Поверь в свою звезду! - Гульжиан Павловна Садыкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь становилась труднее, политика и экономика рухнувшего Союза давала о себе знать. Людмила по мере возможности делилась со мной дарами своего огорода, а я всегда чувствовала себя чем-то обязанной, и поэтому в ответ тоже старалась ей чем-то помочь в физическом плане. Наша дружба крепла, а впереди еще много проблем, нерешенных вопросов и масса приключений.
В один из вечеров Руслан сообщил мне, что следующим днем в музыкальной школе состоится показательный концерт. Необходимо было выглядеть наилучшим образом, к чему мы были совершенно не готовы. От отчаяния упало настроение, для выступления необходимы приличные туфли, одолжить их негде, да и стыдно. Эта проблема была оставлена на завтра.
Подзаняв денег, я металась по магазинчикам, в поисках покупки, но, увы, результаты мои не увенчались успехом, подходящую обувь так и не подобрали, да и ко времени, просто не успели. Больно было смотреть на раздосадованного сынишку, а ведь ему еще предстояло оправдание перед преподавателем музыки.
Притупив свое негодование, мы продолжали жить, стараясь забыть про неприятный конфуз. Но случайно, днями позже, мне довелось встретиться с Еленой Евгеньевной, учительницей Руслана. Она была человеком глубоко порядочным и понятливым, добрым и отзывчивым, любой серьезный разговор, переводя в шутку. На свой иронический с акцентом вопрос, подчеркивая важность мероприятия, об отсутствии ученика, думая мысленно о наших серьезных семейных проблемах, она явно хотела услышать оправдание – виноватых. Надо было видеть ее лицо воспринятым от меня ответом! Извинившись, я просто сказала: «Нам нечего было одеть». В ответ сочувствие в глазах, взгляде, и пожелание большой удачи и уверенности во всех наших начинаниях. Кратко обменявшись небольшой информацией, мы испытывали, как казалось, огромную симпатию и взаимоуважение, искренность взаимопонимания. С бодростью духа хотелось верить в лучшее, уверенней идти вперед, дарить радость людям!
Ну а пока жизнь идет своим чередом. На фабрике началось сокращение штатов, средств на зарплату не хватает, часто всем приходится брать продукты под запись на работе, в том числе хлеб и одежду. Люди становились более озлобленными и агрессивными. Сокращались рабочие часы, но добавлялась нагрузка. Рабочие, без того уставшие от недостатка и невзгод, страдали и от бессовестного самоуправства, совершенно не прислушивающегося ни к чьим обращениям директора и его соратницы, всеми нелюбимой Лидии Михайловны. Она и дня не могла прожить, чтоб кого-то не обидеть, не довести до слез, не нагадить в душу. В их адрес ежедневно лились бурные потоки проклятий. А Лидия, оставаясь человеком не исправимым, «достав» за последнее время практически всех и каждого, дошла и до меня.
В своей работе я была безупречна. И все же с ее стороны появились необоснованные и незаконные указания по роду моей деятельности. Мне совсем не нравился ход подобных мыслей и поступков, и, будучи человеком принципиальным, я поначалу спорила с ней, давая отпор, а когда с ее уст начали слетать реальные маты, с упоминанием «матери», то попросту грубо остановила ворчливую коллегу: «А вот мою мать, не смей трогать!..». В конце концов, долго не размышляя, я обратилась с заявлением за самоуправство и произвол в местную прокуратуру, после чего спесь нашего злобного кадровика немного поубавилась. Но люди из цехов увольнялись одни за другими из-за отсутствия самой работы и невыплаты зарплаты. Фабрика находилась на грани банкротства, но держалась из последних сил. А мне в нагрузку добавили обязанности инспектора отдела кадров. Приходилось в основном увольнять с работы, готовить приказы, изучать КЗОТ, оформлять документы пенсионеров в Собес и прочее. Не хватало времени, я очень уставала. Людмила к тому времени перешла работать в Администрацию, но наша дружба не прекращалась.
Со Светланой В. при встрече, мы теперь просто проходили, молча мимо друг друга. Я как-то легко пережила ту обиду и «утрату», но при встрече с ней понимала и чувствовала, что Светлана страдает, и может где-то в душе осознает свою вину. Но простить ее была не в силах, а возможно и не готова. Лишь через какое-то время, рано поутру, Света окликнула меня, спешащую на работу. Оглянувшись, я остановилась. Подойдя ко мне, она протянула деньги, которые когда-то брала в долг, сказав: «спасибо». На этом диалог и закончился. Я развернулась, и пошла прочь, так ничего не сказав ей в ответ.
После, через годы, я узнаю от нее самой, как тогда, она уходила в другом направлении со слезами на глазах, обиженная и задетая до боли в душе…
Несмотря на все проблемы, я не забывала о матери. Она всегда радовалась моему приходу. А со своей скудной пенсии, еще пыталась как-то помочь нам. Мы, как могли, помогали друг другу. Но я всегда недолюбливала ее общение с семьей Амантая, вычеркнув их всех из своей жизни и возненавидев, категорически прекратив с ними всякое общение. Мы встречались лишь изредка, когда Катерина с детьми приходила к маме помыться в ванной, что меня несколько возмущало и раздражало. Я постоянно ворчала по этому поводу, а бедная мама разрывалась между нами. Катя и дети всегда сидели, молча, видя мое настроение и отношение к ним. Она понимала, что лучше просто промолчать, тем более что где-то в душе все же признавала и свою вину. Ну а я в свою очередь, просто игнорировала их присутствие, обращалась к маме, словно рядом в квартире нет никого, стараясь унизить их, раздавить саму их сущность. Моей ненависти и агрессии не было предела. И мама конечно от этого страдала, как бы и меня, понимая, с моим необузданным характером, и внуков, от своего непутевого сына, ей тоже было очень жаль. Она всегда повторяла: «Галя, живите дружно, когда-нибудь ты поймешь меня».
В конце лета сестра с Василием затеяли в своей квартире небольшой ремонт, кое-где заменяя обои. Я с удовольствием и воодушевлением почему-то запросто взялась им помогать. На своей площади был полный порядок, личного времени предостаточно, поэтому с легкостью
