Станция Университет - Дмитрий Руденко

Насмотревшись Трюффо и разомлев от французской романтики, я засобирался к Стефани в Париж. Поездка чуть не сорвалась: возле метро «Профсоюзная» меня жестоко «кинули» на сто долларов, а это были деньги, накопленные на студенческий авиабилет Москва — Париж. Лишился я своего состояния в секунду. Когда я занял очередь в обменном пункте, чтобы поменять доллары на рубли, ко мне подошел импозантный кавказец в костюме, поверх которого был наброшен великолепный плащ. Выглядел он грузинским князем в бурке.

— Вы доллары продаете? — галантно обратился он ко мне. Передо мной в очереди стояли шесть человек: много…

— Да, — кивнул.

— Выйдем на улицу? — предложил он.

— Да.

— Доллары настоящие? — задал он обычный вопрос. Тогда все боялись фальшивок.

— Да, конечно.

— Я проверю, ладно?

— Пожалуйста, — я протянул ему банкноту.

Он взял ее в руки, посмотрел на свет, а потом стал ее сгибать — сначала пополам, а потом еще раз пополам. «Что это он делает? — подумал я. — Такого я еще не видел». В этот момент откуда-то на нас надвинулась целая группа встревоженных кавказцев, кричащих: «Менты, менты, скорее уходим!». Мой компаньон засуетился и быстро проговорил: «Шухер, уходим, бери свои деньги». Он всунул свернутую зеленую бумажку мне в руку и в мгновение ока был таков. Я развернул банкноту и застыл на месте: вместо любимого Франклина на меня с купюры с сожалением взирал Джордж Вашингтон, а это значило, что обмен состоялся и что я поменял сто долларов на один.

Париж

И все-таки я летел в Париж! Не верилось! Даже в самых дерзких мечтах я не представлял себя во Франции. Это позже, через несколько лет, все разъездились по миру, а тогда мое путешествие было без преувеличения выдающимся. Ходил даже анекдот: «Ах, опять весна, опять хочется в Париж!», «А вы там уже были?», «Нет, просто опять хочется!». С детства помнил, как взрослые говорили: «Увидеть Париж и умереть!». Париж был несбыточной мечтой, мифом! Почему-то не Лондон, не Нью-Йорк, а Париж.

Когда я был маленьким, к нам домой пришел гость, только что щеголем вернувшийся из Парижа. На нем был кожаный пиджак, джинсы. В Советском Союзе так мало кто одевался. Я получил французский сувенир — миниатюрную прозрачную оранжевую коробочку с конфетками TicTac. Вот это был подарок! Ту коробочку я долго берег, показывал всем! Ни у кого такой не было! Франция и французы с детства казались мне утонченными, возвышенными, романтичными, чувственными, элегантными, изысканными, остроумными. От французских фильмов в трепет приходила вся снежная Россия — «Мужчина и женщина», «Шербурские зонтики», «Соседка». А французские актеры? Жерар Филип, Жан Марэ, Жан Габен, Ален Делон, Бельмондо. А актрисы? Бриджит Бардо, Катрин Денев, Анук Эме! А песни, наконец? Джо Дассен, к примеру. А французский язык! Он же способен даже грязь превратить в любовь! Волшебный Париж… «Если тебе повезло и ты в молодости жил в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца твоих дней останется с тобой, потому что Париж — это праздник, который всегда с тобой», — написал Хемингуэй. Что ж, проверим, думал я.

Частник на красной разбитой «шестерке», которого я остановил легким взмахом руки на Грузинке, обрадовался, когда я произнес: «До Шереметьево». Он вжал педаль в пол, и машина с визгом рванула вперед.

— Опять тут стреляли у вас, — бросил он в мою сторону.

— Где?

— На Красной Пресне. Вчера ночью застрелили коммерсанта какого-то.

— Какого?

— Илья Медков звали. Банкир, что ли…

— Не слышал. А где именно все случилось?

— У метро «1905 года».

Прямо перед станцией метро «Улица 1905 года» стоит памятник «Героям революции 1905–07 годов». Когда я учился в школе, меня года два подряд седьмого ноября посылали нести почетный караул возле него. Сначала, конечно, надо было несколько дней тренироваться, маршировать, а потом, в красный день календаря, одетый в плащ-палатку, с муляжным Калашниковым в руках, я с напарником занимал место у памятника на целый час. Снег ли, дождь — все равно. Сразу собирался народ, поглазеть и потыкать в нас пальцем. Это было самое неприятное. Боковым зрением я видел Краснопресненский универмаг, в одном из домов за ним до революции жил Маяковский (писал: «Я живу на Большой Пресне, 36, 24»), где-то тут же, на Красной Пресне, много лет назад, работал делопроизводителем в домоуправлении Миша Шолохов, молодой человек с 4-классным образованием, бессовестно присвоивший себе роман «Тихий Дон», написанный Федором Крюковым[118], а впереди, передо мной, за сквером — Дом культуры Ленина, куда нас водили всей школой смотреть фильмы, например, «Легко ли быть молодым» режиссера Подниекса. Справа было издательство «Московская правда». На пороге этого здания и застрелили Илью Медкова. Мог ли я подумать тогда, стоя в карауле, что в моем любимом и спокойном районе с легкостью будут убивать людей? Я считал, что убийства случаются только в трагедиях, детективах и в газетных дневниках происшествий, но не в обыкновенной жизни.

Про Илью Медкова я потом разузнал. Судя по всему, это был талантливый молодой человек, всего лет на пять-шесть старше нас. Сначала он работал водителем у Артема Тарасова[119], а потом создал свой концерн «Диам» («Дорогой Илья Алексеевич Медков»). Диам занимался нефтебизнесом, фальшивыми чеченскими авизо, еще вроде бы перевозил за границу украденные государственные деньги. Быстро разбогател. Свой последний день рождения он праздновал в «Метрополе». Мраморный фонтан был наполнен шампанским, вокруг скользили модели. Он летал ужинать в Париж, кружил на яхтах с юными красавицами, дарил друзьям «Феррари», собирался купить себе самолет, другими словами, сорил деньгами, ни в чем себе не отказывая. Он был героем времени, настоящим джентльменом удачи. Многие из них заканчивали одинаково.

В Руасси[120] Стеф чуть не сбила меня с ног: «I am aaaaapy you are here!» (как и всем французам, моей подруге не давался звук «х»)[121]. На парковке сияла машина Стефани, темно-синяя «Рено-5», поразившая крошечными размерами. Малютка была сравнима разве что с горбатым «Запорожцем». Правда, завелась сразу.

— Я не знал, что у тебя есть машина, — удивился я.

— У нас почти у всех студентов машины, обычно маленькие и старые.

Я озадачился: у нас на курсе машины были только у Остапишина, у Лёнича и еще у Димы Алешина. Дима был отдельный случай. Его папа, генеральный директор «Лужников», сначала превратил Олимпийский стадион в гигантский вещевой рынок[122], а потом он же его и приватизировал. Дима каждый день приезжал в университет на разных машинах, в том числе и иностранных. Но запомнилась только черная «Волга», тюнингованная в соответствии с самыми дерзкими запросами тех времен: в ней на пол были постелены ковры-паласы красного цвета, а набалдашник ручки коробки передач был хрустальным! Настоящий шик!

Стеф повернулась назад и включила стоявший на заднем сидении двухкассетный магнитофон на батарейках. В Париж мы въехали с музыкой! Я предвкушал прекрасный романтичный вечер, бурную ночь. Разве могло в Париже быть иначе?

— Сегодня переночуем в хостеле, а завтра погуляем по Парижу и поедем в Бордо, — перекричала магнитофон Стефа.

— OK, — я был готов на все, хотя слово «хостел» было мне незнакомо.

Мы остановились у типичного бежевого парижского дома, на первом этаже которого была гостиница. Вошли. Я осмотрелся. Темно. Ни души. «Странно, — подумалось. — Разве такие гостиницы бывают?». Стеф уверенно двинулась вперед по неосвещенному коридору и замерла у одной из боковых дверей (это и был номер). Повернув ключ два раза, она крадучись зашла в комнату. Я — за ней.

— Тщщщ, — Стеф прислонила палец к губам. В комнате было темно.

— А где свет? — спросил я.

— Свет нельзя.

— Почему?

— Тише, тише…

Через несколько секунд в кромешной тьме я разглядел натянутую поперек комнаты веревку, на которой висели две пары мужских штанов, носки и майки.

— Бррр. Это что? — шепотом поинтересовался я.

— Это — хостел.

— Что?

— Хостел. В хостеле в номерах живут по нескольку человек. Сейчас здесь спят двое…

— Ребят, — подхватил я. — И что, это разве нормально? Ты их знаешь?

— Нет, конечно.

— Стеф! Я тут спать не буду! — я был в шоке. — Поедем сразу в Бордо.— Вообще-то мне тоже тут не нравится.

В конце концов заночевали мы на окраине Парижа в гостинице Formule 1, тщетно пытавшейся скрыть свою единственную звезду за, как выяснилось, двусмысленным названием, которое можно было принять за респектабельное. Романтика получила сильную пощечину.

Кюкю

Мечты о Париже, увы, не сбылись. Позавтракав ранним утром в гостинице, мы выехали на юго-запад Франции, в Бордо. Долгий путь. Особенно на «Рено-5». Да еще по бесплатным дорогам, промокшим от проливного дождя. В дороге Стефани сказала, что договорилась с профессором Тином, чтобы я выступил перед студентами и рассказал про Россию.