Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

Теперь Оксюша была его законной женой, его добычей. Он перестал себя сдерживать, уже не боялся спугнуть юную деву, как когда-то на берегу Усолки.

Властным поцелуем муж раздвинул ей губы, быстрым движением снял мешающую ему рубаху. Резко, почти грубо его руки шарили по тонкому телу, сжимали соски, спускались на мягкий живот, впивались в бедра. Аксинья задыхалась, но не смела ни слова сказать своему мужу.

– Не могу больше! – Григорий властно развел ноги Аксиньи, мощным движением вошел в ее глубину.

От внезапной боли она закричала, в мгновение ощутив и тяжесть навалившегося мужа, и величину той части тела его, что оказалась внутри нее. Недолго бился над ней кузнец, но и эти минуты показались ей нетерпимо долгими.

– Это первый раз так… потом получше будет, – сыто откатился от Аксиньи Григорий. Скоро грудь его стала подниматься ровно, лишь иногда раздавался тихий храп.

Новобрачная свернулась клубочком под одеялом и почти до утра не могла уснуть. Ее лишала сна не только тянущая боль внутри, но и тяжкие мысли. Ночь эта оказалась иной, чем ей это виделось в девичьих наивных грезах.

Молодоженов разбудили громкие крики и яркий солнечный свет, врывавшийся в избу. Во главе вереницы гостей, пришедших проверить, состоялся ли брак, была Марфа. Кому, как не ей, спешить убедиться в «испорченности» невесты. Конечно, на простыне нашли капли крови, к огорчению злонравной Марфы. Григорий быстро вытолкал гостей, увидев смущение молодой жены.

– Бледная ты, замученная. Что такое?

– Уснуть вчера не могла, измаялась.

– Иди-ка сюда, женушка, новую простынку постели да продолжим то, что начали ночью.

– Нет, Гриша, к гостям надо. Сегодня второй день свадьбы. Нехорошо обычай нарушать! – Муж вздохнул, почесал грудь, поросшую курчавым волосом, и стал натягивать портки.

При свете дня Аксинья осмотрела свое новое жилище. Анна с соседками постарались привести в порядок Гришину избу, отскоблили грязь по углам, смахнули тенета, но от жилья по-прежнему веяло неустроенностью: ни скатертей, ни занавесок, ни пучков травы, ни поставца с посудой. Вместо рушников рваная тряпка, на полу – грязная солома. Холостяцкая берлога, не ведавшая женской руки.

– Да, Гришенька, работы тут непочатый край, – вздохнула Аксинья. Порывшись в сундуках, перенесенных в избу накануне, она вытащила синий сарафан с жар-птицами по подолу и льняной убрус – отныне должна была она накрывать голову, как все замужние женщины.

Второй день прошел для молодоженов веселее – теперь уже были силы смеяться над шутками и воздавать должное угощению.

Напугав детей и девок, во двор Вороновых заскочил медведь и грозно зарычал:

– Кто тут невеста? Показывайте! Приголубь меня, Аксиньюшка. – Ряженый вытащил девушку из-за стола – а муж и сопротивляться не мог. Царь лесной – что хочет, то и делает.

Медведь крутил Аксинью, из лап не выпускал, приплясывал вокруг, насмешничал.

– Семен, хватит уже, – попросила она. – Довольно.

– Давай целуй меня. – Мертвые глаза зверя приблизились к лицу Аксиньи. Она еле сдерживала отвращение, чувствовала запах дурно выделанной шкуры. Григорий уже привстал, понял, что обычай превращается в нечто иное.

Чмокнув в черный нос зверя, Аксинья убежала под бок к мужу. Пьяные гости кричали: «Медведь в углу!», молодая жена отвечала: «Григория люблю» и целовала мужа, с удовольствием чувствуя жар губ и мягкость смолисто-черных усов.

2. Хлопоты

Улеглась свадебная шумиха, и повседневные хлопоты до отказа заполнили жизнь Аксиньи. Отмыла избу, украсила окна полотняными вышитыми занавесками, накрыла покрывалами все лавки в избе, повесила узорчатую скатерть – и перевела дух. В родительской избе она не чуралась никакой работы: и у печки стояла, и за скотом ходила, и стирала, и углы скребла. Но быть хозяйкой, все делать самой и вовремя – оказалось тяжкой ношей!

В первый же день она за отмывкой полов она и не заметила, что уже полдень. Обеду мужу не приготовила. Григорий ворчать не стал, попил молока с вчерашним хлебом и вернулся в кузницу.

– Безрукая, – жаловалась Ульянке Аксинья, – печка разгораться не хочет, пироги подгорают… Ни свежих яиц, ни огорода!

– Да не бери близко к сердцу! Освоишься, это все с непривычки! А что яиц нет – не твоя беда, мог муж твой и прикупить, подумать о жене молодой! Съездите в город да купите иль у кого в деревне!

– Спасибо за добрый совет, – обняла подругу Аксинья.

– Да я вот с чем к тебе – мы с Зайчиком решили свадебку сделать. Вас с кузнецом ждем аккурат после Петрова поста[43]. Венчаться будем в Александровке. Погуляем у родителей Георгия денек – и хватит!

– У Георгия?!

– Да, представь, подруженька, при крещении Зайчика моего Георгием нарекли. Знают все по прозвищу. Я хохотала битый час. Вот погадали мы с тобой! У тебя Григорий, у меня Георгий – всю правду колечко сказало!

– Вот это да! Вот так серебряное колечко! Колдовское!

– Выпроси его у матери. Может, тряхнем стариной на эти Святки?

– Нам уже это будет без надобности…

– Да ну! Захотим да погадаем, что нам теперь только котелки скрести! А расскажи, что у вас с мужем ночью? А?

– Опять ты за свое!

Аксинья решилась:

– Да ничего хорошего… Как в первую ночь мука, так и сейчас… Не в радость! А он все льнет и льнет ко мне. Скрываю я изо всех сил свое отвращение, а поделать ничего не могу. Как целуемся-милуемся, так я довольнешенька, а… К делу переходим – так хоть волком вой!

– Отвращение? В медовый-то месяц…

– Ты так говоришь, будто и сама греха вкусила. Знаешь, что в постели творится?

– Знаю, под кустами мы побаловались. И я тебе скажу, люблю я это дело. Вспоминаю ночки – аж негой все наполняется, – выдохнула Ульяна. – Хорошо, пузо вырасти не успеет до свадьбы.

– Уже ждешь дитятю?

– По видимости… Вот такие мы с Зайцем быстрые!

Аксинья обняла подругу, ребенок – в радость. Без детей изба пуста.

Оксюша ничуть не преувеличивала: каждая ночь с любимым желанным мужем была совсем не сладка для нее. Был бы Григорий поласковее, больше нежил свою молодую неопытную жену, глядишь, и сладилось бы у них. Днем милый, ласковый Григорий, который заботился о жене, исполнял ее прихоти, прощал хозяйственные огрехи, в постели был жесток, необуздан и даже груб. Он стискивал в своих объятиях молодую жену, как зверь, терзал ее тело. Наутро Аксинья находила синяки на нежной коже, ныли сосцы от укусов, саднил низ живота.

– Гришенька, больно мне. Ласки хочу…

– Женка, не балуй, люблю я тебя, как до свадьбы. Какую ласку тебе надо? Каждую ночь от тебя оторваться не могу, –