История города Рима в Средние века - Фердинанд Грегоровиус

Лионский собор, ставший столь пагубным для великого императора Фридриха, явился историческим событием, вознесшим смелое папское мировоззрение до степени совершившегося факта, под тяжестью которого пал гибеллинский взгляд. В это-то время Фома Аквинский и установил каноническую доктрину, что император подчинен папе; что королевская власть, как всецело материальная сила, получает разумное бытие лишь через духовную, подобно тому как земная плоть получает импульсы свои лишь через посредство разума; что к папе, наместнику Христову и видимому главе всего христианского мирового организма, приводится всякая королевская юрисдикция. После гибели Гогенштауфенов разбитая в прах империя признала в принципе супрематию папы; Габсбурги подтвердили, что он есть светящее солнце, а император лишь тусклый месяц, заимствующий от папы свет. Как ранее посылали папы декреты о своем избрании на одобрение к императорам, так теперь последние, а равно имперские князья, стали посылать свои избирательные акты к папам, просили об утверждении их и о пожаловании короны Карла Великого и терпеливо сносили пожалование из милости таковой папой по одобрении им их личности. Победа церкви являлась; таким образом, окончательной. Императорская власть лежала у ног пап, совершивших после замечательного 200-летнего процесса одно из отважнейших, известных в истории завоеваний. Но против этого неудержимого снесения границ между церковью и империею выступила, по естественному порядку вещей, та же самая реакция, которая последовала некогда после перевеса империи при Оттонах и Генрихе III. Падение через французскую монархию в начале XIV века Бонифация VIII отметило этот поворотный пункт, а в борьбе Генриха VII Климентом V о свойстве приносимой императором папе присяги проснулось в имперской власти снова сознание ее величия. Законоведы Филиппа Французского и профессора Сорбонны, как Иоанн Парижский и Вильгельм Окам, прежде всех восстали против доктрины церковного права; они подвергли юридическому исследованию размеры папской и королевской властей; доказывали в трактатах самостоятельность монархии; отрицали светскую юрисдикцию папы и требовали разделения папского и королевского авторитета. Идея монархии сделалась внезапно государственной программой XIV века и реформаторским символом новой генерации, выросшей на канонической стезе Средних веков. Монархисты восстали на папистов. Они были консерваторы, борясь за старые королевские права и за старую, священную имперскую власть, но явились вместе и революционерами, посягая на вековую систему папской власти и феодальной иерархии. Если борцы за права Франции стояли за независимость королевской короны от церкви, то гибеллины Италии и Германии противопоставляли этой церкви принцип империи или «всемирной монархии» и стремились восстановить снова в прежних ее правах старую Римскую империю. Знаменитая книга Данте открыла собою новую эпоху. Поклонник Фомы Аквинского с независимостью духа ратовал в своем трактате «De Моnarchia» за государственные принципы своего святого учителя в схоластике и теологии и за трактат его Монархии Христовой. Мы видели уже, что разумел этот великий ум под монархией и как он тезисами своими о божественном призвании римлян ко всемирному владычеству и о незыблемой неприкосновенности империи ратовал против гвельфского миросозерцания церкви. Непреходящая империя долженствовала в божественном своем достоинстве космоса закона гражданского благополучия, свободы, мира и культуры быть освобождена от своих уз, и император римский в качестве мирного и стоящего выше партий верховного властелина Вселенной вступить снова на свой трон. Данте доказывал, что император — неограниченный правитель всех мирских дел, получает власть непосредственно от Бога и указывал, что невозможно быть папе творцом империи, которая летами старее самой церкви, но что он возле цезаря является лишь отеческим правителем великого на земле духовного института блаженства, имеющего целью своею небо. Гениальное творение Данте имело глубокое влияние как на его, так и на последующее время, хотя и вылилось по отношению к практическому миростроению в одних лишь утопических теориях, настолько же мало применимых, как политические грезы Платона и Плотина. Влияние его осязается повсюду в науке государственного права, тогда же начавшей складываться в Европе благодаря борьбе между императором и папой. Да и независимо от Данте многие ревностно стали заниматься в Германии, во Франции и в Италии исследованиями существа монархии или происхождения империи, ибо это сделалось важным вопросом эпохи. Посягательства Иоанна XXII на империю и возгоревшаяся отсюда жестокая рознь оживили и частью породили эти изыскания и сообщили быстрый рост юной науке государственного инородного права. Теологи, схоластики, ученые-монахи и легисты погружались в существо государства и церкви, королевства и папства; они расследовали происхождение их из истории, к которой впервые прилагали научную критику; восходили до Константина, Юстиниана и Карла Великого; изучали все юридические отношения духовной и светской властей; расследовали корни иерархии до глубочайшего их основания; отделяли вымысел от действительности, право от узурпации; изучали Евангелие и Отцов Церкви и черпали выводы свои из них против смешения обеих властей в одном лице папы. В талантливых трактатах опровергался важный тезис канонистов о передаче папой империи Карлу Великому и проводилась идея независимости имперской власти от церкви.

Но монархисты далеко опередили основные положения Данте; они не ограничивались более провозглашением независимости империи, но перевернули отношения; они уничтожили приматство папы и над местными церквями и снова сделали его подданным цезаря, как во времена византийцев и Каролингов. Объявленные еретическими доктрины миноритов о бедности произвели в церковной сфере столь ожесточенную войну против авторитета папы, какая едва ли была переживаема в гогенштауфенскую эпоху. Через эту францисканскую схизму размеры спорных вопросов раздулись шире. Они перешли теперь на догматическую область. Позднейшие реформаторские учения Виклефа, Гуса и Лютера были уже в двадцатых годах XIV века с незапамятной отвагой заявляемы миноритами и союзниками их среди схоластиков. Знаменитое сочинение Марсилия Падуанского «Defensor Paris» не только доказывало, что всякая светская юрисдикция, равно как и все мирские имения, составляют достояние императора, но посягало и на духовный авторитет папы. Марсилий его отрицал вообще. По его мнению, Петру не было присвоено большей власти, чем прочим апостолам, и Христос никогда не ставил его своим наместником в виде верховного главы церкви. Смелый этот аристотелик утверждал, что Петр даже не был основателем Римской епископии в силу невозможности доказать, что он вообще был когда-либо в Риме. Он расследовал юрисдикцию папы и нашел, что он не имел таковой даже над епископами и священниками, ибо они все были между собой равны. Он на основании Евангелия и Отцов Церкви пришел к заключению, что никакое духовное лицо не может иметь никакой вообще юрисдикции. Он отрицал власть ключей; никакой иерей не может решить и вязать, ибо сие может лишь один Бог; иерей есть лишь ключарь Божий, то есть он выражает собой лишь состояние греховности и отпущения в духовной экономии общества; самое же отпущение грехов (absolutio) получает кающийся грешник от одного Бога. Папа и церковь не имеют никакой наказующей власти (potestas coactiva); получают они ее лишь от императора, вселенского судьи. Верховный глава империи может наказывать, ставить и смещать даже папу, а при вакантности престола (sedis) занимает в качестве главы церкви его место. Папа не имеет никакого права утверждать короля римского, ибо последний является таковым сам по себе в силу избрания имперских князей, помимо вмешательства духовенства. Марсилий объявлял наконец, что церковь есть не иерархия пресвитеров, но, наоборот, община всех верных, и выдвигал полный будущности тезис верховного авторитета Вселенского собора. За это основное положение ратовали вместе с ним схизматические минориты. Ученый-англичанин Вильгельм де Окам, ученик Дун Окота, воскреситель номиналистов, выставил рядом с «Defensor Pacis» свое, не менее важное творение, исполненное схоластической эрудиции, свои восемь вопросов о власти папы. По существу, они сходствуют со взглядами Марсилия. Он, подобно Данте, опровергал вполне дарственную Константина, поелику император этот не мог никогда отречься от неотчуждаемых прав империи. Судьями над папой ставил он императора и Вселенский собор; коронование, по его мнению, не есть Божественное таинство, но лишь человеческая форма, которую в состоянии исполнить всякий епископ.

Так эти смелые сочинения атаковали всю иерархию во всех основных ее положениях; с неизвестной дотоле резкостью критики расследовали природу иерейства; они сузили понятие ереси, которому церковь придала столь широкую растяжимость; они апеллировали, наконец, к Священному писанию как к единственно вескому авторитету в деле веры. В качестве пламенных монархистов эти теологи подчиняли церковь государству. Еретические их тенденции возвестили новый процесс в человечестве, в котором погибло единство католической церкви.