Воспламеняющая - Стивен Кинг

Двое мужчин вышли из легковушки. Показали удостоверения, объяснили, что им нужно.

– Нет! – воскликнул Эверетт. Попытался рассмеяться, и смешок получился растерянным, словно ему сказали, что в этот самый день Тэшморский пляж откроют для купания.

– Если ты сомневаешься, что мы те, за кого себя выдаем… – начал один из мужчин, небезызвестный Орвилл Джеймисон, которого иногда звали Оу-Джей, а иной раз – просто Оранжад. Он не возражал против того, чтобы иметь дело с деревенщиной почтальоном. Был готов выполнить любой приказ, при условии, что от этой дьявольской девчонки его будут отделять не меньше трех миль.

– Нет, дело не в этом, совершенно не в этом, – ответил Роберт Эверетт. Он испугался, как пугается любой человек, внезапно столкнувшийся с силой государства, когда обычно неприметная правоохранительная бюрократия вдруг показывает свое истинное лицо, мрачное и неумолимое, выплывающее из глубин хрустального шара. Но не отступился. – У меня здесь почта. Почта Соединенных Штатов. Вы, парни, должны это понимать.

– Речь идет о национальной безопасности, – ответил Оу-Джей. После фиаско в Гастингс-Глене ферму Мандерсов отделили от остального мира защитным кордоном. Территорию и пепелище обыскали тщательнейшим образом. В итоге Кусака вернулся к Оу-Джею и теперь через плечевую кобуру уютно прижимался к левой половине груди.

– Вы можете так говорить, но этого недостаточно, – не сдавался Эверетт.

Оу-Джей расстегнул свою парку, чтобы Роберт Эверетт смог увидеть Кусаку. Глаза почтальона округлились. Оу-Джей улыбнулся.

– Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я его вытаскивал?

Эверетт не мог поверить в происходящее. Предпринял еще одну попытку.

– Вы знаете, что грозит за кражу почты Соединенных Штатов? За это вас отправят в Ливенуорт, штат Канзас.

– Проясни этот момент со своим почтмейстером, когда вернешься в Теллер, – впервые заговорил второй мужчина. – А теперь предлагаю прекратить этот гребаный треп. Давай сюда мешок с почтой, которую ты забирал не в Теллере.

Эверетт отдал ему маленький мешок с почтой из Брэдфорда и Уильямса. Они вскрыли его прямо на дороге и бесстрастно просмотрели содержимое. Роберта Эверетта переполняли злость и жгучий стыд. Они не имели права этого делать, даже если речь шла о секретах атомной бомбы. Они не имели права прямо на обочине потрошить мешок с надписью «Почта Соединенных Штатов». Нелепо, но, похоже, он чувствовал бы то же самое, если бы незнакомый мужчина вломился в его дом и принялся срывать одежду с жены.

– Вам это с рук не сойдет, – срывающимся, испуганным голосом пригрозил он. – Вот увидите.

– Вот они, – сказал второй мужчина Оу-Джею. Протянул ему шесть писем, надписанных одинаковым аккуратным почерком. Роберт Эверетт их узнал. Он забрал их из почтового ящика рядом с универмагом Брэдфорда. Оу-Джей сунул письма в карман, и они направились к «кэпрису», оставив вскрытый мешок с почтой на дороге.

– Вам это с рук не сойдет! – повторил Эверетт дрожащим голосом.

– Сначала поговори со своим почтмейстером, – ответил Оу-Джей, не оборачиваясь. – Конечно, если хочешь служить на почте до пенсии.

Они уехали. Эверетт смотрел им вслед, разъяренный, испуганный, с подкатывающей к горлу тошнотой. Наконец поднял мешок и швырнул в кузов фургона.

– Ограбили. – Он вдруг понял, что чуть не плачет. – Ограбили. Меня ограбили, будь я проклят, меня ограбили.

Он помчался – насколько позволяла скользкая дорога – в Теллер. Поговорил с начальником почтового отделения, как и предлагал один из той парочки. Теллеровского почтмейстера звали Билл Кобэм, и Эверетт провел в его кабинете больше часа. Временами их голоса вырывались за дверь, громкие и сердитые.

Из своих пятидесяти шести лет Кобэм тридцать пять проработал в Почтовой службе и боялся много чего. В итоге ему удалось внушить свой страх Роберту Эверетту. И тот никому, даже жене, не сказал ни слова об ограблении на Теллер-роуд между Брэдфордом и Уильямсом. Но Эверетт этого не забыл, и с ним навсегда остались испытанные тогда злость, стыд… и разочарование.

10

К половине третьего Чарли слепила снеговика, а Энди, отдохнувший после дневного сна, поднялся с кровати. Орвилл Джеймисон и его новый напарник, Джордж Седака, сидели в самолете. Четырьмя часами позже, когда Энди и Чарли начали играть в рами до пятисот, а вымытые после ужина тарелки стояли на сушке, письма легли на стол Кэпа Холлистера.

Кэп и Рейнберд

1

Двадцать четвертого марта, в день рождения Чарли Макги, Кэп Холлистер сидел за своим столом, снедаемый сильной, но неопределенной тревогой. Причина у тревоги имелась: менее чем через час он ожидал прибытия Джона Рейнберда, и это было все равно что ждать дьявола. Образно говоря. По крайней мере дьявол, если верить его пресс-релизам, придерживался условий заключенной и подписанной сделки, но Кэп нутром чуял, что на Джона Рейнберда полагаться нельзя. В конце концов, он был наемным убийцей, а наемные убийцы рано или поздно уничтожают себя. И Кэп чувствовал: Рейнберд уйдет так, что мало не покажется никому. Что он знал о деле Макги? Не больше, чем положено, само собой… но что-то не давало Кэпу покоя. Не впервые он задавался вопросом, а не устроить ли здоровяку индейцу несчастный случай после того, как в деле Макги будет поставлена последняя точка? Выражаясь словами отца Кэпа, Рейнберд был безумен, как человек, который ест крысиные катышки и называет их черной икрой.

Кэп вздохнул. За окнами лил холодный дождь, сильный ветер бросал капли в стекла. Кабинет Кэпа, такой светлый и приятный летом, теперь наполняли серые тени. Они не благоволили Кэпу, коротавшему время с досье Макги на библиотечной тележке, которая стояла по его левую руку. Зима состарила Кэпа: он совсем не напоминал энергичного мужчину, подкатившего на велосипеде к входной двери в тот октябрьский день, когда Макги исчезли вновь, оставив после себя огненный смерч. Тогда морщины на его лице едва проглядывали, теперь – резко углубились. Ему пришлось прибегнуть к помощи бифокальных линз – очки стариков, так он их называл, – и его мутило первые шесть недель, пока он к ним привыкал. Да еще донимали мелкие, внешние признаки того, что все идет не так, абсолютно не так. Впрочем, по этому поводу он злился молча, потому что жизненный опыт и воспитание научили его не распространяться о важных проблемах, лежащих у самой поверхности.

Эта девчонка словно наслала беду на него лично. Две единственные женщины, к которым он питал теплые чувства после смерти матери, скончались этой зимой: его жена, Джорджия, через три дня после Рождества, и личная секретарша, Рейчел, чуть больше месяца тому назад.

Он, разумеется, знал, что Джорджия серьезно больна: удаление молочных желез за четырнадцать месяцев до смерти отсрочило неизбежное, но не остановило. Смерть Рейчел стала ужасным сюрпризом. Он помнил, что незадолго до ее кончины (как непростительно мы порой себя ведем, если оглянуться назад) шутил, что ей не мешает поправиться, а Рейчел отшучивалась.

Теперь у него оставалась только Контора, но, возможно, и это продлится недолго. Коварная разновидность рака поразила и самого Кэпа. Как ее назвать? Рак уверенности? Что-то в этом роде. В высших эшелонах власти такая болезнь практически всегда фатальна. Никсон, Лэнс, Хелмс… все стали жертвами рака уверенности.

Он потянулся к досье Макги и взял последнее поступление: шесть писем, которые Энди отправил две недели назад. Пролистал, не читая. По существу, это было одно письмо, содержание которого Кэп знал наизусть. Под письмами лежали глянцевые фотографии. Некоторые сделал Пейсон, остальные – другие агенты, на тэшморской стороне озера. Энди шагал по Мэйн-стрит в Брэдфорде. Энди что-то покупал в универмаге и расплачивался за покупки. Энди и Чарли стояли у сарая для лодок рядом с коттеджем. На заднем плане виднелся укутанный снегом «виллис» Ирва Мандерса. На одной фотографии Чарли скользила по ледяному склону на сложенной картонной коробке, ее волосы развевались под шерстяной шапочкой, слишком для нее большой. Отец Чарли стоял на горке, уперев руки в бедра, откинув голову, хохоча. Кэп часто и подолгу смотрел на эту фотографию, порой удивляясь, как дрожали его руки, когда он ее откладывал. Он очень хотел заполучить Энди и Чарли.

Кэп поднялся и подошел к окну. Сегодня Рич Маккеон не стриг траву. Ольховые деревья стояли голые, напоминая скелеты. Серый утиный пруд между домами напоминал грифельную доску. Той ранней весной Контора занималась многими важными делами, великим множеством дел, но для Кэпа существовало только одно: дело Энди Макги и его дочери Чарлин.

Провал на ферме Мандерсов причинил огромный ущерб. Контора вышла из затруднительного положения, и Кэп тоже, однако появились угрожающие признаки бури, которая могла разразиться в самом скором времени. Главным поводом для критики стало развитие событий вокруг Макги, с того самого дня, как Викторию Макги убили, а ее дочь похитили – на короткое время. А какую еще реакцию мог вызвать тот факт, что преподаватель колледжа, никогда не служивший в армии, сумел забрать свою дочь у двух тренированных агентов Конторы, один из которых обезумел, а второй пролежал в коме шесть месяцев, после чего уже ни на что не годился. Если кто-то произносил в пределах его слышимости слово «спать», он тут же отключался и мог пролежать от четырех часов до целого дня. В каком-то смысле это было даже смешно.