Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова

огульного лая встречали короля виляющими хвостами. Но Бона демонстративно его сторонилась. В конце концов Илии надоело. Близ Кампани он выделил машину и дал поручение шоферу отвезти Бону и Клавдию назад в прибрежную гостиницу, а сам пошел к своему кортежу. Но все же столкнулся с Боной по дороге. Она неловко поклонилась или просто потопталась на месте, Илия так и не разобрал. Встреча не доставляла ему никакого удовольствия, но сбегать теперь молча выглядело совсем уж непрезентабельно.

– Мадам, позвольте поблагодарить вас за то, что сопровождали мою леди-сестру в поездке, но визит уже подошел к концу. Вас отвезут обратно в дом, где вы разместились. – Он вежливо кивнул ей на прощание, а потом дополнил: – Я надеюсь, вы забудете весь пережитый кошмар и найдете покой. Прощайте!

По лицу Боны стало понятно, что та растерялась. Она сделала более уверенный книксен и ответила кратким «благодарю», но теперь только потому, что не нашла других слов. Илия заметил, что она проводила его взглядом. «Истинно верю, что теперь ее нрав станет чьей‑то проблемой, главное, что не моей», – подумал Илия напоследок. Он намеренно сел в автомобиль без Ренары, чтобы сестра всю дорогу не отчитывала его за амурное фиаско. Она ехала в следующей за ним машине, и Илия почти чувствовал затылком, как она посылает через все автомобильные стекла осуждающие взгляды, что стрелы. Из кармана переднего кресла торчал свежий выпуск «Дивного мира». Илия увидел на первой полосе новость о результатах последнего суда за маннгерд и подумал, что газету тоже стоило убрать из салона. Однако ехать до аэродрома предстояло четыре часа. Посопев, Илия вытащил газету и поспешно развернул, пролистав первые полосы, заголовки на которых его бы сильно обрадовали. В мире сейчас нет ничего хорошего, и король был осведомлен лучше журналистов о причинах. На пятой странице размещалась колонка о Фонде Белого Сердца. Копия брошюры гласила: «Видишь, что твой близкий болен, – не тяни, отведи к врачу!» Под заголовком курсивом выводилось определение «эха окопов», ветеранской болезни, которую по настоянию Лесли и Фонда таковой признали официально еще в годы войны. Шаг был отправным, а за этим порогом простиралось непаханое поле с вредоносными сорняками. Медицина Эскалота, передовая на всем Абсолюте, не сразу возвела «эхо окопов» в ранг опасных заболеваний. Но на деле то оказалось настоящей эпидемией, если учесть, что почти каждый мужчина в возрасте от восемнадцати до шестидесяти четырех лет побывал на Старом или Новом фронте. И когда с заявлением пришлось смириться, ученые занялись своими прямыми обязанностями. Лесли удалось растормошить ретроградов из Эскалотского медицинского университета. Поэтому теперь перечисленные в брошюре пункты являлись ценными лекарствами. «Слабость тела можно излечить медикаментами, хворь духа – словом и делом», – протянулось вдоль полосы. Илия читал:

«I. Если ветеран плохо спит, не высыпается, кричит во сне, просыпается в поту и эти симптомы сохраняются дольше двух недель – ведите его к врачу!

II. Если у ветерана появились проблемы организма, которыми он раньше не страдал и которые не обусловлены последствиями физической травмы (например, слабость желудка, отказ от еды, тошнота, головокружения, сонливость, забывчивость и многое другое) – ведите его к врачу!

III. Если ветерану стали свойственны вспышки агрессии или, напротив, замкнутость, не свойственная его натуре, – ведите его к врачу!

IV. Если во время разговоров ветеран внезапно теряет нить беседы, выражается путано или долго смотрит в одну точку – ведите его к врачу! (Постарайтесь выявить закономерность, после каких слов, интонаций и звуков это происходит.)

V. Если по возвращении домой ветеран дольше месяца не узнает знакомые ему улицы и не различает цвета светофора – ведите его к врачу!»

Илия отметил, как странно составлен текст: адресатами являются семья и друзья ветерана, а не он сам. Но «он сам», например Илия, ни за что бы не заметил подобные симптомы, потому что на фоне полевого дискомфорта они ощущались сущими мелочами. И конечно, Илия ни за что бы не позвал главного лекаря – пожаловаться на сонливость или отсутствие аппетита. Его мать, конечно, все это учитывала, и все, что сделала в Фонде, – сделала для Илии. Только вот Лесли никогда не слыла жадной, была скорее расточительной, а потому легко поделилась с Эскалотом тем, что нашла против «эха окопов».

По прибытии в столицу Илия без предупреждения заявился к королеве на чай, и Лесли тут же взяла его в оборот:

– Как тебе Бона?

– Бесспорно, хороша, но не мне, – не то винясь, не то смущаясь, отозвался Илия.

Он ждал, что мать будет его уговаривать. Но Лесли вновь удивила:

– Значит, найдем еще лучше! Ты ведь не о ней хотел со мной поговорить? – Она опустила руку в перчатке на скатерть, и Илия осознал, что молчит слишком долго, пялясь на разницу двух белых тканей.

Осудив про себя мнительность и призывные брошюры о ветеранской болезни, Илия тряхнул головой и ответил:

– Да. Я хотел похвалить тебя и поблагодарить за успехи Фонда. Они превзошли все наши ожидания!

– Я очень рада! – просияла мать. – У нас столько планов! Столько идей!

– Поделишься? – предложил Илия, уверенный, что теперь королева не вспомнит про вопрос брака.

– О, ну, слушай! – Она даже импульсивно придвинулась к сыну, чтобы тот ничего не упустил из ее презентации. – Мы фактически расписали госпрограмму по нашему направлению, – деловито объясняла она. – Во-первых, активная героизация прошедших событий не должна слишком долго длиться в качестве центральной темы в культурной жизни. По словам доктора Голдфинч, мы должны все основные пункты повестки анонсировать и закрепить в течение года, а после выделить специальные праздничные дни и ежегодные события. Причем разделить дни скорби и дни радости, Голдфинч сказала, это очень важно. А в этот первый год необходимо построить всю программу государственных мероприятий так… словно нам всем нужно прожить за год несколько стадий горя…

– Слишком запутанно, – выдохнул пораженный Илия. – И непонятно.

– Смотри. – Лесли придвинулась еще ближе, даже стул подтащила. – Первым всегда приходит шок – это день начала войны, дату стоит воспринимать как трагическую. Следом, – она отмеряла пальцами расстояние по скатерти, – злость и ярость – самое громкое поражение, которое в будущем подстегнуло собрать все силы.

– Первое – Пальера, а второе… Наверно, прорыв Нового фронта, – размышлял вслух Илия.

– О Пальере я тоже подумала, – кивнула Лесли. – Дальше что‑то, что дало нам надежду, что война однажды закончится. – Она с любовью посмотрела на Илию.

А он с улыбкой согласился:

– Пробуждение Эльфреда.

– Твое возращение из пещеры Раската, – поправила его мать. – Снова нечто, что будто бы отобрало надежду, отодвинуло победу, но при этом напоминание о том,