Акушерка Аушвица. Основано на реальных событиях - Анна Стюарт

статья об особенности роста волос у истощенных людей, написанная одним из «докторов», использовавших лагерь в качестве безумной лаборатории.

– Построиться, – скомандовал доктор Роде. – Когда вас вызывают, входите в ванну с этой стороны, погружаетесь целиком на тридцать секунд и выходите с той стороны.

Все было проделано с классической германской эффективностью, но антисептик больно жалил тело. Первой пошла Янина Венгерская. Эстер заметила, как добрая женщина-доктор поморщилась, когда крепкий раствор антисептика коснулся ее изъеденной вшами кожи. Когда она выходила, в глазах ее стояли слезы, но она сдерживалась. К чему добавлять к язвам еще и синяки.

– Это поможет? – шепотом спросила она у Аны.

– Это может избавить нас от вшей, – ответила акушерка, – но насекомые живут в матрасах и одежде, так что очень скоро они появятся снова.

Эстер подумала о письме Филиппа, оставшемся среди вшей, и принялась молиться, чтобы бумага не пришлась им по вкусу. Подошла ее очередь. Погружаясь в ванну, она закусила губу, чтобы не выдать боли. Каждый клочок ее тела горел огнем. Она замешкалась, боясь окунуться с головой в грязную воду, покрытую толстым слоем дохлых вшей. Грубая рука надавила ей на макушку, и она ушла под воду, не успев даже сделать вдох. Теперь пылала не только ее кожа, но и легкие.

Держись, моя Эстер.

Ей вспомнились слова Филиппа, и она заставила себя не бороться, находясь под водой, – больше всего эсэсовцы любили демонстрировать свою власть. Голова у нее закружилась, и она поняла, что стоит открыть рот и впустить грязную щелочную жидкость в легкие, и все кончится.

Держись, моя Эстер.

Ее отпустили, и она вынырнула на поверхность, судорожно глотая воздух.

– Пошла!

Она вцепилась в край, но голова у нее так кружилась, что ей никак не удавалось нащупать ручку. Если бы Ана не удержала ее, она рухнула бы на землю, словно мертвая. Им обеим досталось дубинкой, но потом Ана вошла в ванну и скрылась под поверхностью воды, а Эстер присоединилась к мокрым, дрожащим женщинам, и эсэсовец потерял к ним интерес.

Узницы одна за другой погружались в едкую жидкость. Через эту процедуру ранним утром прошли все сто женщин из блока 24. Солнце уже поднялось, но женщины стояли в тени деревьев, и солнечные лучи не могли высушить их зудящую кожу. Тифозные больные еле держались на ногах, но падение вело к мгновенной отправке в жуткий блок 25, поэтому они стояли из последних сил.

Эстер закрыла глаза и стала молиться о Филиппе. Она представляла, как он поднимается на их чердак, ест хрустящий хлеб в тесной кухоньке, идет через гетто в свою мастерскую. Как она ненавидела когда-то эту закрытую часть Лодзи, но из ада Биркенау гетто казалось сущей идиллией. В Лодзи она хотя бы была со своей семьей, с мужем. В Лодзи она подчинялась другим евреям. Если бы они знали, что такое настоящее угнетение, то никогда в жизни не стали бы жаловаться на Румковского!

Если мы выживем, то сможем найти друг друга и начать новую жизнь, настоящую, полную любви и радости.

Прав ли он? Возможно ли это? Ей безумно хотелось снова взять письмо мужа и ощутить пальцами чернила, вышедшие из-под его пера.

Громкий удар вырвал ее из мечтаний. Она открыла глаза и, к своему ужасу, увидела, как мужчины-заключенные вытаскивают из барака их матрасы. Они разложили их на земле, притащили пульверизаторы, погрузили их в грязную ванну и принялись опрыскивать матрасы едкой жидкостью.

– Нет! – воскликнула Эстер.

Ана удержала ее – иначе она кинулась бы прямо к матрасам.

– Они не могут, Ана, – Эстер глядела на подругу безумными глазами. – Они же промокнут!

– Они высохнут, Эстер. Взойдет солнце, и…

– Мое письмо, – прошептала она, и Ана все поняла.

– Ты спрятала его в…?

Эстер судорожно закивала, всматриваясь в ряд матрасов. Они были совершенно одинаковы, и невозможно было понять, в каком скрывается ее сокровище. Впрочем, это было неважно, потому что матрасы промокли насквозь, и драгоценное письмо уже превратилось в бесформенную массу.

– Пустое, Эстер, – шепнула ей Ана, все еще крепко держа подругу за руки. – Ты все знаешь наизусть. Эти слова уже живут в твоем сердце.

Эстер почти не понимала, что ей говорят. Слова, которые она твердила, скрываясь с головой в едкой жиже, исчезли в мгновение ока. Последний лучик надежды в этом жутком месте угас. Эстер пошатнулась.

– Эстер, – резко прошептала Ана. – Эстер, посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри на меня. Ты должна стоять ровно, иначе тебя отправят в блок 25. Это всего лишь письмо. С Филиппом все в порядке. Он хочет, чтобы ты выжила. Эстер, ты должна жить ради него.

– Да, – выдавила Эстер из себя, но слова кружились в ее голове и расползались, как жалкие матрасы под едким душем.

Она почти ничего не видела, ноги ее подкашивались.

– Эстер! – откуда-то издалека донесся голос Аны. – Эстер, тебе не кажется, что ты беременна?

Эстер растерянно моргнула. Мир дрогнул и собрался воедино. Она вцепилась в Ану.

– Беременна?!

Ана осторожно огляделась. Когда в глазах Эстер прояснилось, она увидела, что охранники целиком поглощены бедолагами, которые обрабатывали их одежду, и не обращают на них внимания. Ана положила руку на живот Эстер и почувствовала набухание, которое считала следствием долгого голодания, потом ощупала ее грудь. Грудь Эстер была не такой, как раньше, но она была – и была готова кормить ребенка.

– Это возможно? – спросила Ана. – Эстер, мы здесь три месяца. Это возможно? Ты была с Филиппом до того, как тебя забрали?

Эстер мысленно вернулась в тесную комнатку на чердаке, в мягкую постель, в темные ночи, в нежные объятия мужа. Она вспомнила, как они были вместе накануне прихода полиции за ее матерью, когда ее забрали вместе с Рут и отправили в Биркенау. Она услышала низкий, нежный голос Филиппа:

Ты мой праздник, Эстер. Ты – мой концерт и мой праздник, мой день и моя ночь.

– Это возможно, – кивнула она, хотя тот факт, что мягкая, теплая постель может хоть как-то быть связана с ужасами Биркенау, казался чистым безумием. Великим и прекрасным безумием.

Мужчины ушли, забрав с собой женскую одежду. Солнце выглянуло из-за деревьев, и над матрасами поднялся пар. Капли антисептика испарялись с тел узниц. Эстер теперь могла думать только о новой жизни, зародившейся внутри нее. Да, она потеряла письмо Филиппа, но у нее есть его ребенок. Их ребенок. Она изумленно посмотрела на Ану.

– У меня будет ребенок?

– Похоже, что да.

Эстер ощутила абсолютную радость, но тут женщина, стоявшая рядом с ней, покачнулась, и эсэсовец спустил на нее собаку. Собака схватила несчастную за ногу и потащила ее в блок 25. В этот момент Эстер осознала весь ужас своего положения. Она была еврейкой, находилась в лагере, где безумная преступница и ее помощница-проститутка топили еврейских детей в грязном ведре, стоило тем сделать лишь первый вдох. Да, ей будет помогать лучшая акушерка в мире, но вся мрачная пародия на окружающий мир будет против них. Ребенок Филиппа был не только радостью, но и серьезнейшей опасностью для жизни Эстер.

Глава девятнадцатая. Сентябрь 1943 года

АНА

Музыка окутала Ану, как колыбельная. Она закрыла глаза и на мгновение забыла, что находится в Биркенау в окружении больных и умирающих. Она представила собственную