Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

Эстер позвала Наоми и Ану, и они собрались вокруг Зои, истощенной польки, которая рожала на кирпичной печи. Все лето в лагерь привозили женщин, многие были беременны. Их выявляли сразу же и отправляли на смерть, но некоторым удавалось скрыть свое состояние, и они оказывались в отделении Аны вместе с теми, кто забеременел от охранников.

Женщин привозили отовсюду. Отступая, немцы брали женщин России и Белоруссии в заложницы. У них еще оставались силы, но роды в Аушвице были тяжким испытанием даже для самых здоровых. Бедная Зоя, попавшая сюда из ликвидированного гетто в Реховице несколько месяцев назад, мучилась с самого начала. Эстер постаралась загородить ее, когда Клара кинулась следом за Пфани.

– Куда ты переезжаешь, Пфани? Тебе не найти капо, который бы относился к тебе лучше, чем я.

– Знаю, – усмехнулась Пфани и тряхнула волосами. – Я переезжаю в бордель – мягкие кровати, красивая одежда и ванны, сколько захочешь.

Женщины с завистью вздохнули.

– Что за бордель? – спросила появившаяся из больницы Янина.

– Бордель для нацистов, – кратко сообщила ей Наоми.

– Нет! – Янина с ужасом смотрела на Пфани. – Ты не можешь этого сделать! Эти чудовища будут на тебе! В тебе!

– Ну и что? Ты разве не слышала – мягкие кровати, красивая одежда и ванны, сколько захочешь. Германская колбаска этого стоит. Можно и потерпеть.

– Нет, Пфани! А достоинство?! А гордость?!

Пфани только фыркнула.

– Достоинство и гордость не спасут тебе жизнь. Я усвоила это давным-давно, а теперь окончательно в это поверила. Я ухожу.

– Ты меня бросаешь? – Клара казалась настолько расстроенной, что Эстер почти ее пожалела, но потом вспомнила занесенную над ее животом кожаную плетку и забыла о жалости.

– Конечно, бросаю, – рассмеялась Пфани. – Что ты мне дала, Клара? Место на полу и возможность выполнять твою грязную работенку? Благодарю покорно, ищи себе другого прихвостня. Я займусь собственной грязной работой.

Махнув на прощание блоку 24, она вышла, не оглядываясь. Ее рыжие волосы блеснули в лучах закатного солнца. Раздался рев мотора немецкой машины, потом все стихло.

На печи мучительно застонала Зоя, возвращая всех в реальный мир.

– Ты отлично справляешься, – похвалила ее Ана.

Эстер не была в этом так уверена. Маленькая Зоя все еще оплакивала мужа, которого застрелили у нее на глазах. Ее сестру отправили в газовую камеру. Зоя так и не оправилась от этих ударов, а тяжелые роды могли стать последней соломинкой. Но Ана еще не потеряла ни одной матери, а Эстер доверяла опыту подруги. У нее же было другое дело. Она погладила Зою по голове, а потом заставила себя заговорить с Кларой, выбрав момент слабости.

– Дорогая, – спокойно сказала она, – а кто теперь будет делать татуировки на младенцах?

– Татуировки? – Клара непонимающе посмотрела на нее, потом передернула плечами. – Только не я. Ненавижу иголки.

Эстер впилась ногтями в ладони, молясь, чтобы все получилось.

– Я тоже. Бедные детки. Я содрогаюсь при одном виде иглы.

Клара прищурилась.

– Правда? Очень глупо с твоей стороны, номер 41400.

– Да, но…

Клара схватила татуировочный набор с освободившегося стула Пфани и сунула в руки Эстер.

– Ты только что получила новую работу, еврейка. Начинаешь сегодня!

– Клара, я…

– Сегодня, я сказала! Не желаю слушать никаких отговорок.

Эстер взяла набор и глубоко, удовлетворенно вздохнула.

– Нет, Клара…

Но капо уже ушла, громко топая по бараку. Эстер услышала, как хлопнула дверь ее комнаты. Тонкие деревянные стены не могли заглушить ее рыданий. Эстер улыбнулась. Ее план сработал.

Младенец Зои появился на свет маленьким, но голосистым. Так мог бы кричать и самый крупный ребенок. Ана, как всегда, благословила малышку. Зоя сказала, что назовет ее Оливия, в честь сестры. Женщины собрались на импровизированную церемонию. Зоя снова и снова целовала дочку в головку, покрытую светлым пушком. Клара вышла на шум. Хотя глаза ее покраснели и опухли, но она успешно залила горе шнапсом, который буквально сочился из каждой ее поры.

– Отличный экземпляр для «Лебенсборн»!

Зоя прижала Оливию к себе.

– Пожалуйста, Клара, – взмолилась она по-польски. – Не забирай ее у меня!

– Говори по-немецки, деревенщина! Радуйся, что светлые волосы спасут ее грязную еврейскую жизнь. И ей повезет в жизни больше, чем тебе.

– Но я ее мать, – на ломаном немецком заговорила Зоя. – Я дала ей эту жизнь!

– На пару дней, – хохотнула Клара. – Она в моем списке. А ты… – Она ткнула пальцем в Эстер. – Не смей татуировать этого ребенка. Он попадет в Рейх нетронутым.

– Конечно, Клара.

Клара зловеще прищурилась, и Эстер выругала себя. Но, к счастью, мозг капо был слишком затуманен алкоголем, чтобы сосредоточиться на чем-то. С ворчанием она поплелась в свою комнату.

Эстер сглотнула и посмотрела на Зою.

– Нам надо это сделать, – шепнула она ей по-польски. – Мы сделаем татуировку.

Зоя кивнула и со слезами на глазах передала драгоценный сверток Эстер.

– Пометь мою Оливию, чтобы я нашла ее. Когда-нибудь я ее найду!

– Обязательно!

Это прозвучало очень решительно, но, когда Эстер положила Оливию рядом с матерью и занесла татуировочную иглу, рука ее дрогнула. Не получится. Они решили, что лучше всего спрятать татуировку под мышкой, но она должна быть очень маленькой, чтобы ее не заметили, и очень точной, чтобы пригодиться в некий страшно далекий момент в будущем, когда они будут свободны и начнут поиски.

Весь вечер, пока Ана помогала Зое при родах, Эстер тренировалась на руке мертвой женщины, тело которой лежало возле барака. Это была жуткая работа, но Эстер знала, что несчастная душа не пожалела бы своей мертвой кожи, если бы знала важность стоящей перед ними задачи. Поэтому она тренировалась с чистым сердцем. Но когда перед ней оказался живой ребенок, все стало по-другому.

– Я не могу это сделать, – прошептала она.

Ана тут же подошла к ней.

– Ты можешь, Эстер. Ты смелая, добрая и сильная. Оливии будет больно совсем недолго, а ты дашь ей шанс снова увидеть собственную мать. Это очень важно, и ты сама это знаешь.

Эстер кивнула, сглотнула и подняла иглу. Голубые глаза девочки смотрели на нее, и она смотрела прямо в глаза ребенка, представляя, что это – ее ребенок. Ана была права. Это очень важно.

– Прости меня за все, – прошептала она младенцу. – Молюсь, чтобы когда-нибудь это тебе пригодилось.

Ана осторожно подняла ручку Оливии, крепко прижала ребенка, а Эстер взялась за иглу и нанесла номер Зои: 58031. Ну почему это не мог быть какой-то простой номер, думала она. Она вспомнила ряд цифр на руке мертвой женщины (этот кусок пришлось отрезать, чтобы не вызывать подозрений), сделала глубокий вдох и наклонилась. При первом уколе Оливия закричала, а Зоя ахнула, но Эстер услышала, как она пытается утешить и подбодрить ребенка. Сосредоточившись и закусив губу, Эстер медленно набивала цифры, мелкие и аккуратные, прямо в подмышке ребенка.

– Готово!

Она с облегчением выпрямилась. Ана проверила номер и одобрительно кивнула.

– Очень красиво…

– Красота в Биркенау? – У Эстер зашлось сердце при этой мысли.

– Нет, здесь нет красоты, – ответила Ана. – Но это красиво…

Эстер посмотрела на Зою, приложившую девочку к груди и осыпающую ее поцелуями. Девочка вцепилась в сосок, игла была позабыта. Все было правильно. Эстер улыбалась при мысли о крохотном знаке, известном только им одним. Когда-нибудь этот номер приведет их в будущее, о котором они не