Долгие Дороги - Дэн Марко

плану, ведомому одному лишь ему, все эти люди умрут в одно мгновения ока, из-за одной маленькой ошибки, даже не почувствовав боли, не узнав о своей кончины, пока не увидят яркий…

– Свет… – Сигара выпала из его застывших сухих и лишь немного, самую малость дрожащих рук, прежде чем беззвучно рассыпала догорающий пепел на холодном полу закрытой комнаты.

Зачем он вообще вспомнил об этом? Особенно сейчас?

Дисмас моргнул несколько раз, будто бы приходя в сознание, после недолго сна, в который незаметно погрузился. Он только сейчас заметил, как остановилось его дыхание и из приоткрытого рта он потерял ещё одну свою сигару, уменьшив и так их небольшое количество.

Нет, это не имело смысла. Не имело смысла особенно для нынешнего его.

Себастьян Кристобаль прокашлялся, смачивая засохшее горло, размял затёкшие руки и положив закрытый портсигар обратно в карман своих старых брюк, встал со стула, поправил плащ.

Снова заставив себя посмотреть на знакомый свет люминесцентных ламп, он уже собирался выйти из помещения, как вдруг в дверь кто-то громко постучал. Спустя некоторое время, эта самая дверь в тихую комнату распахнулась, впустив внутрь весьма уставшего молодого учёного Марвина, тут же молча вставшего в дверном проходе, немного испуганно ожидая нужной реакции от Дисмаса.

– Докладывай. – холодно скомандовал тот.

– Мы восстановили биологический сигнал нашего коллеги на Земле №2. Он не умер, скорее всего опустился на глубину, поэтому сигнал ухудшился, к тому же темпаральные бури ещё не прекратились.

– Меня мало волнует ваша лабораторная крыса. Вам удалось найти сигнатуру Калеба?

– Мы ещё в процессе. – из-за усталости учёный говорил довольно осторожно и медленно. – Но нам понадобиться ваша помощь с настройкой частоты.

– Хорошо. Я сейчас буду. – Себастьян, затушив тлеющую сигару носком туфли и, натянув шляпу на лицо, слегка ускорил шаг.

С этими словами металлическая дверь с треском захлопнулась, оставив комнату окончательно пустовать.

…

Лёгкое дуновение ветра мягко касалось грубой кожи. Воздух не холодный, но и не жаркий, свободно вздымал тяжёлую грудь. Сквозь закрытые глаза с трудом проникал розоватый оттенок яркого солнца. Возможно, со стороны это могло показаться недостаточно комфортным условием для отдыха, ему вполне хватало этой природной тишины, чтобы отдохнуть хоть самую малость. Далёкое щебетание птиц, тихий гул ветра, колышущего высокую, ещё свежую траву – всё это казалось тем небольшим вознаграждением, стимулирующим идти дальше, после долгого и упорного труда.

– Калеб? – заботливый голос нежно прошёлся по ушам дремавшего великана, сидя облокотившись на ствол невысокого дерева, одиноко стоящего на холме среди бескрайних зелёных лугов.

Его имя такое грубое и броское, но сказанное с такой чувственной заботой, которой он уже не ощущал очень давно. Как бы ему хотелось, чтобы этот момент длился как можно дольше.

– Калеб! – на этот раз громче повторил голос. Теперь в нём отчётливо читались нотки слабого недовольства. Видимо конец столь приятного момента наступил.

Гигант открыл глаза. Голова его находилась ровно так, чтобы при пробуждении бескрайний простор «зелёного моря» в должной красоте открывался перед ним. Но источник голоса исходил не оттуда. Глаза медленно опустились вниз, прямо на маленького 7-ми летнего мальчика, сидящего на коленях этого ужасного чёрного чудовища. Он держал в руках старую книгу, которая с определённого ракурса казалась больше его самого, что в свою очередь не могло не вызвать слабой ухмылки со стороны великана.

Калеб слегка надавил на закрытые глаза, пытаясь прогнать дрёму. Окончательно проснувшись его губы изменились в небольшой улыбке, в то время как огромная рука легонько почесала волосы на маленькой голове мальчика.

– Ох, – огорчённо вздохнул исполин. – я опять здесь?

Наигранное недовольство дитя быстро сменилось явным волнением.

– Ты же снова разозлился, да? Ты убил того человека, хотя он того не заслуживал. – его маленькие глаза с вопросом глядели на великана.

– Я… – Грозный доселе великан, сейчас казалось не находил слов. – Прости. Мне… мне пришлось сделать это. У меня был приказ. Ещё один. Очередной… – с нежеланием проговорил он.

Ребёнок затряс головой.

– Тебе нельзя злиться, помнишь? Мы же с тобой, ты и я знаем, что так делать нельзя. Гнев – это грех порочный, поедающий нас изнутри. А создавая гнев, мы делимся им с другими и тогда гнева становится ещё больше. А это плохо! Очень, очень плохо! Мы должны бороться с гневом, а не приумножать его.

– Да, я помню… Я читал… – Гиганта посетили воспоминания. Воспоминания о тех нескольких книг, что между ужасной нестерпимой болью, не видавшей конца, давали ему люди в белых халатах и в особенности человек в мятой фетровой шляпе.

И в той книге были слова. Единственные слова, которые ему дали. И он выучил их от начала и до конца, скрашивая своё одиночество в железной холодной комнате, познавая то, о чём раньше даже и не подозревал – интерес. Жизнь. Зарождающееся семя свободы. А вскоре познал и тепло в груди.

Тонкие руки улеглись на широкие плечи чудовища, а лоб мальчика прижался ко лбу Калеба. Глаза обоих были закрыты, сосредотачиваясь на биении сердец, бьющих, казалось, в унисон.

– А кто ненавидит брата своего, тот находится во тьме, и во тьме ходит, и не знает куда идёт… – тихо проговаривал ему ребёнок.

– … Потому что тьма ослепила ему глаза. – с таким же темпом подхватил гигант. – Первое послание Иоанна. Я помню эти слова. Хорошо помню…

Маленькие ладони воспряли к его лицу.

– Я буду молится за твоё спасение, но ты должен также поклясться мне, Господу и самому себе, что более сему ужасному греху ты не поддашься, хорошо? Господь отдал за нас всех свою жизнь, помнишь? И за нас тобой тоже. Потому что… – дитя специально остановилось с улыбкой, чтобы Калеб закончил предложение сам.

– …Потому что любил детей своих. Я клянусь. – смиренно произнёс он.

Ребёнок припал к груди гиганта. Хоть руки мальчика были коротки, чтобы охватить туловище, его искренняя доброта, не была не замечена чёрным чудовищем, на лице которого расплывалась широкая улыбка, казавшаяся на грубых его чертах чем-то неестественным. Огромные руки нежно обвили маленькое тельце, так медленно, боясь навредить.

– Я помню это и должен помнить. Мы должны чтить Его, как дети чтут и любят своего отца. А дети не должны между собой драться.

– Да, верно. Не должны… – глаза великана слегка опустились, а прежняя улыбка растворилась на уставшем лице. Голос его заметно поутих. – Но нам ещё предстоит много сделать. Возможно, я встречусь с другими претеритантами, с другими плохими людьми, что заперли нас, причиняли нам боль, и не смогу снова себя сдержать…