Мехасфера: Ковчег - Андрей Умин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В иной ситуации гниение в карцере было бы наилучшим вариантом, но теперь, когда отсидка не позволяла гнуть спину на благо пришельцев, она стала казаться отдыхом в санатории. А такого своему врагу Юрас позволить не мог.
— Слушай сюда, — со спесью говорил он. — Наши люди горбатятся на ремонте ракеты, пока ты отсиживаешься в клетке. Неужели ты и дальше готов прятаться за их спинами?
Типичный для любой манипуляции разговор ставил Матфея в тупик. Он либо должен был умолять отправить его на работы, либо становился трусом и врагом всякого честного человека. Опускался и тот факт, что горбатиться на захватчиков вовсе не обязательно. Это выходило за рамки плана Юраса, а значит, скрывалось его хитрой манипуляцией. В ситуации, когда весь лагерь батрачит на марсиан, для него все складывалось наилучшим образом. Не будь в лагере захватчиков, вождь Инка остался бы на свободе и не погибли бы многие храбрые воины, большинство из которых косо смотрели на Куско и его отца. Конечно, у сложившейся ситуации имелись и недостатки — сам Куско вынужден был уйти в опасный поход. Но главная гарантия его будущего величия, Лима, была с ним, как скипетр и держава в одном лице, как символ его будущей власти. Не Юрас начал эту игру, но он все поставил на карту. В конечном счете теперь он сам исполнял функции вождя племени. Все складывалось как нельзя лучше, и только по ночам в являющихся из самых глубоких колодцев подсознания кошмарных снах он волновался за Куско, испытывал то, что испытывать просто не мог. Кошмаром были не крадущиеся в тени сновидений хищники или мутанты, нет, до них лукавому, расчетливому человеку дела не было, кошмаром были чувства, которые он испытывал в этот момент. То самое чувство любви, благодаря которому он мог так запросто манипулировать остальными, но такое предательское и коварное, если испытывать его самому. Поэтому он и закрыл все хорошее в себе глубоко внутри самого темного шкафа души и выбросил ключ. Но иногда эта жуткая тайна вырывалась из темницы сознания и страшно пугала, ведь жизнь сына находилась в опасности. Однако Юрас отбрасывал ее, будто ненужный хлам из увесистого багажа на долгой и изнурительной пешей дороге жизни.
— Людям нужна вода, Матфей, — прищурившись говорил он. — Иначе они умрут.
— Так принеси ее им, — отвечал все еще закованный в кандалы Матфей.
Взаимная злоба нарастала.
— У всех есть работа. Марсиане разделили между нами обязанности, и теперь результат зависит от усилий каждого человека. Не справится один — погибнут все.
— А с чего ты взял, что все инки в любом случае не погибнут? — прорычал измученный темнотой Матфей. — Запустят эти солдаты ракету и улетят к себе домой, а нас бросят на растерзание хищников и мутантов. Как нам защищаться? Еды нет, сильнейшие воины убиты, горючее все потрачено, и в самые холодные месяцы даже нечем будет согреться. Да они уже пустили нас в расход! Благодаря тебе инки продолжают прогибаться под чужаков вместо того, чтобы заботиться о себе.
Та самая необъявленная война между ними проступала гневным узором крови на белках глаз.
— Ты видишь ситуацию в черном цвете, мой друг, — сказал Юрас спокойно, слишком спокойно, чем только взбесил своего прямолинейного оппонента.
Вокруг сновали морпехи и краснокожие, увлеченные работой по возведению деревянных лесов. Кто-то брал инструменты, кто-то тащил из хранилища гвозди и молотки. Пара женщин несла последние мясные запасы, чтобы поджарить их к ужину на костре. Каждый занимался делом, стараясь не околачиваться возле нового вожака инков. Даже морпехи считали, что Юрас занят административным трудом на благо лагеря, и не вмешивались в его разговор с заключенным. Грубо говоря, он этим и занимался, только на благо себя. Матфея тошнило от его хитрого спокойного взгляда.
— Ты чертов плут! Строишь себе карьеру на трупах и на чужой боли! И после этого я вижу все в черном цвете?
— Я смотрю, заточение повредило твой разум, друг, — продолжал ехидничать Юрас. — Поэтому и хочу вытащить тебя. Сначала тебя. Для Инки я работу еще не придумал. Но мы о нем обязательно позаботимся. Когда придет время.
— Знаю я, как ты о нем позаботишься. Уже бы давно «позаботился», не будь с ним меня.
— Думаешь, я хочу его убить? — Старик изумился очень наигранно. — Вы же теперь сидите в разных камерах. Инка в здании напротив один-одинешенек и все еще жив. Хотел бы — убил.
— Не так просто. У тебя более тонкая игра. Ты все делаешь исподтишка.
— Не понимаю, о чем ты, — теперь Юрасу хотелось отмахнуться от него, как от грязной мухи, словно вся гнусность сидела именно в словах Матфея, а не в том, кого они обличали. — Инкам нужна вода, и это не обсуждается. Это приказ.
Старик протянул Матфею ключ от кандалов, но тот никак на это не реагировал. С убийственной для себя прямотой он скалился в лицо своему самому опасному врагу во всей Пустоши.
— Ну хорошо. Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому. — Юрас позвал морпеха. — Этот краснокожий отказывается выполнять приказ командира Браво, который я передал.
Солдат не стал разбираться и огрел Матфея плетью, которой раньше наказывали провинившихся инков. Несмотря на запекшуюся кровь на концах плетки, уже многие годы такое наказание не применялось. Племя жило как большая семья и мирно улаживало конфликты, а преступления среди этих людей были так же редки, как богатство и излишки еды. Но в семье не без Юраса.
— Людям нужна вода! — рычал он в паузах между ударами плетью. — Неужели у тебя нет совести? Ты готов принять на себя все эти жертвы?
Теперь полувождь говорил достаточно громко, чтобы проходящие мимо инки слышали его обличительные слова. Матфей, в свою очередь, не мог ничего возразить. Все его силы уходили на сдерживание горячей, разливающейся по телу боли. Таким вот нехитрым приемом его авторитет среди соплеменников опустился на достаточно комфортный для Юраса уровень. Теперь бунтовщик просто обязан был подчиниться, иначе его честное имя пострадает от мелочного людского презрения. Ведь людям проще смотреть себе под ноги и
