Обмануть судьбу - Элеонора Гильм

Так Аксинья поняла, что жалобы бесполезны, они лишь отвратят от нее мужа. Надо терпеть.

Молодая жена пошла за советом к наставнице – Глафире. Старушка не появилась на ее свадьбе, отговорившись разыгравшейся хворью. Не любила она шумные празднества, пьяную толпу, досужее любопытство.

Аксинья, смущаясь, рассказала о своей беде Глафире.

– Я думала, у всех так, мужья не в радость. А Ульяна о другом говорит.

– Ты Ульяну свою больше слушай. Хоть… И правда я от мужа своего по молодости отлипнуть не могла… А он хорош был, набрасывался на меня, – старушку потянуло на воспоминания, которые Аксинья слушала с неподдельным интересом. – За ладошку только меня возьмет, а я вся полыхаю. А как кто из казаков на меня засмотрится, Верещалка как разъярится! Домой придем, орет на меня как оглашенный, чуть за плеть не берется. Я-то хихикаю, зная, чем все закончится – на постель меня завалит да миловать будет. Эх, времечко золотое!

Старушка замолкла. Опустив морщинистое лицо, она разглядывала свои покореженные временем руки.

– Эх-эх. Потом он с тем же пылом молодых соседок охаживал… кобелиная натура у мужика была. Вытаскивала его с чужих кроватей. Пока в Еловую не приехали, сладу с ним не было. Потом усмирел, в деревне-то – не в городе, все на виду. – Глафира замолчала. – Слушай, девонька. Знаю, как тебе помочь. Ягоды рябины, льняное семя, крапиву, боровую матку, листья черники и китайскую траву[44] смешай да кипятком залей. Ночь настоится, и пей с утра да вечером. Китайскую траву в городе найдешь. Киргиз лавку держит, у него спросишь.

– Спасибо тебе! Баба Глаша, попробую. Боюсь я, что немила ему стану.

– Да успокойся ты, это первое дело. Изводить себя станешь, толку не будет. Подожди-ка, девонька. – Глафира открыла небольшой сундук и вытащила книгу, завернутую в выцветшую тряпицу. – Твоя она теперь, Оксюша.

– Нет! Зачем!

– Бери, ты же всегда любила ту книжицу. Много там снадобий, и я не все их прочитала, разобрала. Ты девка смышленая, востроглазая. Денег «Вертоград» стоит, отец-то мой недешево его покупал. В наших глухих краях много за него не дадут, но как жизнь твоя сложится… Кто знает… Мне уж помирать скоро.

Аксинья поняла, что Глафира давно решила, и с благодарным поклоном приняла книжицу.

– Ты только помирать-то не спеши. Не всему меня научила, – обняла старушку Аксинья. – А где твой Плут? – внезапно заметила она. – Гуляет по деревне?

– Потерялся Плутишка мой… Уже староват с кошками бегать. А может, смерть его кошачья подстерегла. Он, как и я, немолод.

Сколько себя помнила Аксинья, у бабы Глаши жил черный здоровый котяра, гроза всех соседских котов. Сколько лет ему было, Глафира и сама не помнила. Обычно коты да собаки в деревне столько не жили, потому считалось в Еловой, что черный кот знахаркин – бес или еще какая нечисть. Баловала Глафира Плута, кормила яйцами и мясом, когда в силе знахарской была. А потом порой кот мелкую пичугу ловил и хозяйке приносил на похлебку – заботился о старухе.

В деревне кота, конечно, недолюбливали – черный Плут знахарки вызывал такой же страх, как и его владелица. Поминали еловчане ёшкина кота и Баюна. Трогать котяру не осмеливались – отправит пораньше в преисподнюю.

Аксинья искренне расстроилась из-за пропажи.

– Я поищу котяру. Куда ж деться мог?

– Поищи, дочка. Для моих старых костей он лучшее лекарство.

Отправившись через пару дней за цветущим иван-чаем и ромашкой, Аксинья увидела знакомый комок черного меха.

– Плут?

Любимый кот Глафиры уж пару недель назад был задушен – на это недвусмысленно указывала веревка, оставшаяся на его шейке.

– Что ж за душегуб? Кому ты дорогу перешел, котейка? – жалостно зашептала Аксинья. Присыпала Плута землей, прикрыла сверху травой. Старушке правду лучше не говорить, расстроится, близко к сердцу примет.

* * *

Весело, привольно отгуляли на свадьбе Ульяны с Зайцем. Родители парня были счастливы, что их добрый сын, обиженный немилосердной природой, нашел невесту по душе. Да еще какую! Пышку-хохотушку! Улыбчивая, румяная невеста цвела под влюбленными взглядами жениха.

Григорий был не в настроении, не хотел он веселиться и шутить. Еще не наступил вечер, как потащил он жену домой.

– Подружка, ты что ж так рано? – опечалилась Ульяна.

– Муж домой хочет. Пора нам!

– Так гулять и гулять еще. Детки по лавкам не орут! – недоумевала подруга и попыталась убедить Григория. – Григорий, ты жене поплясать дай… Рано домой, самый смак…

– Ты с женихом иди любезничай, а жену мою в покое оставь, – отрезал кузнец, гневно сверкнув глазами.

– Ой-ой-ой, злой Аксиньин муж, – скривилась невеста и последовала совету, прижавшись к Зайцу. А тот поднял ее на руки, пошатнулся – выпил не одну чарку медовухи, чуть не уронил жену. Ульяна ничуть не обиделась, расхохоталась, смачно поцеловала Гришу.

Аксинья успела еще увидеть, как вдрызг пьяный Лукьян, к недовольству своей молодой городской жены, вытащил зятя плясать, как Рыжик заливисто смеялась, от души забавляясь кутерьмой. Свадьба ее была без насмешек соседей, без недовольных взглядов отца, без зависти подруг. Повезло Ульянке. Но Аксинья, хоть и сравнивала невольно, не держала обиды. Как случилось, так случилось.

Григорий усадил жену в телегу, а она все оборачивалась, тянулась к веселью.

Кузнец Ульяну недолюбливал и просил пореже звать в гости.

– Пустая она, безголовая. Ничего хорошего от такой женки не жди!

Григорий не запрещал жене встречаться с подругой, но каждый раз кривился, слыша, как Аксинья в очередной раз болтает с Ульяной, по мужу ставшей Федотовой.

Григорий оказался человеком нелюдимым. Серьезный, деловитый, работящий, он большую часть времени проводил с Игнатом в кузнице, а вечера коротал с женой. Больше никто ему не был нужен, а молодая жена тосковала. Привыкнув к многолюдной семье, шумным вечерам, ей пустой казалась их изба, скучными тихие вечера. Порой вырывалась она к родителям, засиживалась допоздна, наслаждаясь уютом, легкими разговорами и материнской заботой.

Анна почуяла, что дочка ее не так счастлива, как хочет показать. Есть у нее с мужем какие-то разногласия. Но ничего не спрашивала, дочка рано или поздно сама все расскажет. Василий зятя не любил, иначе как «басурманин» не называл. Приязни родственной не получалось.

* * *

В субботний день Аксинья отправилась с мужем в Соль Камскую. Вороной, запряженный в новую телегу, брыкался и недовольно вел ушами. Аксинья горделиво восседала рядом с мужем. Серьезная замужняя женщина, хозяйка, а не пигалица.

– Ты что, Абдул? Избаловался у меня вконец, – ворчал Григорий. – Бухарцам сдам, пожарят на вертеле.

– Гриш, не сердись. Конечно, такой красавец, ему хомут на шее в тягость… Под