Она махнула рукой, и женщины, стоявшие в снегу, с изумлением увидели, что кто-то установил в лагере елку, и эсэсовцы торжественно зажигали на ветках свечи, словно собрались на деревенской площади распевать гимны. Женщины переглядывались, не зная, как это понимать. Конечно, это был фальшивый подарок, лучше бы получить лишнюю порцию супа. Но свечи, отважно мерцавшие в темной, снежной ночи вселяли новую надежду и будили воспоминания о счастливых временах.

Ана вспомнила судьбоносное Рождество три года назад, когда они с Бартеком и мальчиками собрали всю еду и понесли ее бедным евреям в гетто. В тот день они приняли решение – не прятаться в собственной безопасной жизни, но смело выступить и помочь ближним. Они знали, что это правильно, но не представляли, к чему это приведет. А если бы знали, то повели бы себя по-другому? Ана считала, что нет, но если бы она хоть одну ночь провела в этом месте, то лишилась бы всей веры и отваги, необходимой для того, чтобы идти по пути, который привел ее сюда.

– Счастливого Рождества! – весело крикнула Ирма Грезе, расхаживая перед узницами в своем огромном плаще и высоких сапогах. – Особенно вам, дорогие евреи. Вы все пропустили, верно? Не заметили знаков? Не волнуйтесь, христиане тоже ошиблись. Вы все ошиблись. Вы все еще думаете, что Бог есть? – Она остановилась и устремила свою дубинку к небу. – Бога нет. На этой земле есть только мы, и побеждают сильнейшие. Побеждаем мы.

Она тряхнула своими золотистыми волосами и расхохоталась, как падший ангел. Потом подошла к елке и сняла покрывало с ее подножия. Люди с завистью смотрели на покрывало, но то, что лежало под елкой, вселило в узников настоящий ужас. Нацисты сложили под сияющей огнями елкой гору трупов, украсив верхний красными лентами.

– Подарок вам, – кричала Ирма, – от нас!

Эсэсовцы хохотали над своей мрачной шуткой, глядя на шеренги замерзших заключенных, дрожавших от холода рядом со своими мертвыми друзьями. Ана почувствовала, как в ней закипает чистая, незамутненная ярость. Она вспомнила, как Эстер кинулась на офицера «Лебенсборн», и сжала кулаки. Ей захотелось кинуться на эту злобную тварь, поставленную над ними всеми не в силу личной силы, но благодаря стоящим за ней автоматам, танкам и целой империи зла. Похоже, победа не всегда выглядит так, как им бы хотелось.

Собравшись с силами, Ана запела «Тихую ночь». Мальчики всегда смеялись над ее певческими талантами, но что с того? Другие заключенные смотрели на нее поначалу с испугом, но потом лица их изменились. Когда Ана запела вторую строчку, к ней присоединились другие голоса – сначала робко, но потом все громче и громче. Запели даже еврейские женщины – они забывали слова, но вплетали свои голоса в музыку, которая летела над всем лагерем, поднималась к свечам, выше горы трупов у подножия елки.

Эсэсовцы опешили. Грезе презрительно сощурилась, но все же пение тронуло наздирателей, и никто не поднял автомата. Музыка окутала истощенных женщин нимбом теплого дыхания, доказывающего их человечность, их общность, их отказ просто лечь и умереть в грязи нацизма. Ана чувствовала, как сердце ее колотится чаще и гонит кровь к замерзшим пальцам – наконец-то! Она ощущала шелк подарка Наоми и тепло руки Эстер. Она чувствовала, как где-то в Варшаве ей улыбается Бартек. Даже сейчас он наверняка вместе с другими старается положить конец этим страданиям.

Наше единственное оружие – остаться в живых.

Песня подошла к концу. Ана цеплялась за последние ноты, мечтая, чтобы они согрели и принесли им покой, но тут вперед вышла Ирма Грезе. Она тряхнула елку так, что свечи засыпало иглами. Дерево загорелось. Узники потрясенно ахнули. Эстер громко вскрикнула.

– Все не так плохо, – сказала Наоми. – По крайней мере… О нет!

Она схватила Ану за руку, указывая на землю. По ногам Эстер стремительно потекли воды. Ана глубоко вздохнула.

– Шшш! – предостерегла она Наоми, еще крепче сжимая руку Эстер.

Узников распустили по баракам, и они поспешили к блоку 24. Нацисты вернулись к своим роскошным рождественским столам, и самые смелые заключенные подобрались к горящей елке и утащили ветки для печей. Наоми возглавила набег, и к ней присоединились даже беременные женщины. Им хотелось хоть как-то согреть женщину, которая помогала появляться на свет их младенцам, а теперь должна была родить сама. Горящие ветки сунули в печь в акушерском отделении. Схватки у Эстер учащались, а кирпич начал нагреваться. Совсем чуть-чуть, но в морозную ночь и этого было много. Они застелили печь одеялом, и в перерыве между схватками Эстер могла немного отдохнуть.

Все собрались вместе, и кто-то запел рождественский гимн. Эстер рожала под тихие напевы мира и любви. И хотя она была молода, но слишком истощена