Воспламеняющая - Стивен Кинг

– Нет, папуля… пожалуйста, скажи, что это не так.

– Чарли…

– Пожалуйста, скажи, что это не так! – крикнула она.

– Чарли, люди, которые…

– Пожалуйста, скажи, что она в порядке, она в порядке, она в порядке!

Комната… В комнате стало очень жарко, понятное дело, кондиционер не работал, но стало слишком жарко, голова трещала, пот катился по лицу, уже не холодный, а горячий, как масло, горячий…

– Нет, – говорила Чарли, – нет, нет, нет, нет.

Она трясла головой, косички летали из стороны в сторону, отчего он вдруг подумал о том, как они с Вики первый раз взяли Чарли в парк развлечений, на карусель…

Причина заключалась не в выключенном кондиционере.

– Чарли! – взревел он. – Чарли, ванна! Вода!

Она закричала. Повернулась к открытой двери в ванную комнату, и там вдруг что-то полыхнуло синим, будто перегорела лампочка. Головка душа свалилась со стены в ванну, искореженная и почерневшая. Несколько синих кафельных плиток разлетелись на куски.

Он едва поймал Чарли, когда она, рыдая, повалилась на пол.

– Папуля, прости, прости…

– Все хорошо, – дрожащим голосом ответил он, обнимая дочь. Легкий дымок поднимался из ванны. Все фаянсовые поверхности пошли трещинами, словно ванная комната побывала в печи для обжига. Полотенца дымились.

– Все хорошо. – Энди прижимал Чарли к себе, покачивая. – Все будет хорошо, как-нибудь образуется, я тебе обещаю.

– Я хочу к мамочке, – рыдала она.

Он кивнул. Он тоже хотел, чтобы Вики была рядом. Он прижимал Чарли к себе и вдыхал запахи озона, фаянса и обугленных полотенец «Бест вестерна». Чарли едва не сожгла их обоих.

– Все будет хорошо, – повторил он, укачивая ее, сам себе не веря, но это была литания, это был псалтырь, крик взрослого, летящего вниз по черному колодцу времени в яму жуткого детства. Эти слова произносят, когда все идет не так, они – ночник, который не может изгнать чудовище из шкафа, но какое-то время не позволяет ему вырваться. Эти слова бессильны, но произносить их необходимо.

– Все будет хорошо, – говорил он ей, не веря в это и зная – как знает любой взрослый в тайниках сердца, – что хорошо быть уже не может. – Все будет хорошо.

Он плакал. Ничего не мог с собой поделать. Слезы катились градом, и он изо всех сил прижимал дочь к груди.

– Чарли, клянусь, не знаю как, но все будет хорошо.

5

Единственным, что они не могли повесить на него – как бы им этого ни хотелось, – было убийство Вики. Поэтому они решили убрать все следы случившегося в комнате-прачечной. Меньше хлопот. Иногда – нечасто – Энди задавался вопросом, что подумали об их исчезновении соседи. Задолжали по счетам? Семейные проблемы? Может, пристрастие к наркотикам или насилие над ребенком? Близкими друзьями на Конифер-плейс они не обзавелись. Возможно, о них посудачили за обеденным столом и забыли, когда банк, в котором находилась закладная, выставил дом на продажу.

Теперь, сидя на веранде и глядя в темноту, Энди думал, что в тот день ему повезло даже больше, чем он считал (или осознавал). Он не смог спасти Вики – но покинул дом до прибытия чистильщиков.

В местной газете не напечатали ничего, даже пары строчек об исчезновении – как забавно! – преподавателя английского языка и литературы Эндрю Макги и его семьи. Возможно, об этом тоже позаботилась Контора. Конечно же, о том, что он пропал, стало известно: кто-то из парней, с которыми он в тот день обедал, наверняка поднял шум. Но в газеты это не попало, а коллекторы не афишируют фамилий своих клиентов.

– Они повесили бы на меня ее смерть, если бы могли, – произнес он, не замечая, что говорит вслух.

Но они не могли. Судебно-медицинский эксперт установил бы время смерти, а Энди, всю первую половину дня бывший на виду у незаинтересованной третьей стороны (в данном случае, на виду у группы А-116, в которой он с десяти до половины двенадцатого проводил семинар на тему «Стиль и рассказ», то есть на виду у двадцати пяти представителей незаинтересованной третьей стороны), никак не мог попасть в подозреваемые. И даже без железного алиби у него не было мотива.

Итак, эти двое убили Вики, а потом помчались за Чарли… но сначала связались с теми, кого Энди называл чистильщиками (он так их себе и представлял: чистенькие молодые люди в белых комбинезонах). Когда Энди бросился в погоню за Чарли – может, через пять минут, и уж точно не позднее чем через час, – чистильщики подкатили к его дому. И пока Конифер-плейс дремала в послеполуденной жаре, Вики «зачистили».

Скорее всего они решили – и правильно, – что пропавшая жена создаст Энди гораздо больше проблем, чем мертвая. Нет тела – нет установленного времени смерти. Нет установленного времени смерти – нет алиби. За ним бы наблюдали, его бы опекали, ему не давали бы и шагу ступить. Конечно, средства массовой информации получили бы фотографию и приметы Чарли – и Вики, – но Энди никогда не позволили бы провести собственное расследование. Так что Вики «зачистили», и он не знал, где похоронено ее тело. А может, его жену кремировали. Или…

Черт, ну зачем ты себя мучаешь?

Он резко поднялся и выплеснул остатки дедушкиного самогона за перила. Все это прошлое, которое нельзя изменить. И пора перестать об этом думать.

Отличная мысль, да только как это сделать?

Он посмотрел на темные силуэты деревьев, крепко сжал стакан в правой руке и вспомнил собственные слова:

Чарли, клянусь, не знаю как, но все будет хорошо.

6

В ту зиму на Тэшморском пруду, гораздо позже печального пробуждения в мотеле «Бест вестерн» в Огайо, казалось, его отчаянное обещание наконец исполнилось.

Нет, зима не выдалась легкой. Вскоре после Рождества Чарли простудилась и чихала и кашляла до начала апреля. Сначала у нее поднялась температура. Энди лечил ее аспирином – давал по половине таблетки – и говорил себе, что отвезет ее к доктору в расположенный на другом берегу озера Брэдфорд, невзирая на последствия, если на третий день температура не упадет. Температура упала, но до конца зимы простуда донимала Чарли насморком и кашлем. Один мартовский день запомнился тем, что Энди умудрился обморозиться, и они чуть не сгорели в одну холодную февральскую ночь, когда он слишком сильно набил печь дровами. По иронии судьбы, именно Чарли проснулась глубокой ночью и обнаружила, что в доме очень жарко.

Четырнадцатого декабря они отпраздновали его день рождения, двадцать четвертого марта – день рождения Чарли. Ей исполнилось восемь, и иногда Энди изумленно смотрел на дочь, словно видел ее впервые. Она уже не была маленькой девочкой и вытянулась выше его локтя. Волосы снова отросли, она заплетала их в косы, чтобы не падали на глаза. Чувствовалось, что она станет красавицей. Уже стала, несмотря на красный нос.

Они остались без автомобиля. «Виллис» Ирва Мандерса сильно промерз в середине января, и Энди полагал, что треснул корпус блока цилиндров. До этого он заводил двигатель каждый день, просто из чувства ответственности, потому что после Нового года даже полноприводный джип не вывез бы их на большую дорогу. Толщина снега составляла почти два фута, и его пятнали только следы белок, бурундуков, нескольких оленей и енота, который постоянно наведывался к мусорному баку.

В маленьком сарае за коттеджем стояли три пары старых беговых лыж, но ни одна не подходила Чарли. Энди это вполне устраивало. Большую часть времени он держал Чарли в доме. С насморком и кашлем они могли мириться, но он старался не допустить возвращения лихорадки.

Нашел он и лыжные ботинки Грантера, старые, потрескавшиеся. Они лежали в картонной коробке из-под туалетной бумаги, задвинутой под верстак, на котором старик когда-то мастерил ставни и двери. Энди смазал ботинки, размял, а потом обнаружил, что не сможет надеть, не набив мыски мятыми газетами. В этом было что-то забавное и, по мнению Энди, чуточку зловещее. Той долгой зимой он часто думал о Грантере, пытался представить себе, как бы его дед повел себя на их месте.

Той зимой Энди пять или шесть раз надевал лыжи (никаких современных креплений, сложная конструкция из ремешков, пряжек и колец) и отправлялся в долгий путь по замерзшей шири Тэшморского пруда к пристани Брэдфорда. Оттуда узкая, извилистая дорога вела в городок, уютно устроившийся между двух холмов в паре миль от озера.

Он всегда уходил до рассвета, с рюкзаком Грантера за плечами, и ни разу не вернулся раньше трех пополудни. А однажды ему с трудом удалось прорваться сквозь ревущий буран, который слепил его и сбивал с пути. Чарли заплакала от радости, когда он вошел в дом, а потом зашлась в долгом, пугающем приступе кашля.

В Брэдфорд он ходил за припасами и одеждой для себя и Чарли. Сначала тратил «игральные деньги» Грантера, потом наведался в три больших коттеджа на берегу Тэшморского пруда и вломился туда. Он этим не гордился, но оправдывал себя тем, что речь шла о выживании. Эти коттеджи стоили никак не меньше восьмидесяти тысяч долларов каждый, и он полагал, что владельцы могут позволить себе потерять тридцать или сорок долларов, лежавших на кухне в жестянке из-под сладостей. Помимо денег в ту зиму он украл только одну вещь: сорок галлонов керосина. Отлил из огромной бочки, которая стояла за большим современным коттеджем с причудливым названием «ЛАГЕРЬ НЕРАЗБЕРИХИ».