Мой-мой - Владимир Яременко-Толстой

– Ты тоже. Пока!

Ксюша приводит с собой тетеньку из Краснодара. Сама Ксюша тоже из Краснодара, а тетенька – это ее знакомая, которая будет делать ей макияж, и помогать одеваться. "И ломать нам весь кайф" – думаю я. Ведь я как раз собирался перейти сегодня к делу. Сколько же можно ходить просто так?

В прошлый раз помешало разбившееся зеркало. В этот раз она приводит постороннего человека. Нет, из Ксюши вряд ли что может получиться. Если не массировать ее плоскую грудь, не накачивать ее гормонами и не заставлять кувыркаться в постели, она так и останется девочкой-кузнечиком, а не станет фотомоделью или хотя бы пусть только девушкой для сопровождения меня на вернисажи и фуршеты.

Нет, с Ксюшей надо кончать. Есть другие девушки. На этой неделе прорезались две мухинки, которых мы с Гадаски зацепили в "Арт-кафе". Одну из них зовут Настя. Это, по-моему, высокая. Она-то и звонит. Говорит, что они хотят зайти в гости, дать советы по внутреннему дизайну. А еще звонит некая Оля, тоже хочет прийти. Желает сниматься в любом виде. А я здесь трачу свое драгоценное время на какую-то Ксюшу, ношусь с ней, как дурень с писаною торбою. Просто невероятно!

Меня спасают австрийцы. Они приходят, когда я уже из последних сил отстреливаюсь от Ксюши, жадно хотящей фотографироваться еще и еще. Как только Йенс выхватывает свою Минольту-автомат, Ксюша в страхе накидывает на себя одеяло, и при помощи краснодарской тетеньки начинает паковать шмотки. Это – победа!

– Глупая, – говорю я. – Дай ему сделать несколько кадров. Он же профессиональный австрийский фотограф. Снимает для крупных журналов. Попадешь куда-нибудь на обложку, прославишься!

Но Ксюша реагирует как-то закомплексованно. Вместе с тетенькой они ретируются, и мы остаемся одни.

– Толстой, мы не можем найти здесь современный дизайн! – возмущенно говорит мне Антье.

– Вы его и не найдете! Весь современный дизайн в этом городе – это моя квартира. Скоро я куплю себе красный диван и буду проводить на нем семинары по дизайну внутреннего интерьера для студенток Академии и "Мухи". Буду оформлять им его своим кожаным карандашом.

– Толстой, у меня есть предложение, – серьезно замечает Антье. -

Ты мог бы работать для нашего редакционного бюро, поставляя информацию из России. Ты знаешь немецкий и у тебя здесь хорошие связи.

– Хорошо, я обещаю над этим подумать. А вы посмотрели уже кафе

"Лаборатория"? Надеюсь, Будилов вам его показал. А "Колобок"?

– Ну, "Лаборатория" – это по дизайну как где-нибудь в Берлине, а

"Колобок" – это как западный фаст-фуд, как "Макдональдс". Нам надо что-нибудь аутентичное, русское.

– Будем искать. Кто ищет, тот всегда найдет. Но боюсь, что современный русский дизайн мне все же придется создавать самому.

– Толстой, ты – циник!

– Кстати, а не пойти ли нам в кафе "Циник"? По дизайну там тоже, как в Берлине, но цены на водку там русские, аутентичные.

Все наши походы по городу в поисках современного дизайна заканчиваются у Будилова грандиозной пьянкой до самого утра. Выпив, Будилов становится говорлив, начинает рассказывать об искусстве и о своих работах, а мне приходится переводить его искусствоведческие тексты.

– Значит, приходит Полинка, это дочка моя, вы ее видели, первого сентября со школы домой. Первый раз в первый класс. "Ну, как знания?" – спрашиваю я, а сам в это время плавки одеваю, хотел в Петропавловку на пляж пойти, погода хорошая была. А она меня за яйца как укусит! Да не Полинка, оса! Она в плавках сидела. Я как закричу, как сниму плавки и хуй Полинке показываю. А она мне на хуй смотрит и понять не может, зачем это я кричу и ей хуй показываю! А я от боли сам не свой. В других обстоятельствах я бы никогда Полинке хуй показывать не стал. Бегу к Фире, она в другой комнате сидела, телевизор смотрела. "Скорей" – говорю, – "Фира, высасывай, меня оса укусила! Да не это высасывай, дура, а жало! Оно там – под яйцами!" После этого я такое просветление от боли получил, что на другой день ос рисовать начал. С тех пор уже семь лет рисую.

Осы у Будилова, в самом деле, достойные. Я сам их люблю. В осах он сумел найти свой стиль и себя самого. Он делает их маленькими и большими, красными и желтыми, на разных форматах и в разных техниках, маслом на холстах и карандашом на бумаге.

У меня есть две работы с его осами. Одна большая, а другая – маленькая. Они стоят у меня в квартире, приставленные к стене вместе с другими картинами и ждут своего часа. Может быть, я повешу их над красным диваном. А, может, мне лучше купить желтый? В последние дни я стал думать о том, что красный цвет будет меня раздражать. Значит, поеду и закажу желтый. Только лень так далеко ехать.

Я вообще не люблю уезжать из центра. Когда я не в центре, меня охватывает паника, и я поскорей спешу в него вернуться. Побывав в каком-нибудь спальном районе Санкт-Петербурга, типа Гражданки или Пионерской, я буквально заболеваю, на меня нападает депрессия, от которой способна вылечить только шестичасовая прогулка по центру. Поэтому я избегаю там бывать и туда ездить.

У меня есть свой город и свой мир, который, как я подозреваю, не похожи на город и мир обитателя Купчино. Да и Бог с ним, с купчинским обитателем! Пусть он там себе обитает и радуется своим маленьким купчинским радостям, восторгается купчинскими красотами, дышит купчинским воздухом, ездит купчинскими трамваями и купчинским метро, пусть! Нет мне до него никакого дела, нет!

После пьянки у Будилова я решаю сделать паузу. Остановиться. Пора начинать лечение. Это серьезно. Пия хочет иметь от меня детей, и мне нужно быть здоровым. В понедельник она вернется с машиной, и тоже не будет пить, она мне об этом сказала. Не пить вместе нам будет легче. Не пить мне надо будет всего десять дней. Вместо алкоголя придется пить таблетки. Таблетки надо купить. Я покупаю их в аптеке "Для тебя и мамы" на Фурштатской и сразу же, не откладывая, принимаю первую дозу.

Глава 27. НОВЫЙ АВТОМОБИЛЬ ПИИ. ИНТЕРНЕТНЫЕ СВЯЗИ.

В начале первого, выглянув после массажа в окно, я замечаю припаркованный перед консульством четырехдверный вездеход Тойоту серебристого цвета с финскими номерами. Через час вездеход куда-то уезжает. Через два он снова возвращается на место, но уже с красным дипломатическим номером.

Я занимаюсь своими делами, совершаю какие-то звонки. Переговариваю с Наной. Она говорит, что приглашения для Хайдольфа и Кристины Бернталер будут готовы сегодня-завтра и их отправят курьерской почтой. Лекция же назначена на следующий четверг на 12 апреля в 12 часов.

– Нана, а почему так рано? Ведь в двенадцать никто не сможет прийти. Студенты так точно не смогут! Почему не на шесть вечера, как обычно? Получится, что Хайдольф будет читать лекцию сам себе!

– Володя, не беспокойся, темой заинтересовались нужные люди. Это будет лекция для музейных работников. Кому надо, тот придет. Все будет хорошо. Я уже повесила объявления перед лекторием ГРМ в Михайловском замке. Кроме лекции запланирована еще экскурсия по музею и встреча с Горбуном. Как только они приедут, сразу телефонируй мне.

Прекрасно. Дела начинают двигаться. Нужно готовить почву для приезда Хайдольфа. Приглашать людей. Написать и развесить собственное объявление. Позвонить знакомым журналистам. Немецкоязычным. Студентам.

А где мне их поселить? У Будилова? Конечно, а где же еще! Антье у Будилова понравилось. Она провела две ночи со своим ди-джеем Францем на надувной американской кровати в самой дальней комнатке квартиры с провалившимся потолком. С милым рай и в шалаше, тем более за пять-то долларов в сутки!

Пия не подает признаков жизни. Я тоже ей ничего не пишу, жду, чтобы она проявилась сама. Пусть спокойно занимается делами сколько ей нужно. Я пишу объявление о лекции, вешаю его в "Мухе", и не спеша, как бы гуляючи, дохожу до "Кулька". Захожу в кафе "Анна" и выхожу в интернет. Свою почту я не проверял давно, и она у меня скопилась в особо крупных количествах. Много корреспонденции по работе, пишут студенты по самым разным вопросам. Кто-то не успел сдать дипломный экзамен, кто-то потерял какое-то аттестационное свидетельство, которое только я могу заменить.

Это уже другой, быстро мною забытый мир. Мне не хочется в него возвращаться. Но на письма ответить надо. Сижу и отвечаю, а меня мучает совесть. Я обманул Катю. И я знаю, что она на меня обиделась. От нее нет ни единого письма. Я обещал ее украсть, но не сдержал свое слово. Скорее всего, она меня не простит. Женщины таких вещей, как правило, не прощают. Хотя Катя совсем еще ребенок, она может поступить иначе, она может дать мне шанс исправиться, и тогда я украду ее в следующий раз. Как знать?

С Катей я познакомился по интернету, залез однажды осенью на сайт знакомств и написал около десятка писем. Ответили мне три-четыре девушки. Вскоре из всех осталась только одна. Зовут ее Катя. Она живет в Германии. Катя дочь эмигрантов, приехавших несколько лет назад с Украины. Ей пятнадцать лет и она учится в гимназии. Мне сразу понравилось, что Катя гимназистка, и я начал ее соблазнять. В Австрии и Германии половая зрелость наступает юридически с четырнадцати лет, так что Катя уже может сама решать свои личные проблемы. Кстати, в России теперь то же самое – перед самым своим уходом на пенсию Зомби подписал соответствующий указ.