Обмануть судьбу - Элеонора Гильм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Григорий жадно пил, голый, без портков и рубахи, она смотрела на него с любовью. Вот и поняла, что значит быть хорошей женой настоящего мужчины.
– Что так смотришь?
– Ничего, – смущалась она. Но к поджарому его телу невольно тянулись руки и губы Аксиньи. Той ночью не раз еще наполняла она ковш квасом и стонала от избытка чувств под своим мужем.
– Тайные уды мужа своего не трогала? А не скакала ли ты, оседлав мужа своего?[45]
Отец Михаил задавал срамные вопросы, а Аксинью они ввергали в смятение. А батюшка Михаил любострастие называл грехом.
Всего за год набралось бы от силы дней пятьдесят, когда можно было без оглядки венчанным супругам сплетаться в объятиях. Жене полагалось тихо и неподвижно лежать под мужем своим, не выказывая страсти. А если Аксиньины бедра наливались жаром от мужниного касания? А губы сами собой тянулись к курчавым волосам на его груди, а руки гладили темную, влажно поблескивающую кожу… Грешница она?
Выходя из церкви после исповеди, испытывала она теперь угрызения совести. Если б призналась во всем, что происходило с мужем, весь оставшийся год пришлось бы им поститься и класть в церкви земные поклоны.
Не один человек ночные утехи творит. Коты с кошками орут темной летней порой, собаки без стыда при свете дневном склещиваются. Каждая тварь земная и птаха ищет пару, и любится, и страстью горит. Нет, отцу Михаилу правды она не скажет.
* * *
Воскресенье для большинства еловчан было днем отдыха и походов в церковь. Аксинья нежилась в постели дольше обычного. Потянувшись, она услышала звон, доносившийся из кузни. Григорий не изменил своей привычке и этот воскресный день решил посвятить работе.
К полдню, так и не дождавшись мужа, Аксинья собрала в тряпицу обед – вареные яйца, соль, свежий ржаной хлеб – и направилась в кузницу.
Григорий, высоко занося молот, ударял по куску металла. Искры так и летели из-под молотка, мускулы крепких рук напрягались при каждом ударе, а рубаха насквозь промокла. Игнат раздувал горн и стирал пот, капавший со лба. Любуясь на праведный труд двух крепких мужчин, Аксинья не сразу позвала их обедать.
– Ты прямо Гевест… Только куда краше, – не выдержала она.
– Что за олух?
– Бог греческий.
Гриша прижал Аксинью к своему разгоряченному телу:
– Вишь, Игнатка. Жена моя как в богах греческих соображает. Аж страшно такой учености!
– Да ну тебя! Гриша! – счастливые глаза и смеющиеся губы Аксиньи были так близко-близко, что кузнец чуть не забыл, что в кузне они не одни.
Разложив узелок на шатающемся столе, сбитом из щелястых досок, мужики принялись за еду, грязными руками разламывая хлеб, уминая яйца за обе щеки. Аксинья улыбалась, от трапезы не отвлекала, только придвинулась поближе к мужу и пальцем проводила по влажной спине, украдкой, чуть заметно.
– Знаешь, что, Игнат, все на сегодня! Шабаш, пора и отдохнуть.
– Фух, Григорий, удружил. Меня на речке ждут. – Счастливый парень в миг собрался и убежал.
– Может, тож на речку махнем? Найдем укромный уголок… А, Оксинька?
– Нет, я знаю местечко получше.
Аксинья заботливо собрала в корзину все, чем можно было насытиться: кожаную бутыль с квасом, хлеб, зеленые перья лука, кусок вчерашнего пирога с зеленью.
Легкая, быстрая, привычная к лесу жена шагала впереди, за ней, чуть припадая на больную ногу, ступал Григорий.
– Издеваешься над старым мужем, женушка. Еле иду, еще корзина тяжеленная.
– Это разве издевательство! Еще погоди! У озера совсем заморю тебя!
– Даже так? Уже боюсь. Бр-р-р. Убегу сейчас вместе с едой, не поймаешь.
Еле заметная тропа порой терялась под валежником, зарослями шиповника. Занятые шутливым разговором, Аксинья и Григорий не замечали ускользающих мгновений. На разные голоса пели птицы, благоухали травы, солнце игриво скользило по листве и лицам путников. Любопытный бурундук застыл на стволе дерева, рассматривая людей. Гриша его шугнул, и юркий зверь растворился в сплетении трав.
– Вот мы и пришли.
Неожиданно взгляду путников открылось синее озерцо, обрамленное вековыми соснами. Безымянное, оно было расположено в стороне от охотничьих троп. Озеро несколько лет назад нашли Оксюша с Федей. С той поры Аксинья больше в этом чудном месте не бывала.
– Красиво, правда? – тихо проговорила она.
– Да, рай земной! Ты как хочешь, а я в воду!
Скинув рубаху и порты, обнаженный кузнец нырнул в озеро. Воровато оглянувшись, Аксинья тоже сбросила сорочку и прыгнула в воду.
– Совсем без одежды, – подплыл к ней муж. – Бесстыдница! Отец Михаил наложил бы на тебя епитимью!
– Он не узнает, – плеснула она брызгами.
– А если расскажу? – Григорий обхватил жену и прижал к себе мокрое гладкое тело.
– Не посмеешь, – Аксинья закрыла его губы своими.
– Гурия моя, – шептал он ей, ловя капли, стекающие по гладкой коже.
Уже потом, отдышавшись, жена не сдержала любопытства:
– Гурья – это кто? Гурий… Имя что ль такое?
– Как бы сказать тебе… Девы, что в раю магометанском усладу несут праведникам – их гуриями кличут.
– В раю? Девы?
Аксинья задумалась.
– Богомерзкое магометанство, прав отец Михаил.
– Мож, и мерзкое, но такой рай мужику сладок.
– Тьфу, охальник. – Аксинья махнула на мужа, ее грудь зазывно тряхнулась, и Григорий вновь не отказался от того, что обещало тело гурии.
Солнце уже клонилось к закату, когда они спохватились – давно пора было возвращаться обратно.
– И я, ахмак[46], счет времени потерял! – корил себя муж.
Аксинья привыкла уже, что добавлял он в речь свою татарские словечки, она, любопытная, спрашивала, что значат они, повторяла, дивясь диковинному звучанию… Но не в этот раз.
Быстро натянув одежку, Аксинья с Григорием пустились в обратный путь.
– И трав хотела набрать! – вздыхала жена.
– Уж не до трав твоих. Пошли скорее.
Лес, приветливый при свете солнца, вечером казался жутким, полным неведомых теней. Схватив ладонь жены, Григорий быстро шел по лесной тропе и ощущал, как сердце сжимается от дурных предчувствий.
Лес враждебно обступал их, Аксиньина рука стала подрагивать. Когда справа затрещали ветки, кузнец уже был готов. Внезапно остановился, прислушался – треск больше не повторялся.
– Аксинья, умеешь на деревья залазить?
– В детстве…
– Вспоминай! Лезь на ту большую березу.
– А ты? Что случилось-то? – И так большие глаза жены увеличились, делая ее похожей на олененка.
– Лезь давай!
Подобрав юбку, Аксинья просто взлетела на дерево, поразилась своей резвости.
Затаившись у ствола, кузнец ждал нападения – теперь он уже был уверен, что
