Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза - Жорж Батай

— Да зачем мне поправляться? — сказала она.

День поминовения усопших

Доротея приехала пятого. Шестого октября, в десять вечера, я сидел подле нее: она рассказывала, что делала в Вене, расставшись со мной.

Она вошла в церковь.

Не было ни души. Сначала она опустилась на колени, потом легла ничком и распахнула руки крестом. Для нее это не имело никакого смысла. Она не молилась. Она не понимала, для чего это сделала, но спустя некоторое время ее потрясли удары грома. Она встала и, выйдя из церкви, побежала под проливным дождем.

Она укрылась под козырьком подъезда. Она была без шляпы, вся вымокшая. Под козырьком стоял парень в фуражке, совсем молоденький. Он хотел позубоскалить. Она была в отчаянии, ей было не до смеха: она приблизилась и поцеловала его. Она его потрогала. В ответ он потрогал ее. Она была развязна, она его ужаснула.

Говоря мне это, она была спокойна. Она сказала:

— Он был как младший брат, от него пахло сыростью, да и от меня тоже, но я была в таком состоянии, что ему было и приятно, и страшно до дрожи.

В эту минуту, слушая Доротею, я забыл о Барселоне.

Мы услыхали невдалеке сигнал горна. Доротея замолчала. Она в удивлении прислушивалась. Попыталась заговорить, но тут уже замолчала по-настоящему. Раздался залп. Пауза, после чего стрельба возобновилась. Выстрелы так и посыпались где-то поблизости. Доротея привстала — не от страха, но как-то трагически резко. Я подошел к окну. Увидел вооруженных людей, они кричали и перебегали под деревьями вдоль Рамблы, в ту ночь слабо освещенной. Стреляли не на Рамбле, а на соседних улицах; упала срезанная пулей ветка.

Я сказал Доротее:

— На этот раз дело плохо!

— А что такое?

— Не знаю. Скорее всего, их атакует регулярная армия («они» — это были каталонцы и барселонское правительство). Стреляют на Калье Фернандо. Это совсем рядом.

Бешеная стрельба сотрясала воздух.

Доротея подошла к другому окну. Я повернулся. Крикнул ей:

— С ума сошла! А ну — марш в кровать!

На ней была мужская пижама. Растрепанная, босая, в лице — жестокость.

Она отстранила меня и выглянула в окно. Я показал ей на земле сбитую ветку.

Она вернулась к постели и сняла куртку пижамы. Полуголая, стала что-то искать; вид у нее был совершенно дикий.

Я спросил:

— Что ты ищешь? Тебе обязательно надо лечь.

— Хочу одеться. Хочу пойти с тобой и посмотреть.

— Ты что, свихнулась?

— Послушай, это сильнее меня. Я посмотрю.

Похоже, она взбесилась. Она была вся взбудоражена, упряма, говорила безапелляционно, увлекаемая какой-то яростью.

И тут в дверь заколотили кулаком. Доротея отбросила прочь куртку.

То была Ксения (накануне, оставляя ее с Мишелем, я ей все рассказал). Ксения дрожала. Я посмотрел на Доротею, она стояла с вызывающим видом. Молчаливая, злая, с голой грудью.

Я грубо приказал Ксении:

— Ступай к себе в номер. Больше делать нечего.

Не глядя на нее, Доротея прервала:

— Нет. Можете оставаться, если хотите. Останьтесь с нами. Ксения у двери оцепенела. Стрельба продолжалась. Доротея потянула меня за рукав. Она увлекла меня в угол и шепнула:

— У меня одна мерзкая идея… понимаешь?

— Что за идея? Ничего не понимаю. Зачем оставлять здесь эту девку?

Доротея чуть отступила: она смотрела хитро и в то же время с отчаянием. От ружейной пальбы раскальшалась башка. Она снова заговорила, опустив голову, но агрессивным тоном:

— Ты же знаешь, что я свинья!

Ксения могла услышать. Я бросился к ней, умоляя ее:

— Уходи, уходи сейчас же!

Ксения тоже стала меня умолять. Я ответил:

— Да ты понимаешь, что здесь произойдет, если ты останешься?

Доротея цинично смеялась, глядя на нее. Я выталкивал Ксению в коридор; Ксения сопротивлялась, глухо ругаясь. С самого начала она была обезумевшей и (голову даю на отсечение) — сексуально разъяренной. Я ее выпирал из комнаты, она рвалась обратно. Она стала вопить, как демон. В воздухе было такое ожесточение… я толкнул изо всех сил. Ксения рухнула, растянувшись поперек коридора. Я запер дверь на ключ. Я совсем потерял голову. Я тоже был свиньей, но в то же время я дрожал. Я представил, что Доротея, воспользовавшись нашей с Ксенией возней, выпрыгнет из окна.

Доротея выдохлась; она молча позволила отнести себя в постель. Она безвольно лежала в моих руках, груди были обнажены. Я вернулся к окну. Стал закрывать ставни. В ужасе я заметил, как Ксения выходит из отеля. Она перебежала Рамблу. Я не мог ничего сделать: нельзя было ни на секунду оставлять Доротею одну. Я увидел, что Ксения направляется не туда, где стреляли, а на улицу, где жил Мишель. Она исчезла.

Вся ночь была тревожной. Никак не заснуть. Бой постепенно разгорался. Заработали пулеметы, потом пушки. Из гостиничного номера, где заперлись мы с Доротеей, это могло показаться чем-то грандиозным, но еще более это было непостижимо. Часть ночи я провел, шагая взад-вперед.

Где-то в середине ночи, во время затишья, я присел на край кровати. Я сказал:

— Не понимаю, почему ты вошла в церковь.

До этого мы уже долго молчали. Она вздрогнула, но не ответила. Я спросил, почему она ничего не говорит. По ее словам, она грезила.

— А о чем ты грезила?

— Не знаю.

Немного погодя сказала:

— Я способна распростереться перед ним, если я верю, что он не существует.

— Почему ты вошла в церковь? Она повернулась спиной.

Она сказала:

— Ты должен уйти. Сейчас мне лучше побыть одной.

— Если хочешь, я могу выйти.

— Хочешь, чтобы тебя убили…

— Почему? Из винтовок много народу не убьют. Слышишь — стрельба не прекращается. Это значит, что даже снаряды оставляют многих в живых.

Она продолжала гнуть свое:

— В этом было бы меньше фальши.

В эту минуту она повернулась ко мне. Она смотрела на меня с иронией:

— Если б только ты способен был потерять голову! Я и бровью не повел.

На следующий день, после полудня, уличные бои хоть и ослабли, но время от времени снова вспыхивали всерьез. Во время затишья из администрации отеля позвонила Ксения. Она кричала в трубку. Доротея в тот момент спала. Я спустился в холл. Там была Лазарь; она старалась удержать Ксению. Ксения была всклокоченная, грязная, похожая на сумасшедшую. У Лазарь был такой же замкнуто-похоронный вид, как обычно.

Вырвавшись, Ксения бросилась на меня. Казалось, она хотела вцепиться мне в горло.

Она кричала:

— Что ты наделал?

На лбу ее была широкая рана, из-под разодранной корочки сочилась кровь.

Я сжал ее за руки и, выкручивая их, заставил умолкнуть. Она лихорадочно тряслась.

Не выпуская запястья Ксении, я спросил у Лазарь, в чем дело.

Она ответила:

— Мишеля убили, и Ксения убеждена, что по ее вине.

Я должен был делать усилие, чтобы удерживать Ксению: слыша слова Лазарь, она снова забилась. Она яростно пыталась укусить меня за руку.

Лазарь помогла ее удержать: она держала ее за голову. Я тоже дрожал.

Через некоторое время Ксения успокоилась.

Она была совершенно безумной.

Хриплым голосом сказала:

— Зачем ты это со мной сделал?.. Ты швырнул меня на землю… как тварь…

Я очень сильно сжал ее руку.

Лазарь пошла за мокрым полотенцем. Ксения продолжала:

— …с Мишелем… я вела себя ужасно… Как ты со мной… это ты во всем виноват… он меня любил… он… во всем мире только он любил меня… Я сделала с ним… что ты со мной… он потерял голову… полез под пули… и вот теперь… Мишель погиб… это ужасно…

Лазарь положила ей на голову полотенце.

Поддерживая ее каждый со своей стороны, мы повели ее в ее номер. Она еле волочила ноги. Я плакал. Я видел, что и Лазарь начинает плакать, она тоже! Слезы катились по ее щекам; она держалась все с тем же самообладанием и все с тем же погребальным видом, и чудовищное впечатление производили ее слезы. Мы уложили Ксению в кровать.

Я сказал Лазарь:

— Здесь Дирти. Я не могу оставлять ее одну.

Лазарь взглянула на меня, и тут я увидел, что у нее нет больше мужества меня презирать. Она просто сказала:

— Я побуду с Ксенией.

Я пожал руку Лазарь. Я даже на мгновение задержал руку в ее руке, но я уже думал, что умер не я, а Мишель. Потом я обнял Ксению, хотел было как следует ее поцеловать, но, почувствовав, что становлюсь лицемером, тотчас вышел. Когда Ксения увидела, что я ухожу, она, не двигаясь, зарыдала. Я пошел по коридору. Я тоже плакал, заразившись.

Я оставался с Доротеей в Испании до конца октября. Ксения вернулась во Францию вместе с Лазарь. Доротее с каждым днем становилось лучше и лучше; после полудня она выходила со мной на солнышко (мы поселились в рыбацкой деревушке).