Поверь в свою звезду! - Гульжиан Павловна Садыкова

ноги, отказывал язык, говорил он с трудом, но было понятно, что ему невыносимо плохо. Он очень хотел домой. Оставлять его, вот так просто, было нельзя, так же как и нельзя не выполнить свои обязанности по работе. Раздумывать в такой ситуации не стоило. Найти машину было проблематично, поэтому оставалась надежда лишь на зятя, которого, настойчиво умоляя, я просила помочь перевезти отца из больницы домой. Стоит отдать должное Василию, с благодарностью вспоминая его позицию, он, по сути, выполнял обязанности вместо неблагодарных сыновей нашего отца, нашел машину, договорился с ребятами и всеми силами, мы перевезли несчастного старика на носилках домой, где его очень ждала переживающая и страдающая мама. Она весь вечер с надеждой в глазах ухаживала за ним, успокаивала, разговаривала. Он даже немного повеселел, сказал, что дома и дышится-то легче, чем в больнице. Я долго не хотела уходить домой, словно какая-то сила держала меня, сидела с Русланом и мирно общалась с родителями. Наспех попивая чай, подшучивала в свой адрес: «Ну вот, завтра навряд-ли оправдаюсь, точно, уволят!».

Я и не знала тогда, что после нашего ухода с Русланом домой, отец сказал маме, что это конец, все кончено. А мама ему ответила, мол, прекрати собирать всякую чушь, все будет хорошо.

Утро рабочего дня началось с неприятностей, как я и ожидала. Директор сразу вызвал меня в кабинет, и, не дав сказать ни слова в свое оправдание, просто поставил перед фактом, что я уволена. Спорить не хотелось, в душе было сплошное безразличие, в голове одна неспокойная мысль: «Лишь бы отец выжил». Писала у себя в кассе заявление об уходе, а у самой слезы градом.

Начальник отдела кадров засуетилась и забегала, понимая, что нельзя сгоряча делать спешные выводы, и объясняя директору причину моего поступка. А я сидела в полном безразличии, в ожидании какого-то звонка.

В двенадцать часов почти все работники управления разошлись на обед. Мне хотелось побыть одной, закрывшись в кассе. Наталья, бухгалтер расчетной группы, продолжала свою работу за компьютером. Также в своем кабинете находилась и кадровик, Лидия Михайловна.

Через некоторое время в бухгалтерии раздался пронзительный телефонный звонок. Наташа позвала меня; подбегая к аппарату, я предчувствовала что-то неладное.

Мама сказала тихо и спокойно: «Галя, иди домой, папе очень плохо».

Положив трубку и взвыв от горечи в душе, понимая, что отца больше нет, я, бросив все, наспех закрыв кассу, сломя голову мчалась домой, к маме, морозным январским днем. По лицу стекали ручьем слезы.

Взбежав по лестнице на второй этаж, толкнула не запертую дверь. Мама стояла в коридоре, с виду спокойная, но в душе конечно сдерживая страдание и горе, чтобы сразу не спугнуть нас.

Отец лежал на своей кровати, полностью накрытый белой простыней. Рыдая, я присела у его изголовья. Мне было бесконечно и искренне жаль старика. Мама, молча, стояла рядом. Я спросила ее о том, как умер отец. Она ответила, что все время была с ним рядом, и лишь недавно, на несколько минут спустилась в магазин, что в их доме, на момент, когда дед заснул. Вернувшись, стала с ним разговаривать, а он уже не отвечал. Мама вызвала «скорую». Когда медики подтвердили факт смерти, собираясь забрать покойного с собой, она категорически запретила это делать, ссылаясь на мусульманские обычаи, просто не позволила резать и без того измученное тело.

Лишь спустя много лет, уже в Томске, я в точности узнаю, как умирал отец и что чувствовал.

Встретившись случайно, за одним столом со своей тетей Зоей, сестрой отца, мы заведем разговор, именно о последнем дне его жизни. Зоя тогда нам поведает, как старик из последних сил добрался до телефона, во время отсутствия нашей мамы, и дозвонился в Харьков. Услышав из телефонной трубки голос своей сестры, он спросил: «Зоя, мать жива?!», та ответила взволнованно: «Да, жива. Павлик, да что с тобой?!». И отец ей ответил: «А я умираю…». Трубка упала из рук, кровь пошла носом, отец рыдающий добрался до кровати и закрыл свои веки, уже навсегда.

А на другом конце телефонного провода были слышны истерические крики в горе напуганной Зои, от безысходности и бездействия она просто рыдала и не знала, что предпринять, не знали и мы…

Я уже почти спокойная, сидела с опухшими глазами рядом с телом отца, с сочувствием недопонимая причины оставшегося небольшого следа крови и еще не высохшей слезы на его лице. Мне было бесконечно жаль его, на душе было и пусто и грустно.

Резко раскрылась дверь, в квартиру ворвалась, словно ураган, сестра. С рыданиями она пронеслась в спальню, припав к голове отца, обнимая и целуя его.

Впереди предстояли похороны. Вся ответственность легла на наши плечи, на братьев надеяться не было смысла. Старший еще отбывал срок на зоне, а средний уехал за пределы нашего района, не то на заработки, не то порезвиться по полной программе. Даже узнав о смерти отца, он так и не появился на похоронах, впрочем, его присутствие было бы совсем некстати.

Мы с сестрой бегали от магазина к магазину, одновременно выбивая в быстром темпе средства через Собес. С оградкой и памятником помогала администрация ГЭС, где раньше работал наш старик. А нам с Шолпан предстояло готовить большой обед для поминок. Ночами мы варили в больших казанах мясо, пекли баурсаки, лепешки и булочки.

В день похорон пришло много людей. Мы едва успевали готовить чай, столы ломились от разнообразия сладостей и мясных блюд.

Мама говорила, что по обычаю, женщинам не положено ездить на могилки. Но для нас, выросших в советские времена, некоторые условности казались всего лишь предрассудками. Хотя ко многим вещам в этом плане мы относились вполне серьезно, уважительно и солидарно. Мама с родственниками осталась дома, мы с сестрой и детьми поехали вместе с мужчинами на кладбище. Веки распухли от бесконечных слез, в душе было холодно и пусто.

Тело отца положили на ритуальный стол недалеко от вырытой могилы. Все мужчины, соблюдая обычай, стояли чуть в стороне, слушая долгую молитву муллы, после чего, завернутого полностью в многометровую белую ткань, покойного спустили на полотенцах в специальный подкоп, и все стали кидать горсти земли. Сердце щемило от боли.

Поминки провели вполне достойно, пожилые уходили из-за стола вполне довольными. По мнению мамы, наши родственники со своей стороны оказали посильную помощь и содействие.

Прошло сорок дней. Тяжесть, усталость, горечь, все практически позади. Но мама осталась одна. Она словно угасала на глазах. Днем у нее ежедневно после