Долгие Дороги - Дэн Марко

близки были слова, сказанные ему Дисмасом. Ему вновь стало больно смотреть на лица его товарищей. Ибо в них он видел тех, кого уже не сможет вернуть…

Вся его новая жизнь была пропитана сплошной ложью и обманом.

– И так чего же он добивается? – снова привлёк его внимание Бертон. – Надеюсь, по крайне мере тебе он рассказал.

– Что-то об… освобождении нашего Института, или Точке Сингулярности, я не знаю. От директоров, вроде как… – уклончиво, словно выжимая из себя буквы сумел выдавать он. Память то и дело возвращала его к тем событиям, до перемещения на эту Землю. К тем людям, которых он знал и любил, а затем потерял в одно мгновение. К тем людям, которых он пытался заменить, начав с чистого листа. И в итоге потерпел неудачу. От всего этого, в любой момент разговора, ему казалось, что его вот-вот стошнит от омерзения как к Себастьяну, так и к самому себе. – Думаю, он сам всем всё уже рассказал…

Ирвинг заметил ухудшенное состояние Вьятта. Его кожа побледнела, а складках лба блестели холодные капли пота. Полуприкрыты глаза то замирали на одной точке, то и вовсе закрывались на продолжительное время.

Профессор хотел задать хотя бы ещё один вопрос, но заметивший это Уоллес резко перебил его.

– Прошу тебя, Ирвинг, оставь меня в покое, хотя бы на короткий срок. Я просто не хочу говорить сейчас о нём. – Спустя полминуты молчания он сухо и тихо добавил, скорее всего, больше для себя самого. – Как же я устал от всего этого…

Ирвинг не понимал, что такого сказал ему Дисмас, чтобы его коллега впал в такое горестное отчаянье. Какой диалог произошёл между ними там, в закрытой комнате? Он чувствовал нутром, что и один, и второй что-то недоговаривают. Но что конкретно ему и самому тяжело было сказать.

В то же время, допытывать и без того усталого человека он не стал. Его рука мягко похлопала друга по плечу, бросив последний сочувствующий взгляд на его опущенную вниз голову, прежде чем развернувшись, направятся обратно к застывшим за панелями и громоздкой аппаратурой сотрудникам отдела.

Вьятт же, в свою очередь, даже не сдвинулся с места, когда коллега-учёный ушёл. Он продолжал сидеть на стуле в переговорной комнате, пока его руки закрывали собственное лицо, скрывая одну единственную каплю. Слезу, стекающую из закрытого глаза…

Закончив сию дискуссию обе стороны, провели оставшееся время в тишине и раздумье, более не желая что-либо спрашивать друг у друга. Доктор Вьятт, хоть и не до конца принимая свою неправоту, всё же решил для себя отдохнуть, дабы в скором времени отвлечься в пучине физической работы, по которой уже изнывали его руки. Спустя неопределённое количество времени, к комнате вернулся Себастьян.

– Мистер Вьятт, думаю вы уже достаточно накопили сил, чтобы вернутся к труду. Ваши коллеги ждут.

Бросив последний краткий взгляд на присутствующих человек в помещении, и резко встав из-за стола, он стремительно удалился.

– Какой неисправимый человек… – тихо проговорил Кристобаль, когда металлическая дверь с грохотом захлопнулась. – Он не изменился, даже когда оказался здесь. Даже когда попытался забыть прошлое в этой иллюзии, притворившись, что его вины в случившемся нет. Но его совесть тоже ничуть не изменилась. Её всё также тяжело обмануть.

Себастьян сел на прежнее место. Взгляд его устремился на тусклый свет люминесцентных ламп. А из-за страсти к табаку, его рука, почти что сама потянулись в карман брюк, доставая кожаный портсигар. Он вынул очередную сигару и блеснув зажигалкой, прикурил её.

Дым сразу же разлетелся по помещению. Сам курящий рассматривал свой портсигар, нежданно начав придаваться связанными с ним воспоминаниями. Довольно приятными, стоит заметить.

В его голове вспомнился год. Он точно не помнил, но вроде как это был 96-ой. Не так давно, конечно, но у него всегда была плохая память на даты.

Однако он хорошо помнил день, когда этот портсигар впервые оказался в его мозолистых руках – 16-го октября. В конце концов, это день его рождения. И отнюдь не в каждый такой день, находились люди, которые были готовы подарить ему подарок. Особенно если это была группа людей, из которых не каждый был ему другом.

Насколько сейчас он может судить, среди той группы он помнит только Лоуренса, Уоллеса, Ильзу и Уолтера…

«Ах да, Уолтер!» – наконец-то вспомнил Дисмас, и на его губах отчётливо взыграла улыбка. Но не обычная, не та которую он показывал другим людям, своему начальству. А настоящая, искренняя улыбка, как следствие чего-то действительно ему приятного.

Он, разумеется, мало знал этого Уолтера. Ни его личную жизнь, ни его характер. Его голос также будто был заглушён в памяти. В конце концов, он даже его фамилии сейчас не вспомнит.

Однако готов был поклясться, что это именно он. Именно Уолтер вручил ему этот портсигар, завёрнутый в бумагу… цвета…

«Тьфу ты, вылетело из головы!» – Вновь забыл Дисмас, сведя густые брови, вынув изо рта сигару, чтобы сосредоточиться и почти тотчас приподнялся на стуле, когда озарение вернулось к нему. – «Зелёный! Точно, зелёный!»

Да, завёрнутый в бумагу зелёного цвета, с небольшим ароматом засохшего клея. Уолтер вручил ему в руки эту маленькую коробочку, пока остальные трое кричали ему: «Поздравляем!». А его коллеги сзади накрывали на стол. Праздновали в кафетерии, вечером. Принесли закуски, открыли бутылку скотча, хранящуюся у одного из них в укромном уголке.

И потом все ели и пили, немного конечно, ведь завтра всем нужно было на работу, в свои офисы и лаборатории, почти на весь день. Прошло где-то часа два. Людей было немного и вскоре они расходились, и уходя поздравляли его.

– Поздравляли меня, ха… – Незаметно для собственных губ, слова на полушёпоте были сказаны им так громко для его сознания, что пробудили самого от чересчур приятных воспоминаний.

Подумать только, они поздравляли его с днём рождения, хотя он почти никогда не говорил с ними, не приходил в гости. Они поздравляли его, даже не взирая на то, что он редко присутствовал в комплексе. Они поздравляли его, даже не подозревая о том, какую кровавую работу он делал по личным указаниям директоров и других вышестоящий циничных учёных-мерзавцев…

Они поздравляли его, не зная, что он умер тогда, когда доставил последнего своего испытуемого человека, о коем не вспомнят и не будут искать, обречённую жертву, обвинённую судом на всю оставшуюся жизнь, для очередного опыта по скрещиванию людей и претеритантов…

Они поздравляли его… Даже не зная, что на следующий день, по его же собственно осмысленной вине, по его долгому благому